Новости, события

Новости 

Галина Ицкович. "Путешествие от Эроса к Танатосу: Три стихотворения Сильвии Платт"


01.03.2016

Сильвия Платт (27 октября 1932 — 11 февраля 1963) — американская поэтесса, писательница, литературный критик, считается одной из основательниц жанра «исповедальной поэзии» в англоязычной литературе. Сильвия Платт родилась в Бостоне. Она была американкой в первом поколении (отец, немец по происхождению, эмигрировал в США в 1929 году). Поэзия её, при всей философской и психологической глубине, наполнена живыми приметами времени и места. Переехав  в конце 1959 в Англию вслед за обожаемым ею мужем, британским поэтом Тедом Хьюзом, она населила свои стихи реалиями и пейзажами Лондона и Дартмура, причудливо наложившимися на пейзаж ее психики. Летом 1962 года, узнав о романе  Хьюза, она рассталась с ним и поселилась в Лондоне вместе с детьми, старшей Фридой и младшим Николасом.  Её точили предательство, хроническая, опасная для жизни депрессия, поэзия. Последняя книга, "Ариэль", манускрипт которой был окончен за шесть дней до смерти, убивала её в течение той последней осени, когда за тридцать один день октября она написала 25 стихотворений; и убила-таки по окончании тех восьми последних зимних недель, когда она создала свои лучшие шедевры. Сильвия Платт покончила с собой в возрасте 30 лет.

Но это всё впереди, а пока - "Свечи", ностальгическая картинка, созданная в год рождения Фриды, дочери поэта, в 1960-ом.

 

   Свечи

В свечах живёт последний романтизм:

Сердечки перевёрнутые света, воск

С пальцев каплет. Их ореол прозрачен,

Таким молочным светом мерцают тела святых.

Как трогательна их небес пристрастность!

 

Они обходят важные предметы,

Чтобы заполнить лощины глазниц

Под тростником хозяйкиных ресниц,

Хоть ей за тридцать, и собой нехороша.

Свет дневной построже судит,

 

Воздавая по заслугам каждому.

Пришельцы из эпохи монгольфьеров и волшебных фонарей,

Они должны б исчезнуть. Когда их зажигают,

Они щекочут ноздри мне.

Их желтизна и дрожь,

 

Эдвардианских сентиментов фальшь

Напоминают мне мою бабушку из Вены:

Школьницей, букет она вручала Францу Иосифу.

Рыдали бюргеры, потея. На детях – белый цвет.

Мой дед тогда ещё хандрил в Тироле,

 

Мечтая о карьере метрдотеля в Америке:

Шампанское во льду, салфетки...

Нет слаще этих груш-комочков света.

Небес они касаются, как руки

 

Монашек непорочных.

Угомонят калеку, женщину, луну.

Глаза младенца моего полуоткрыты.

Лет через двадцать стану старомодной,

Как эти, в сквозняке, эфемериды.

 

Их слёзы застывают жемчугами.

Должна ли я все это объяснять

Mладенцу, в полусне после рожденья?

Дитя, словно шалью, обёрнутo светом,

Склоняются тени, как гости на крещенье.

 

 

(Перевод с английского)

 

Та же тема, что и в позднем, периода "Ариэля",  стихотворении "Волхвы" - три мудреца склонились над кроваткой девочки.

 

Волхвы

Абстрактны, нависают с видом ангелов:
Какой-нибудь вульгарный глаз или нос
Не управляют неземной пустотой их лице-овалов.

Их белизна не похожа ни на бельё,
Ни на снег или мел, ни на что иное.
Они реальны, в порядке: Истина и Добро

Приветственны и чисты - прокипячённые.
Бесчувственные, как таблица умножения.
Пока дитя улыбается миру.

Всего-то полгода, но
  умеет уже
На четвереньках качаться, как гамака подушки.
Кажется колика ей поважней,
 

Чем Зло, склонившееся над раскладушкой,
А Любовь – просто мать молока, без теорий.
Они ошиблись звездой, эти бумажные души.

Им бы колыбель какого-нибудь лампоносного Платона,
Чтоб изумить добродетелью его сердце.
Какая девочка расцветёт среди таких?

 

(Перевод с английского)   

 “Я представляю себе великих абсолютных философов, собравшихся вокруг колыбельки новорожденной девочки, которая – не что иное, как жизнь," – так представила "Волхвов" сама С. Платт в передаче на ББСи. В "Свечах"  – та же метафора, но образ совсем иной: добрые волхвы-свечи принесли в дар прошлое, историю семьи, и благословляют малышку, в то время, как более поздние безликие волхвы, воплощение мирового зла, "ошиблись адресом" и пошли "не за той звездой", а следовательно, благословений и даров ждать не следует.

 В "Свечах" Сильвия выражает надежду на то, что дары волхвов – силуэты прошлого  – обогатят малышку, но  в то же самое время, она говорит о том, что её время уходит: “Через 20 лет я стану нелепой и старомодной”. Означает ли это отказ меняться со временем? Страх старения? Или осознание того, что стихи её могут оказаться ненужными в будущем? Вот ещё одна мысль: не меняются только умершие – бабушка-венка, дедушка-тиролец... и Сильвия присоединится к ним, не пройдет и двадцати лет. Увы, произошло это значительно раньше. Но всё же – это стихотворение  освещено таким светом, теплом детского дыхания, наполнено любовью.

Волхвы Сильвии Платт – напыщенные догматики,  хоть они и не напоминают ничем волхвов Т. С. Элиота, одного из самых значительных англоязычных поэтов XX века, безусловно, повлиявшего на Сильвию,  для которых само путешествие в поисках Веры явилось основополагающим, экзистенциальным опытом:

 

 Путешествие волхвов

 

С пришествием холода двинулись,
В самое худшее время
Для путешествий подобной длины:
Труден путь и погода резка
В мёртвый сезон зимы.
Верблюды упрямились, ноги в болячках,
И ложились в подтаявший снег.
Мы порой тосковали
По террасам, летним дворцам на склонах, шербету
Из рук шелковистых красавиц.
И погонщики вечно ругались,
Ворчали, сбегали, требуя женщин и пойло,
И
  костры задувало, и ночлег не найти.
Города, как враги, и посёлки, как недруги,
И деревни грязны, но с высокими ценами.
Тяжко бывало в пути.
И в конце мы решили, что ехать всю ночь,
Дремля на ходу,
Будет лучше. А голоса нам твердили,
Что всё это глупо.

На рассвете спустились в долину покоя,
Где было влажно и пахло зелёной травою,
С водяной мельницей и ручьем, с абрисом трёх деревьев
На фоне низкого неба
И сивым конём, что гарцевал на лугу.
Мы дошли до таверны с виноградом над притолокой,
И увидели в дверь, как шесть рук мечут кости, а ноги
Пинают пустые мехи.
Но, вестей не услышав, мы путь продолжали
И под вечер, ни раньше, ни позже,
Место нашли; это было (скажу я) неплохо.

Я всё помню, хоть это и было давно,
И повторил бы опять, но поди пойми
Вот что, пойми
Вот что: нас провели по дороге
Смерть иль Рожденье? Было, конечно, Рожденье
Доказательством несомненным. Повидавши и то, и другое,
Я думал, разнятся они, но Рождение стало
Хуже смертельной агонии для нас, нашей Смертью.
Мы потом разошлись по своим Царствам,
Но уже не нашли покоя в прежней вере,
Среди чужаков, цепляющихся за своих божков.
Я теперь призываю ещё одну смерть.

 

(Т. С. Элиот, Перевод с английского)

Но с учётом того, насколько сильно было влияние Элиота на Платт, можно смело утверждать  -  её волхвы всё-таки являются их непосредственными преемниками: их окружает нарочито приземлённый быт, реалии рождения, они – чужаки, вторгнувшиеся в чудесный процесс рождения истинной веры. Оба стихотворения необычайно кинематографичны, используют операторские приёмы – крупный план, внимание к деталям. В этом тоже слышится перекличка с элиотовским стихотворением.

 

 

Овцы в тумане

 

Холмы в белизну нисходят,
Люди ли, звёзды
Грустят, разочарованы во мне.

За поездом тянется выдох.
О лошадь
Ржавого цвета, копыта,

Скорбные колокола –
Всё утро

Чернеет утро, как вянущий

Цветок.  В костях
Моих – покой, расплавляют сердце
Далёкие поля.
Они грозят
Меня пропустить в небеса
Без отца и без звёзд, в тёмные воды.

 

2 .12. 1962 – 28.1. 1963

(Перевод с английского)

 

 

Последние свидетельства позволяют увидеть стихотворения, написанные зимой 1962-63-го, как трагический (язык не повернётся назвать его "лирическим") дневник поэта. “Овцы в тумане” были написаны в два приёма: начаты в начале декабря 1962 и закончены в конце января 1963 года. Со 2-го января начался снегопад, какого не помнил Лондон, новый ледниковый период, конец времён, – но в декабре она ещё верила в искупление и очищение, ещё надеялась выжить. Последняя, трагическая, строфа была дописана за две недели до смерти.  Если захотеть как следует, можно разглядеть за картиной взлёта и гибели на пороге "небес без отца ("Отца"?) и без звёзд" – туманный Дартмур, деревушку под Девоном,  декабрьский пейзаж.

Но в контексте судьбы и творчества С. Платт это стихотворение стало вехой, пометившей нисхождение в смерть,  нисхождение с тех человеческих и поэтических высот, которые были взяты в сборнике “Ариэль”. Литературоведческие исследования подтверждают, что мизансцена стихотворения пришла с картины Питера Брейгеля "Пейзаж с падением Икара": 

Музей изящных искусств

 

Они в страдании, бесспорно, знали толк:

Им, Старым Мастерам, была ясна

Природа мук: как у мира на глазах

Страдают, пока рядом едят, открывают окно, прогуливаются, ведут торг;

Пока чудесного рожденья старцы ждут

Со страстью, там же на картине видно

Детишек, которым чудо ни к чему, – они скользят по льду

Пруда на опушке лесной.

Они помнили,

Что святых терзают в незначительном,

Неприглядном углу или подвале,

Среди живущих своей жизнью собак, и лошадь мучителя

Чешет о дерево свой зад невинный.

 

Взять хоть Икара Брейгеля: как спокойно отводит взгляд

Всё вокруг от случившейся катастрофы; миг назад,

Может, слышал пахарь шум паденья, крик,

Всплеск, но его это не поразило; солнца жар

Обжигал белизну этих ног, в зелёной воде

Исчезающиx, и богатый, изящный корабль глядел

Равнодушно на мальчика, что в небе возник

И упал, и деловито прежний курс держал.

(У. Х. Оден, Перевод с английского)

 

Репродукция висела в комнате Сильвии в студенческие годы, а стихотворение Одена было одним из самых любимых.

Строфа о равнодушных небесах, дописанная в дни последней болезни, в разгар депрессии, ознаменовала начало конца: с 28 января по 5 февраля было написано ещё 11 стихотворений, последнее – "Грань", свидетельствующее о принятом решении покончить с жизнью.  Анализировать это стихотворение методами лакановского психоанализа и литературоведения пытались неоднократно.  На основе сохранившихся черновиков стихотворения Тед Хьюз написал эссе "Эволюция "Овец в тумане". Это эссе – высший пилотаж литературоведения и последний памятник С. Платт.  11 февраля она погибла.




Издательство «Золотое Руно»

Новое

Спонсоры и партнеры