***
Летняя лень моя, лютня июля,
песня без слов и мечта ни о ком...
Скрыт за вуалью оконного тюля
мир, что покуда со мной не знаком.
Знаю, недолго продлиться истоме,
скоро развеется облачко нег.
Снова разрушится карточный домик,
замок воздушный растает как снег.
Звёздные искорки неба ночного -
будто бы ангелы курят во тьме...
Завтра откроется занавес снова -
мир наконец улыбнётся и мне.
***
Скользну на улицу, спеша,
пока все горести уснули.
Как хороша моя душа
в часу предутреннем июля.
Весь город мой, и только мой!
(Попозже выспаться успею).
Куда б ни шла — иду домой.
Куда б ни шла — иду к себе я.
Шаги и звуки не слышны.
Лежит, потягиваясь, кошка.
Как страшен мир без тишины
и без герани на окошках!
Овечек поднебесных рать
залижет нам ночные раны.
Вставать, страдать и умирать
ещё так рано, рано, рано...
***
И паука, и муху,
и даже сорняки
убить не хватит духу,
рассудку вопреки.
Как будто под лопатой
не сорная трава,
а голубые взгляды
и нежные слова.
Пусть будет этот цветик
и этот, и вон тот,
ничейный, словно ветер,
нечаянный, как вздох,
пусть птицы долго-долго
кружат над головой,
и красная футболка
восходит над травой,
пусть будет это лето
и солнца тёплый круг,
как блинчик и котлета
из бабушкиных рук,
пусть видится упрямо,
что мир — одна семья.
И пусть приснится мама,
и скажет: вот и я.
***
А стаи птиц летели,
выписывая круг.
А мы на них глядели -
что это они вдруг?
Загадкою полёта
смущали нам умы,
как будто знали что-то,
чего не знали мы.
Когда душа устанет
саму себя пинать -
то их безумный танец
я стану вспоминать.
Как крылья их плясали -
как будто что грядёт.
Они нам предсказали
то, что произойдёт.
***
Мучительно хочется счастья.
И я называю им лес,
окошко, раскрытое настежь,
холодную ласку небес.
И боль, и тоску, и страданье
я радостью назову.
Не так уж важно названье,
во сне или наяву.
***
Плывёт туман под облаками
и в сказку сонную ведёт...
Там дворник с тонкими руками
печально улицу метёт.
Его изысканные пальцы
несут лопату и ведро,
а им пошли бы больше пяльцы,
смычок, гусиное перо.
О дворник не от сей планеты,
с дворянской косточкой внутри,
однажды мне пришёл во сне ты,
как Принц из Сент-Экзюпери.
Метла твоя волшебной кистью
всё украшала на пути...
На сердце так похожий листик
ты разгляди и не смети.
Так сны над мыслями довлели,
что на обложке я вчера
"Хочу быть дворником. М. Веллер" -
"хочу быть с дворником" — прочла.
* * *
Новое русло моей души.
Я от прежней себя в бегах.
Здесь в тиши поют камыши.
Так хорошо в его берегах.
Только серым крадётся волчком
Страх: дознаются, обвинят...
Как спартанец, живу молчком
с целым выводком лисенят.
***
Слева — магазин из унитазов,
справа — «голосуй с ЛДПР»…
Но бессильны прозы метастазы
по сравненью с музыкою сфер.
Этот день тюльпаном распустился,
тайну в сердцевине сохраня.
Ты стоял — как ты сказал — «светился»
и светился вправду для меня.
Лес был полон розового света,
купол неба нежно-голубой.
Это ведь ещё не бабье лето,
просто лето, общее с тобой.
Что-то с неба под ноги упало —
не звезда, а жёлудь молодой.
Поцелую листик пятипалый
прямо в розоватую ладонь.
***
И жёлудь на ладони,
и птица над гнездом —
здесь каждый штрих бездонен
и тайною ведом.
Грозят мне с неба кары —
и ладно, ну и пусть,
но снова я на радость
обмениваю грусть.
Судьбу свою сужаю,
до главного дойдя,
и нежность остужаю
прохладою дождя.
Пусть будет всё чудесней
и птице, и листу…
А мы с тобой, как в песне,
простимся на мосту.
***
Когда я спешила - к тебе ли - к себе - по мосту,
ни сумок тяжёлых, ни лет не чувствуя веса,
мне показалось, как прежде, ещё за версту,
что мы заходим в сказку Венского леса.
Я здесь бывала когда-то давным-давно,
с лучами утра здесь всё оживало снова.
И дятел азбукой морзе стучал одно
казалось, лишь мне одной понятное слово.
А когда я - помнишь, твоим словам вопреки
вложила в ладонь бумажки с цифрами эти -
мне показалось, теплее твоей руки
нет ничего на этом холодном свете.
***
Мост, на котором мы встречались,
висел над пропастью судьбы,
когда жила, во всём отчаясь,
от бездны в полчасах ходьбы.
Но, радость ухватив за хвостик,
забыла, что такое дно.
К самой себе спешила в гости,
которой не было давно.
Хоть Жириновского крутого
не почитаю за пример,
я ждать всю жизнь тебя готова
под вывеской «ЛДПР».
Что будет дальше — неизвестно,
насколько прочен этот мост,
но колыбель висит над бездной,
и смысл единственен и прост.
Мы снова заново родимся,
вольясь в лесную красоту.
И никогда мы не простимся,
когда простимся на мосту.
***
Зеленовато-ореховые, каштаново-золотистые —
вот какие глаза у тебя, если вблизи заглянуть.
Цвета июля и августа… Если вглядеться пристальней —
даже умея плавать, можно в них утонуть.
Путь им всегда светло будет, чтоб никогда не плакали,
чтобы только от хохота их вытирать рукой.
А ты никогда не утонешь, даже и плохо плавая —
тебя на берег русалочка вынесет для другой.
***
Теперь, когда бледнеют краски,
скудеет света полоса,
нырнуть с разбега без опаски
в листвы зелёные глаза.
Глядеть, покуда не отыщешь
хоть промельк проблеска любви…
А ты напрасно, ветер, свищешь —
лампаду не задуть в крови.
Я отыщу любую щёлку
хоть в самой непроглядной тьме,
в Сезаме отомкну защёлку,
и солнце улыбнётся мне.
***
Бес попутал или ангел осенил?
Суп в осколках или вдребезги душа?
Хоть бы кто-нибудь доступно объяснил,
для чего живу, на мёртвое дыша?
Всё отлюблено и кануло давно,
похоронено под тяжестями плит.
Почему же мне всё так не всё равно,
что порез чужого пальчика болит?
***
Если плохо — то значит, ещё не конец,
а в конце обязательно хэппи.
Добровольное рабство мне как леденец,
я люблю свои крепкие цепи.
Я люблю этот ад ожиданий пустых
и обид, исцеляемых словом,
и горящие вновь за спиною мосты,
что как замки построются снова.
Я люблю сковородок звенящую жесть,
когда сердце сжигаешь на ужин,
свой олимп, что на пятом всего этаже,
а заоблачный рай мне не нужен.
***
Разрушили «Семейный магазин»,
с такой весёлой жёлтенькой расцветкой.
Он здесь стоял десятки лет и зим
и мне служил таинственною меткой.
За ним — лишь перейти наперерез
дорогу, где прохожих единицы —
и начинался Берендеев лес,
где Венский вальс насвистывали птицы.
Разрушили… Он был как светофор,
что жёлтым ожиданьем не обманет.
И жизнь моя разрушена с тех пор,
и новая забрезжила в тумане…
Мы видели закрашенный торец,
там стройка небольшая копошилась.
О что же здесь пребудет под конец?
Воздушный замок? Сказочный дворец?
Хотела я спросить, да не решилась…
***
Смотрю на кактус: как тебе в оконце,
мой маленький спартанец, травести?
Обходишься без влаги и без солнца,
и даже умудряешься цвести.
А мне вот мало ручки и бумаги,
чтобы как ты жила бы и цвела,
мне хочется животворящей влаги,
и ласкового света, и тепла.
Мой кактус-недотрога, ёжик, злючка,
иголок ощетинившихся рать.
А у меня хоть бы одна колючка,
и голыми руками можно брать.
Как бы защитным обрасти покровом,
у кактуса спрошу я твоего,
и стать таким же гордым и суровым,
чтоб жить без никого и ничего.
***
Печаль сиреневая, радость золотая
блеснёт зарницею и скроется вдали…
Весна шагреневая, лёгкой дымкой тая,
мои желанья напоследок утоли.
Смешай коктейль из вешних вод в своём бокале,
чтоб воспарилось, как не снилось и богам.
Не та, что в зеркале, а та, что в Зазеркалье,
подносит палец заговорщицки к губам.
И что с того, что замок хрупок и непрочен?
Намёки были так прозрачны и нежны…
Сюжет не главное, важнее междустрочье,
то, что лишь в воздухе, за гранью тишины.
***
Я жила как во сне, в угаре,
слыша тайные голоса.
А любила — по вертикали,
через головы — в небеса.
Бьётся сердце — должно быть, к счастью…
Сохраняя, лелея, для,
всё ж смогла у судьбы украсть я
два-три праздника, года, дня.
Умирая, рождалась вновь я,
поздравляя себя с весной,
с беспросветной своей любовью,
той, что пишется с прописной.
***
Запомнить это небо
и тени тополей,
чтоб там, где мгла и небыль,
мне стало бы теплей.
По тёмным волнам крови,
по лабиринтам снов,
туда, где кров без кровель
и чернота без слов,
неси меня, кораблик,
в нездешние края,
туда, где всё украли,
чем жизнь была моя.
Держитесь мёртвой хваткой
за то, что у черты,
за милую повадку
и близкие черты,
чтобы хоть эхом в бездне,
травинкой в волосах,
когда оно исчезнет,
оставив нас в слезах.