|
КОРЕИЗ
Приятно в посёлке, в котором ты вырос.
Соседская бабушка видела примус.
У смуглой Оксаны во рту сигаретка.
На шишках сосновых танцует левретка,
а, может, семейство расчётливых чаек...
Приятно жить в городе. Там, где не знают
ни толстых домов, ни проспектов пространных,
ни как называют в Москве баклажаны,
зато отличают подгруздок от груздя,
купанием долгим спасают от грусти
сметанных туристок соседних локаций.
Приятно на острове лет в девятнадцать.
(не остров! не остров! у острова – шея!
конечно, не остров: снаружи виднее:
кагор, Воронцов, водопады, колонны)
Приятно в деревне, с которой ты скован.
Из рыжей земли на кровавом кизиле
тебя, как подснежник, деревья растили.
И солнце цвело, и тетёшкала осень.
Приятно в посёлке, который ты бросил.
ПИСЬМО БОННИ ПАРКЕР
Когда у нас закончатся патроны,
мы превратимся в бабочек бессонных.
Мы превратимся в крест всея земли,
когда у нас закончатся...
Смотри,
тулупы, шубы, рай воротников –
ни одного лица на дне веков.
Лишь тени легкомысленно скользят,
поскольку их оправдывать нельзя.
В глазах-винтовках, мертвенных теперь,
честолюбивый притаился зверь.
Вожди в венках из лент technicolor
ведут домой остывший разговор.
А вот актёр – разгримирован, слеп –
до костной муки выжимает смех.
Любовник, трус, герой, негоциант
всего лишь выбирают вариант.
И только бабочки не ведают пути.
Когда у нас закончатся...
Прости.
LOVING
"Так беспомощно грудь холодела",
так беспомощно грудь холодела,
так беспомощно грудь холоде...
Словно ключик, заправленный в тело,
словно пушечный сон корабела,
все летела душа и летела,
оставляя следы на воде.
Тем не менее я тебе верю,
тем не менее я в тебя верю,
тем не менее я тебе вер...
На осколках чудес и империй
наши щёки до пепла сгорели,
и осталась на воздуха теле
одинокая тяжесть портьер.
Если страх – окоём и подкова,
если смерть притворяется вдовой,
и с поэзией тянет Верлен,
я любить тебя буду – такого,
я любить тебя буду – любого.
Эй, любовь – неприличное слово –
забери нас, пожалуйста, в плен.
ПОСВЯЩЕНИЕ БЛОКУ
Кукушонок выпрыгнул из гнезда.
— Мама-мама,
я тоже хочу,
как все.
— Посмотри,
мой милый,
кругом вода.
Что ни день,
то мёртвый Саддам Хусейн.
Кукушонок выпрыгнул.
— Знаю сам,
только нечем молодость отскоблить.
— Посмотри, мой милый,
на небесах
уже строят светлые корабли.
— Для чего?
Послушай,
звонят отбой,
сердце бьётся в тела гнилой настил.
— Корабли затем, чтобы — глупый мой —
Своевременно на́ небо вас везти.
ХЛЕБНИКОFF
беллачао говорили губы беллачао
ваэоби говорили губы ваэоби
лишь душа молчала одичало
лишь душа умалчивала слоги
аллилуйя говорили губы аллилуйя
поцелуй ли говорили губы поцелуем
ничччччччего не говорило тело
и, как бабочка,,
плелось, лилось, летело
и, как девочка,
врастало в неба обувь
ваэоби говорили губы ваэоби
И ЛЕТЯТ ГОЛОСА
И летят голоса, что птицы с твоих карнизов.
Мир суров, как Суворов.
Как Пушкин на полотне.
Не печалься, котенок,
ты тоже не будешь издан,
потому что героев — не издают вдвойне.
Потому что герои — плывут и плывут наружу,
как вексель под жабрами скапливая века.
И если ты
- болен
- жалок
- смешон
- не нужен
то в этом есть скрытый смысл.
Наверняка.
Он спрятан на дереве, в море, под облаками.
Его стережет Горыныч, друзья, ОМОН.
Тебя наградят — не справками, так венками.
Тебя наградят — коронами из ворон.
И будешь ты свят.
Оэкранен самим Сизифом.
И будешь ты — рекламировать кофе, чай.
Когда ты уйдешь,
тебя тоже испортят мифом.
Не думай. Не кайся. Не сплетничай. Не прощай.
***
Я состою из всего.
Как земная гладь.
Вещи меня ловили, но не поймали.
Ты говорила о жизни.
А, знаешь, ждать –
страшно,
как ночью
в прорванном покрывале.
Запахом свежего сена приходишь в дом,
вместо того, чтобы по ветру колоситься.
Становишься горделивым, как террикон.
Становишься терпеливым, как поясница.
Потом покупаешь книги, тиранишь лень.
Чинишь пружины, винтики, трубы, дверцы.
Смотришь в новое зеркало – там кремень.
Идёшь к кардиологу – он не находит сердца.
Ты говорила о жизни.
А почему
битва до смерти реальнее мысли робкой?
Вечная пьеса с вечно живой Муму
в маленьком цирке под черепной коробкой.
***
Рукопись в доме всегда к несчастью.
Не признавайся – не пробуй даже –
сколько часов говорливой страсти
вылилось в руки многоэтажек.
Сколько отправлено слов на дыбу,
скольким – отказано в провианте!..
Мой персонаж,
я тебя не выдам.
Может, поэтому я романтик.
Волю слезам – значит всех на волю.
Пленные конники. Крестна карте.
Сложно в учебник войти героем.
Трусость. Похмелье. Дурной характер.
Рукопись – в доме. А дом построен
– Джеком? Алисой? – ребёнком странным.
Гадко пошит да неловко скроен.
Впрочем, не будем об этом, ладно?
АВГУСТ
А для тебя не будет ничего.
Ни слова, ни распятия, ни танца.
Лишь Петербург как время и пространство
в твоей душе нечаянно взойдёт.
Лишь линии, и кольца, и черты —
истории неправильная милость.
И песня, для которой всё свершилось,
останется невыпитой почти.
И ты поймешь за баночкой сардин,
что звук лилов, а вечер фиолетов.
И косточкой оранжевого цвета
застрянет август у тебя в груди.
ГУСИ-ЛЕБЕДИ
Где же вы гуси лебеди
утки гагары вороны
что же меня не ищете
всё позабыли, чай?
нет у меня иванушки
нет у меня алёнушки
есть только море белое
да позапрошлый чай
есть ещё сказки шведские
есть ещё письма детские
есть табурет хромающий
на табурете я
над головой повесилась
в рамочке дева с персиком
зелень в окно и редкая
радость от бытия
где же вы крачки с клушами
обыкновенным гоголем
может ко мне подниметесь
крошками накормлю
я превращусь в черёмуху
ветки раскину до неба
и пропоёт мне вечное
радуга - гамаюн
|