Новости, события

Новости 

Марина Матвеева




Марина Матвеева- 1979 г.р. Симферополь, Республика Крым. Поэт, автор шести книг (сборники поэзии: «Светотень, «Избежность», «Теорема слова», «ЭГОистина»; сборник поэзии и прозы «ТРАНС[крым]ЦИЯ»; поэтическая фэнтези-феерия «Турозавриада – крымский эпос») и многих публикаций. Литературный критик, публицист, журналист, редактор, культурный обозреватель. Лауреат международных и прочих конкурсов поэзии и критики. В том числе – международного конкурса поэзия «Пятая стихия» им. Игоря Царева. Член Союза писателей России, Южнорусского Союза Писателей. Участник крымских поэтических групп «ДжеНиМа», «Крыманьонцы», «Фаэты». Координатор творческого проекта «Web-притяжение крымской поэзии и Бардовский видеомост». Велущая крымской рубрики сетевого литературно-философского журнала «Что есть Истина» (Лондон). Поэт-путешественник, «творческая география» – от Львова до Урала и Сибири. С вечным возвращением в Крым.

  

 

 

Произведения автора:

  

                                      

                 R&K

 

Святыни, артобъекты, атавизмы…

Сегодня до. А завтра после ля.

Не приближайся к истине «отчизны»,

которая не весит ни рубля.

И эта мощь, похожая на рифы,

а вовсе не на парусник давно,

«Ваще уже…» взведённая на рифмы

музейный пень, скамья, веретено.

И бабушка. Отставшая от жизни,

как птерозавр от боинга. В крови

её толкуют страсти по Отчизне,

по прежней – бес-со-мненье-вой – любви:

и к этой светлой, ясно-серой тётке

с серпом и выражением лица,

и к этой стопятьсотохвостой плётке,

и быть живым и только! до конца,

и к этой беззаветности, которой

стальнее нынче разве что трамвай…

…взлетающий меж бронзовых повторов

по небесам: «Коси!» и «Забивай!»

туда, где свет. И дедушка. И Ленин.

Сидяше одесную от Отца,

дивяшеся на «новый поколений»,

живущий на коленях у лица.

…Рывок! Борьба!..  и ветер треплет фартук…

Зачем стоите? Падайте с молитв.

Артритные объекты, артефакты.

И каменная задница болит.

 

 

                 * * *

 

Зарифмую-ка ванну с нирваной, марихуаной.

Сразу станет понятен трансдискурс контекста ванной.

 

А на зеркальном подоконничке

стоит шампунь для чистки дротиков,

а может, кольев для покойничков

(а вы подумали: эротика)?

А вы подумали, лохмаселки

эфирные стоят, не кажутся.

Свеча, аромалампа, часики,

на них – полстрелки. Не отважится

скакнуть от сервера до севера

хозяйка этого чуланчика.

Она немножечко рассеяна,

как серый саван одуванчика.

Она немножечко встревожена,

как будто бы была отпетою

какой мошенницей. Стреноженный

журнальный столик у буфета. Юг,

пожалуй, ближе в этом компасе,

хотя, как все, вертясь извозчиком,

желанья нанизал не кольцами –

путями. Севертясь, за хвост щипком –

зап-вост, зюйд-вест, зуб весть, когда еще

из этой ванны окаянныя –

туда… Или сюда… Туда! Ищи

исход из вод, плывунья ванная,

медуза, ламантина, устрица,

теченьеводка супротивная…

Не буддет? Так подзаратустрится

пускай душа невоскре… тинная –

да хоть и от розетки компаса –

ветровной розы – в бело-алое…

…Зеркальная подподоконница

лежала скатицей безжалою…

 

Зарифмую-ка ванну с саванной надокеанной…

Сразу станет понятно, что вышло из этой ванной. 

 

 

                 * * *

 

Осень Бедного Йорика, солнечно-серые жмурки…

Золотая, как зубы кадета, вкусившего пиний.

Там, где падают травы, выходят из спячки окурки.

Там, где падают листья, осколки седой энтропии,

вылезает труба, изоржавленным локтем бодаясь,

за листвой невредима, невидима и неподсудна.

Вылезает судьба. Укоризненно столь молодая,

что любой инкунабуле страх за нее. Поминутно

набегает волна на песочный хрономик Салгира,

серебристые ивы впиваются розгами в тело

изъязвлённой воды; сквозь нее проходило полмира

тех, кто дважды пытался в одну, бесшабашно и смело,

но всегда получалось – в иную: и воду, и пропасть.

Но всегда – получалось. Иначе зачем и возможно?

Прибегает вода. Умиляет её расторопность.

Избегает вода. Восхищает её осторожность.

Осень высушит разум до Йорика, память растронет

раскорузло-цветистым, протёртым до дыр сарафаном.

Распускается лёд, будто смятый пакет на ладони, –

развлеченье скучающей тётки: цветок целлофанус.

Здесь, где воздух извеян раскидистой прелою праной,

под деревьями много соляных столпов одиночеств.

Эти люди тоскуют, стоят и тупят, как бараны,

только новых ворот слишком много – не каждый захочет

выбирать. Им бы сразу, без выбора, точечно – дали б…

Вот тогда и берётся, иначе – болезнь без симптомов.

У бескожей трубы ревматизм, и ей ясно до стали,

что зимою тепло лишь в приёмнике металлолома.

 

 

                 * * *

 

Мы несвободны – от смены зимы и лета,

в рабстве у солнца, дождя и причуд природы…

В холод не выйдешь из кожи своей раздетым –

в холод людской пустоты за пустой победой.

 

В холоде этом она поражает очень:

даже свершилось – как будто и не бывало.

Мы все равно несвободны – от дня и ночи.

Даже проспав трое суток, умрешь усталым.

 

Мы все равно несвободны. За что сражаться?

За несвободу свою от чужой неволи?

Криноидее[1] от камня не оторваться…

Креноидеи на душу – морскою солью

 

льются, волнами врываясь в земные поры,

только земле эта соль – как ежу алмазы.

Две несвободы схлестнутся в семейной ссоре,

тысяча рабств революцией плюнет в массы –

 

передерутся, помирятся, перепьются,

а протрезвев, успокоятся в новых клетках.

Мы все равно несвободны – от революций,

вспышек на солнце и счастьишек наших редких.

 

Свободолюбцы страдают – и поделом нам.

Тихие винтики счастливы? Ну, спасибо!

…Милый, даю тебе в сердце пять лет условно,

можешь уже не скрывать каземат и дыбу.

 

[1] Криноидея (лат. Crinoidea) – морская лилия, животное класса иглокожих.

 

 

                 САВЕШНИК

 

«Ох, и скатилась же ты как поэт…» – поэт,

старый знакомый, сказал. Я ему молчу:

«Нет у меня одиночества, больше нет!

Чем  упражнять и тревожить и чуть, и чудь?

 

Что задраконить и рыцарем вычищать?

Что позовет изучать в сотый раз могильник

чьей-то абстракции? Где она, та печать,

что запаяет все входы в филологильник?

В филосавешник… Наивник, сказавший мне

некогда: «Будешь умна – станет мир твоим».

Так уж сложилось: в природе безвинный нем,

если его… (– «Нет, не будет никто любим

ни за Гомера, которого наизусть,

ни за умение слов, ни за музу страстную!..»)

Нет одиночества, друг, ускакала грусть.

Просто и ясно. А что изучать, где ясно все?

Любят: за тело, за дело, за «чья семья»,

за обаяние, треп и уменье сцены.

Польза. И только. И всех бесполезней – я,

меньше копейки, наверное, лишь бесценность.

Ну, так не будет оно одиноко мне:

будем пытаться пролезть, прокричать, пробиться!

Или заткнуться. Копейка слегка ценней

пыльной забытости в тонких старинных лицах.

«Ох, и скатилась же ты… Это что: стихи?»

Друг, нынче в гениях ходят язык и ноги.

Что там в инструкции: «Сделаем суперхит»:

ободружить, обобщаться, оббить пороги…

С чем? Да не важно. А быть захочу в раю –

дэцким писателем стану. Они в почете.

Пусть захлебнутся моей гэниальность-ю

козочка, кукла и плюшевый бегемотик

вместе со спонсором, школой и гороно.

Я вас люблю, мои милые, я ваш фея!

Нет одиночества. Где ты теперь, оно?

Видишь, савешное, как без тебя тупею…

 

 

                 * * *

 

Вновь по улицам города возят мессу

поклонения богу неандертальцев.

Я намедни сказала сему процессу:

«Вот глаза мои, но не увидишь пальцев», –

 

и ошиблась. Не пальцы ли бьют по клаве,

вышивая оттенки для скепт-узора

социолога, плавающего в лаве,

будто рыбка в аквариуме – не в море,

 

где прекрасная юная менеджрица

привселюдно вершит ритуал закланья

женский сущности, сердца… Потеют лица,

и у почек несвойственные желанья,

 

и у печени в самом ее пределе

пролупляется гордость так малосольно…

У дороги, роскошный, как бомж при деле,

серебристый от пыли, растет подсолнух.

 

Он кивает ей: «Дева, менеджируешь…

Вот и я тут – питаюсь, а не пытаюсь.

Кто нам доктор, что сити – не сито – сбруя,

пылевая, ворсистая, золотая…

 

Кто нам Папа и все его кардиналы,

кто нам Мама, пречистый ее подгузник,

что кому-то премногого стало мало,

что кому-то и лебеди – только гуси.

 

Кто нам Бог, что сегодня ты устыдилась,

как вины: ты – какая-то не такая…

Не рыдаешь без сумки из крокодила…

А всего лишь гердыня – и ищет кая.

 

Он придет, пропылённый, как я, бродяга.

Он придет – и утащит. Туда, где надо…»

Лето. Менеджаровня. Пустая фляга.

Нечем даже полить тебя, цвет без сада.

 

Нечем было б утешиться, кроме вер, – да
нечем даже развеситься, обтекая…

Вновь на улице города злая Герда

раздает нам визитки… «Какого Кая?»

 

 

                 * * *

 

Эта радуга просто чуть ярче, а не к войне вам.

Эта ласточка просто летает, а не к дождю.

Эта рыбка плывет себе просто, не видя невод.

Эта ящерица не мудрствует среди дюн.

 

Эта женщина просто устала, а не «слабачка»,

и мечтает она о защите не потому,

что сама защититься не может от тех, кто пачкать

этот мир лишь умеет и разум швырять в тюрьму.

 

Эта впадинка меж ключицами в ноль бескрестна.

Эта звездочка междубровная холодна.

Эта женщина ведает четко, как неуместно

мелконытие там, где хоть мирно, а вглубь – война.

 

Эта чашечка кофе – кощунство, как осетрина

в каталажке; поведать врачу «У меня болит» –

преступление, если ты в страшном грехе повинна,

что в тебя не стреляют, и нет здесь кровавых плит, –

 

значит, все хорошо. Значит – мужественна до точки.

Значит, только улыбка, но сдержанная, – в гостях.

Это просто цыплята – не часть пищевой цепочки.

Эти аисты просто танцуют – не на костях.

 

 

 
 

 

 

 

Поделиться в социальных сетях


Издательство «Золотое Руно»

Новое

Спонсоры и партнеры