Впервые я покажусь тебе в детстве, в три, или четыре, или около того. Ты полезешь на верхнюю полку шкафа, на которой родители спрятали что-то интересное, может даже вкусное. Вообще-то отец спрятал там коробку игрушек для взрослых - привезенный из Германии эксклюзив, в разрушенном Союзе такого не будет ещё несколько лет даже в Москве.
Но ты не знаешь этого и не узнаешь - полка соскочит с пазов и ты полетишь вниз, спиной и затылком вперёд. Три с половинкой метра, старая сталинка. Ощутимая высота для мелочи, вроде тебя - но вместе с тем, совсем немного для гибкого и легкого детского тельца.
Потому-то родители, когда придут и узнают, что ты сверзился со шкафа, но отделался визгом и синяками, просто облегченно посмеются. Ты ведь не скажешь им, как рассматривал свое тело с потолка и думал, что, кажется, умер?
В тот день я и приду к тебе впервые. Войду сквозь дверь, которой не было и не могло быть в той стене.
- Я что, умер? - спросишь ты.
- Да, скажу я, - но это ненадолго.
- Мама расстроится, я пол испачкал.
Я огляжу залитый кровью паркет и поглажу тебя по голове.
- Я уберу, малыш. А это — вот, возьми.
И вытру кровь с пола и волос, и посажу тебе в левый глаз душу. Свою душу - маленькую, неоперённую ещё. И ты запомнишь только свои слова - что ты, кажется, умер и только своё нежелание расстраивать маму грязным полом.
Второй раз этот сон ты увидишь лет в десять или одиннадцать - когда ты будешь лежать после общего наркоза в палате, с заклеенными глазами, и бредить. Ну, ты решишь, что бредил, конечно - особенно когда будешь вспоминать эти события лет десять спустя.
Маленький мальчик с богатой фантазией - конечно же, это всё был живописный послеоперационный бред. Странный бред, но старина Зигмунд и не такое объяснял. Вокруг вода - это потому что двигаться тяжело. Давящее чувство - потому, что тебя связали, чтоб не сорвал повязки и лежал смирно, чтоб не расцарапал себе в бреду свежепрооперированный глаз.
Тебе приснится, что к тебе входят - потому что в палату и правда входили. Сквозь дверь, которой нет? Ну право, ты ведь мог только примерно уловить направление. и ты уловил его верно.
К тебе и вправду входили. Входили и смотрели, смотрели и что-то в тебе чинили. Хирургам же невдомёк, что глаза - зеркало души, порой даже не зеркало, а самое её вместилище. И уж тем паче им невдомёк - даже самым хорошим, - что влазить в глаз с ножами - это значит лезть с ножами в душу. Потому тебя и чинили врачи — а потом то, что починили они, чинил я.
Потом к твоей кровати подходила медсестра, а подле кровати сидела твоя мать.
Обе переживали, что мальчик пытается вырвать себе глаз, не зная, что это - естественная попытка организма достать из себя чужеродный предмет - то зёрнышко, что я вложил в тебя раньше, свою душу, вместо твоей.
И в последний раз я покажу тебе этот сон уже лет в двадцать пять, когда ты на ровном месте упадешь в эпилептическом припадке, твоя жена вызовет скорую, и ты проваляешься с капельницами ещё целую неделю, с трудом понимая, что происходит.
В этот раз ты ничего не заметишь и не запомнишь. Спутанное сознание, пограничное состояние, весь мир вокруг зыбок и неопределён. Всплыть бы, а не галлюцинации вспоминать. И в тот день я приду в третий раз, приду и уже не уйду.
- Что со мной? - спросишь ты.
- Ты умер.
- Вот так, ни с того ни с сего?
- Ну почему же. Ты умер в детстве, упав затылком об пол.
- Я помню, - скажешь ты, подумав. - Но я ведь жив. Я лежу в палате, не в гробу. И ты, летающее создание, тебя я тоже помню. Ты вошёл, создав дверь в глухой стене, вошёл и спас меня!
Я смолчу - незачем говорить. Ты бы сказал, что это пристало только второсортным злодеям в паршивых боевиках - раскрывать герою свои планы.
Но я вижу тебя всего - каким ты был и каким станешь. Вижу разбитую голову маленького мальчика, глаз, проданный на тот свет ещё твоим прапрадедом. Зерно, которое я потому лишь и мог посадить в него, и дерево, что проросло из этого зерна. Вижу себя, душу-птицу, "летучее создание", что поселилось в ветвях этого дерева.
- Ты же знаешь, что время нелинейно?
- Знаю. И всегда знал. То есть, всё это происходит не сейчас?
- Происходило в твоем прошлом и будет происходить в будущем. Мне жаль, мальчик. Мне очень жаль. Ты мёртв.
Ты задумаешься на минуту.
- Ты говоришь с интонациями Доктора.
- Конечно. Мы же в твоей голове, так что интонации я беру у тебя, знакомые тебе.
- Я умер тогда, в пять?
- Да, и кажется, ты был даже младше.
- Кажется?
- Я же в твоей голове сейчас. Ты не помнишь - и я не помню.
- А этот разговор мы запомним?
- Нет. Ни ты, ни я.
- Ну... живи во мне, значит. Ты же спас меня тогда, да?
Я не спас тебя, мальчик. Я только не дал умереть твоему телу. Чтоб поселиться в нём самому. Тебя давно нет, но ты всё равно будешь пытаться меня уничтожить. Неосознанно, не помня этого разговора, не зная этой истории. Человек всегда, до последнего, пытается вырвать из себя чужака. Чужой глаз. Чужую жизнь. Чужую душу.
Мне правда жаль, но я не спас тебя. Я тебя убью.
* * *