У рядового Воробьёва срочная служба в армии только-только началась, но лейтенант уже хвалил его и ставил в пример. Строевая подготовка, которую взводный считал основой основ армейской службы, Воробьёву давалась куда легче, чем многим из его товарищей. Воробьев много лет занимался каратэ и теперь «тянуть носок», как требовал командир, было для него просто детской забавой. Но однажды всё изменилось…
Мотострелковый батальон, в котором служил Алексей Воробьёв, прибыл в Чечню на второй день штурма Грозного. Среди солдат ходили самые разные слухи о количестве убитых и раненых, и эти пересуды не предвещали ничего хорошего в судьбе любого из вновь прибывших . Маховик войны, в огне которой уже сгорели сотни русских и чеченцев, с каждым днём набирал обороты…
Орудийные выстрелы, которые Алексей слышал раньше лишь во время праздничных салютов, теперь грохотали непрестанно. Воробьев ясно ощутил, что прыгающий на кочках БТР неумолимо приближается к тому месту, где каждому без исключения заглядывает смерть в лицо. Алексею стало страшно. По спине пробежал холодок, переходящий в лёгкий озноб. Он оглядел притихших сослуживцев, трясущихся в жёстком и неуютном бронетранспортёре и, с некоторым облегчением, отметил, что на его состояние никто не обращает внимания. Незаметным движением руки он убедился, что нагрудный крестик на месте.
Алексей вспомнил дом, где остались мать и бабушка, которой было за восемьдесят. Он знал, что они будут переживать за него и в душе всколыхнулась жалость к матери, которая страдала от диабета и держалась только благодаря лекарствам. Воробьёв с сожалением подумал о том, что нет у него ни отца, ни брата, ни сестры. Отец по пьянке утонул в реке, когда Алексею не было и года, и остались от него только несколько пожелтевших фотографий и могила на городском кладбище. Девушки у солдата тоже не было.
На следующий день рано утром Воробьёв и его товарищи заняли боевую позицию. Стоял густой туман, за его стеной не просматривались даже ближайшие сто метров. Где-то совсем рядом, заглушая автоматные очереди, рвались снаряды. Впереди что-то горело, тянуло дымом и непонятным зловоньем. Лейтенант послал сержанта разведать, что там впереди, а в качестве помощника выделил ему Воробьёва.
Сержант и Воробьёв медленно шли метрах в пятидесяти друг от друга и, опасаясь возможных «сюрпризов», оставленных противником, внимательно изучали почву под ногами.
Совершенно неожиданно рядом с Алексеем разорвался шальной снаряд. Ему оторвало ногу и зацепило живот. Огненная боль как ножом вспорола все чувства. Беспорядочно замелькали знакомые и незнакомые лица. Перед Воробьевым материализовалась приземистая фигура комбата, который в такт приступам боли отчеканил:
- Мы едем не к тёще на блины. Мы едем наводить конституционный поря…
Вопль солдата где-то рядом взорвал сознание. Комбат пропал… Какой-то мужик задержался перед Алексеем и пробасил:
- Вот такая загогулина, понимаешь…
Потом всё исчезло, кроме острой пульсирующей боли.
- Мама! Мама! – кричал и рыдал в забытьи Воробьев.
Вдруг боль отступила и Воробьёв увидел, что над ним склонился Бог.
- Господи, спаси меня, я хочу жить, я ведь ещё так молод. Я почти ничего не успел. Я даже не испытал, что такое женщина, - умоляюще прошептал Алексей.
И в ответ услышал:
- Я тебя спасу, если ты захочешь. Но сначала расскажу, что тебя ждёт. До конца своих дней ты останешься калекой, ковыляющим на деревяшке. Ты не сумеешь устроить свою жизнь и сопьёшься. Никому не будет до тебя дела. Ты будешь слабым, а слабых не любят ни окружающие их люди, ни власть. Новые русские станут тебя презирать, и никто из них не поможет тебе. Для всех ты станешь обузой. Будешь просить милостыню, а деньги пропивать. И грязный, вшивый, больной умрёшь на вокзале на бетонном полу… Ну что, теперь хочешь жить?
- Господи, хочу жить! Хочу! Я постараюсь изменить твоё предсказание. Ты же создал меня человеком, дал разум, волю.
- Ну что ж, живи.
Видение исчезло, и солдат погрузился во тьму.
Сержант, который получил только лёгкое ранение, вовремя оказал Воробьёву помощь и тем самым спас его…
Алексей долго скитался по госпиталям. Домой он вернулся на костылях. Мать и бабушка встретили его обильными слезами, в которых смешались и радость, и горечь беды, ворвавшейся в их жизнь.
Воробьёв долго осматривался в новой для себя обстановке и думал, как не пропасть в этом мире. На работу его не брали, а на скудную пенсию прожить было невозможно. В городе одно за другим закрывались предприятия и слово «безработица» стало для многих жителей понятием очень конкретным и ощутимым. Однако судьба всё же улыбнулась Алексею. Через знакомых мать устроила его в сапожную мастерскую, где имелся хоть какой-то заработок. Теперь Воробьёв был при деле, работа ему нравилась. Она приносила пользу людям и отвлекала от тяжёлых мыслей. Иногда Алексей бросал через окно взгляд на улицу, видел спешащих прохожих и, потрогав рукой обрубок своей ноги, продолжал заниматься старой обувью. Там же в мастерской он познакомился с Татьяной, которая оказалась в числе первых его клиентов. Вскоре они поженились.
С раннего детства Татьяна сполна хлебнула сиротства. Может быть, именно это и подтолкнуло её избрать профессию воспитателя детского сада. Она жалела слабых, а все дети, по её мнению, были слабыми и беззащитными. В жизни у неё была только одна большая мечта: создать крепкую семью и вырастить детей, которые не повторили бы её судьбу.
Алексей и Татьяна жили дружно и поначалу всё складывалось удачно. Невестка ладила со свекровью, хотя и жили они в одной квартире. Вскоре Татьяна родила сына – это был самый счастливый день в её жизни.
Громом среди ясного неба стало для Алексея известие о том, что помещение сапожной мастерской выкупил какой-то предприниматель, чтобы открыть там магазин. Воробьёв остался без работы. Пытался ремонтировать обувь на дому. Чтобы привлечь клиентов, расклеил по городу объявления. Однако из этой затеи ничего путного не получилось.
Как назло, вскоре появились проблемы и у жены Алексея. На работе начали задерживать зарплату, которую и деньгами-то назвать было как-то неловко, так как инфляция набирала обороты. Пришлось Татьяне подрабатывать: вечерами и в выходные дни она торговала в хлебном ларьке у одного мелкого предпринимателя. Платил тот не ахти как, но где заработаешь больше?
Пришла зима, в ларьке Татьяну стал одолевать холод. Можно было бы поставить мощный электрический обогреватель, но как же его купишь, если он стоит ползарплаты, а денег хватает только на питание. В разговоре с хозяином Татьяна как-то заикнулась о камине, и хозяин сказал, что купит калорифер, но недвусмысленно намекнул, чем за это ей придётся заплатить. Подобные домогательства Татьяна сразу же отвергла и продолжала мёрзнуть, хотя одевала на себя всё самое тёплое, что у неё было.
На появившееся недомогание она долго не обращала особого внимания, пересиливала себя и шла на работу. Когда слегла, молодой врач скорой помощи не нашёл ничего страшного, а спустя неделю Татьяна умерла от крупулёзной пневмонии.
Воробьёв совсем пал духом, стал пить, водка заглушала его душевные и физические муки. Перед глазами маячил годовалый осиротевший сын. Периодически стали появляться мучительные боли в желудке и позвоночнике; от протеза по ночам ныла культя и не давала спать. Душило безденежье. Алексей пил горькую, и ему становилось немного легче. У него появились друзья, такие же, как и он, неудачники. Он стал пропадать по ночам, а однажды ушёл из дома и не вернулся. Говорили, что его видели на юге, в одном из курортных городов, на вокзале в компании бомжей, испитого и окончательно опустившегося.
Через два года в городской газете появилась публикация следующего содержания:
«Решила написать вам горькое письмо, может быть, поможете нам. Дело в том, что я уже старая, пенсия маленькая и ту задерживают, а мой внук остался без отца и без матери. Мать умерла, а отец бросил своего ребёнка. Внуку моему три годика. Такой красивый ласковый мальчик, чистенький, но мы часто сидим с ним голодные.
Все ноги истоптала по милиции, сколько заявлений на сына подала, чтобы его изловили и заставили работать на ребёнка. Правда, сын-то у меня инвалид, да и спился к тому же, где-то бомжом ходит. Жив ли, и сама не знаю. А милиция говорит, что этим заниматься никто не будет. Вот теперь прошу, чтобы сына лишили родительских прав, потому что уже толку не будет. Наша местная власть пообещала устроить дитя в детдом, но всё до сих пор что-то тянут и никакой помощи.
Помогите мне, добрые люди, отдать внука в хорошие руки на воспитание. Клянусь Богом, искать его не буду. Я сама не могу воспитать. Буду не против, если кто-то из-за границы усыновит.
Не осуждайте меня, люди, за такой мой грех. Ведь я уже старая и больная, и к тому же диабетик. У меня на руках ещё и мать 86 лет. А живу я на первом этаже. Соседи меня то и дело заливают, да и свои краны ни один не работает. Куда только не обращалась. И в жилконтору тоже. А там отвечают, за свой счёт, бабка, всё делай. Много ли на пенсию сделаешь, если порой молока ребёнку не на что купить.
Простите меня, люди добрые. Раиса Ивановна».
Ниже этого письма была пометка о том, что адрес Раисы Ивановны находится в редакции.