| |
ИЗ КАКОГО СОРА…
«я знаю, из какого сора», — он ответил,
и в тот же миг взметнулся сор столетий,
и замелькали люди и предместья,
события — обрывки — междометья,
забытые могилы, обещанья,
и запахи, и долгие прощанья,
Масличная гора, вода из соли,
что въелась в кожу до сердечной боли,
сосновый лес, что нами был исхожен,
и поцелуй, который невозможен, —
все в памяти хранится, как в сосуде,
что помнит все и никого не судит...
ЛОДКА
когда ты ходишь по лесу кругами,
когда трава как бархат под ногами,
а сучья больно хлещут по лицу,
ты понимаешь: то, что будет с нами,
начертано бессмертными богами,
нас бережно ведущими к концу.
глядят безмолвно ели и березы,
роняют сосны смоляные слезы,
дрожат осинки, глядя в никуда,
они-то знают: скоро будут грозы,
наступят дни молчания и прозы,
и ты его не встретишь никогда.
но если вдруг спасительная лодка
мелькнет, как позабытая сиротка,
и тихо подойдет к твоим ногам,
поверь: то не случайная находка,
а послана тебе Гермесом ходким,
перевезти к блаженным берегам!
И СНОВА ЛОДКА…
когда ты входишь в лес воспоминаний,
то время исчезает для тебя.
и видишь ты себя еще ребенком,
и любящих тебя, давно ушедших,
и понимаешь: снова будет встреча,
и краткая минута узнаванья,
ведь все они, как прежде, живы —
и в Вечности, и в памяти твоей...
и снова эта лодка у березы,
я в ней лежу, и надо мною звезды,
и я плыву в реке воспоминаний,
и мне Харон прокладывает путь.
и рядом чья-то девочка смеется,
и чей-то мальчик окликает «мама»,
и вдруг тебя охватывает пламень,
и ты горишь в огне воспоминаний,
не в силах ни мгновенья позабыть...
НОВЫЙ ГОД
И прошлое выходит из забвенья,
Нежданно, как ночная электричка,
Как ночью ярко вспыхнувшая спичка,
Как боль давно забытая твоя.
И видишь ты невидимое всеми
Окно, и крест окна, и привиденье,
И тянется как ниточка мгновенье,
Вытягивая время из тебя.
И вот он, Новый год, без опозданья,
И елка с этим запахом домашним,
И мишура — наряд ее всегдашний,
И кто придет, не знаешь никогда.
Я помню аромат и свет фонарный,
Шуршанье пачки, запах нафталина,
И пятна на полу от парафина,
Что няня соскребала по утрам.
А мы ложились, что-то сочиняя,
Мы — две сестры, соперницы на время,
Делили маму — будущее бремя,
Стараясь все делить напополам.
Мы Рождества тогда не отмечали,
Нам свет в окне — лишь бабушка да няня,
Мы жили, дни и ночи обгоняя,
И все мечтали вырасти скорей.
Так прошлое выходит из забвенья,
Мелькнет, и нет его, как не бывало,
Все белое покрыло покрывало,
И только ветер дует из щелей…
СЕРЫЙ ДЕНЬ
И небо серое,
и серенький денек,
и под ногами серая дорога.
за что люблю я этот серый цвет,
за то, что в нем смирение от Бога,
а значит, есть надежда и любовь,
лишь скрытые от нас за облаками,
и я иду, сдирая ноги в кровь,
тебя обнять несмелыми руками...
ТОПОЛИНЫЙ ПУХ
и что мне этот пух, летящий в облака?
и что шиповника колючая рука?
жасмина белый цвет и улицы река,
когда чуть близкая и снова далека,
как та пушинка, и жасмин, шиповник —
не сбывшийся, но снившийся любовник,
тропа и лес, и дача у дороги —
все в памяти моей, все пребывает в Боге,
и все живет, покуда я жива
и в сердце зреют новые слова...
* * *
и колыхался воздух от свечей,
и двигались святые как живые,
монахини неслышные бродили,
и в сердце раздавались голоса:
«кто разлучит?..»
никто не разлучит,
пока молитва Божия звучит,
горит свеча,
сияют небеса,
никто
меня
с Тобой —
ни люди, ни тюрьма,
вот только если я сама,
сама…
МУЗЫКА
Представь,
что Гендель больше не звучит,
и Бах молчит,
и Малер вдруг затих…
Нет ни мелодии, ни звука —
только стих... —
слова, что падают как галька на песок,
за слогом слог...
И нету даже эха!
Представь!
Мне, право, не до смеха,
нет ничего — ни фуги, ни фугато,
ни сонатины, рондо, ни сонаты,
ни сарабанды, ни кончерто гроссо,
молчание, беззвучье просто...
Я думаю, Вселенная б сама
все звуки как скрипачка извлекла
из шелеста травинок и цветов,
движения по небу облаков,
из громовых раскатов, камнепадов,
журчания ручья и водопадов,
из свиста ветра, тлеющего стога,
а дирижером сделала бы Бога...
НЕТ ГЛАСНЫХ
нет гласных в иврите.
все гласные пятой графы —
в душе,
все тайное спрятано.
все, что поётся и тянется,
как ты и песнь о тебе,
и твоё ноющее
еврейское детство,
непроизносимое вслух
в силу извечного
молчаливого страха,
что узнают и не примут играть...
вот и остались одни согласные,
перекатывающиеся во рту,
словно камушки
вместо зубов,
что выбили на допросе
в той ещё жизни,
когда мы только дорастали
до своей избранной
Богом
нации...
РОСТКИ
видели, как чернеет земля под снегом?
как ползут из-под земли первые тугие росточки?
крепкие, как молодые грибки,
нежные, как первая крапива,
не ведающие еще
ни жаркого солнца,
ни железной лопаты,
ни солдатского сапога...
НЕ ЗРЯ
а ведомо птицам,
что ныне — война?
считают убитых
песок и волна?
а слышат ли взрывы
трава и кустарник,
что здесь, в перелеске,
стоит как алтарник?
наверное, знают
и чувствуют даже,
вот оттого и стоят,
точно стражи,
спасая в минуты
падений, тревог, —
не зря же творил их
заботливый Бог?
ОСЕНЬ
И если даже лист дрожит,
держась за ветку,
что говорить про нас,
оторванных от древа, от корней,
и брошенных, как листья, на дорогу?
Нас могут жечь огнем, мочить дождем,
мести метлой, пока не обретем своей опоры
и не протянем нить к источнику Любви, началу всех начал...
Ты знаешь ведь, о ком я говорю?
О Лике, явленном давно на Плащанице,
что в сердце нашем погребен как в склепе,
пока Его в себе не оживим и не дадим расти, подобно Розе,
не станем листьями, привитыми к Нему,
нас будет по свету мотать туда-сюда,
мы будем все равно что колоски, забытые на поле...
Так я про листья... если лист дрожит, держась за ветку,
то значит Осень, Осень на пороге,
и листья полетят, совсем как люди, что брошены сейчас в котел войны,
и в нем горят и выхода не видят, и даже дети больше не играют,
а прячутся в подвалы, как котята, которых мать не в силах защитить...
ПСКОВСКИЕ ДЕСАНТНИКИ
Расстреляли в упор,
закопали под номером,
матери не знают, где их сыновья,
а того, кто рассказал, избили во Пскове.
Они лежат теперь на кладбище,
в Богом забытых Выбутах,
а сытые генералы получают награды,
богатеют землями...
Бедные матери смотрят на фотографии,
плачут и вспоминают своих сыновей,
молятся на икону Божьей Матери —
Та ведь тоже Своего потеряла,
значит, поймет!
Господи, услышь эти слезы,
утешь, поддержи, не дай духом упасть
в эти минуты страшные!
Солдатские матери считают убитых,
а в Выбутах крадут венки и таблички,
чтобы травой заросло
быльем поросло,
будто нет ничего и не было...
ВОЙНА
Война людей косою косит,
они ложатся как трава,
а ангел души их уносит,
и их последние слова...
Войне плевать на наши слезы,
на боль, что водкой не унять,
вновь на кресты пошли березы,
и над могилой воет мать.
А где-то рядом куст рябины,
сосна и крошечная ель
глядят, как созревают мины,
готовя смертную постель...
ДЕНЬ
День не торопится уйти,
хоть ничего не обещает
и до того бездарно тает —
прости мне, Господи, прости:
пытаюсь вынырнуть на свет,
как рыба, что на дно нырнула,
но снова не туда свернула,
и впереди просвета нет.
А ночь все ближе, как убийца,
что вмиг зарежет, без ножа,
и не успею помолиться,
тебя весь вечер сторожа…
ЧИТАТЕЛЬ
ты, читающий эти строки,
в каких мирах мы встречались?
в каких сетях?
переулках?..
что подтолкнуло тебя
открыть именно эту страницу:
слепая судьба?
промысел Божий
или кармический узел,
который мы никак не можем с тобой развязать?
тайна...
эта большая птица,
которая коснулась сегодня
меня и тебя...
тайна, летающая над миром
и накрывающая своим крылом
случайных людей,
связывая их навеки
простым словом —
тем, что читается между строк,
проникает в сердце
и бьется там, как птенец в скорлупке,
ждущий своего проявления...
|
|