(Перехваченные мысли)
Не плакать, не радоваться, а понимать.
Бенедикт Спиноза
…Я заглядываю в тебя, моя непроглядная реальность. В дрожащих, изломанных линиях угадывается твой портрет. Вот кратеры ртов, опоясывающих звуковыми волнами планету. Телеграфные провода, свисающие оборванными голосовыми связками. Рельсы, убегающие в себя – как на эшафот. Вечная нездешность и чужестранство среди себе подобных. Незримые пластины, отделяющие всех от каждого, - непостижимы коэффициентом своей прочности. Ночь отравлена наркозом невыясненности.
…Зажигаю свет. Всего 2 часа до разрывающейся будильничной сирены. Со стены на меня уставился разрез глаза со встроченным в него куском неба и облачными каравеллами, плывущими по нему. А посредине – черная, масляная окружность зрачка. Репродукция Рене Магритт “Фальшивое зеркало”. Постепенно окружность разрастается и начинает занимать почти всё глазное пространство, поглощая голубизну.
Расплывчатые очертания прошлого вплетаются в запах сиюминутности.
Есть только мысль между прошлым и будущим…
Что ж, заглянем в её закоулки?..
Понимаю – Вы устали от сложностей. Вы ищете оазис. Убежище от облав чужого глаза. Вы полны страхов. Вы избегаете и боитесь даже себя. Не от того ли так часто Вы томитесь ощущением скуки? Ищете чьей-то сомнительной причастности? И в то же время содрогаетесь от мысли, что кто-то разглядит Ваши слабости?..
“Человек менее всего одинок, будучи в одиночестве”, - утверждал Спиноза. Но, Боже, как надоели Вам поучительства и чужая мудрость, которую высказывающий обычно никогда не применял к себе! И поэтому Вы избираете единственный выручающий Вас выход – оглушаетесь магией старта и, прижимаясь к рулю, как к спасательному кругу, - вписываетесь в гонку. Направление? – Противоположное себе.
А что же предлагает Вам автор? Как раз то, от чего Вы прячетесь:
Обнаженную углубленность. (А разве бывает простой Божественная выдумка, именуемая Человеком?)
Крестовый поход за истиной. (А разве бывает бескровным Крестовый поход?)
Молекулярную мозаику души. (А разве бывает неизменяемой мозаика?)
Так что, - остановимся? Или можно продолжать дальше?..
Не осужу Вас за дезертирство, даже если Вы ответите: “Нет!” Ибо дезертирство от себя – преступление более тяжкое. Ведь преследует нас обычно не фигура Командора, а бегущая за нами тень собственной слепоты.
- А для чего нам всё это знать? – спросите Вы. И будете правы. Потому что весь парадокс в том, что правы обычно обе стороны. И еще: потому что у каждого своя правда. Это старая истина. Но есть истины, не блекнущие от времени.
Зачем тогда вся эта канитель? Эта гонка за ускользающим? Эта иллюзия принадлежности? Этот эфемерный арсенал собственничества? Этот праздник над пропастью?
Вот-вот. Зачем?
А знаете, какая наиболее употребительная часть речи? Местоимение. Причем притяжательное. Не поверили? И правильно сделали. Потому что самое употребительное, конечно же, личное местоимение “я”. А притяжательное – почти его близнец. Ибо произнося: “мой сын”, “мой дом”, “мой друг”, “моя жена”, - мы практически не отделяем эти явления от собственной личности. И тем самым совершаем губительную для себя ошибку.
Кстати, иллюзия владения, наряду с иллюзией принадлежности, более всего доминирует в нас. Нам кажется, что мы почтенно носим имена и титулы. А на самом деле мы – безымянны. И ничего, кроме созданных нами цепей, не носим.
Мы прячемся за игрушечными личинами должностей.
Мы окружаем себя зеркальными стенками интерьера и непролазными заборами отчуждения.
Мы играем в пинг-понг вырванными из почвы, выжатыми из концентратов, замороженными и иссохшимися, как тело, не тронутое любовью, фразами.
Мы всё время во что-то играем. (Игра уже давно не профессия, а личное качество. Вопрос только в степени…)
Мы облачаем себя в стереотипные одеяния, лишенные малейшей заявки на отличаемость. (Только, чтоб не прослыть другими. Только, чтоб не хуже, чем…).
Накопляем. Ретушируем. Полируем. Ритуал благополучия.
Лихорадочно держимся за вкруговую проклятый, но несокрушаемый код принятых обществом кастрированных параметров, намертво зарепетированных автоматов, отполированных и скорчившихся под гирями грима масок, воспринимающих всё только однозначно скроенное, подпевающее в такт, и направляющих ядовитое дуло неприязни во всё отличающееся, идущее вразрез, не вписывающееся в этот неудержимый поток, невесть куда уносящий наш истинный, без пудры, ретуши и “нужного” выражения Лик.
А как насчет пронзительного ощущения прорывающего связки и установленные статусы собственного голоса? Что, снова этот истошный страх быть вырванными из общего муравейника?..
Нам ведь так неизбывно надо быть принятыми. Неважно – кем, где и насколько. Главное – вписаться в группу. Геометрически. Психологически. Физически. Главное – не ощущать режущие уступы. Главное – не заметить шероховатость. Притереться. Прижиться. С завязанными глазами. С детонирующими руладами в голосе. С наглухо закупоренной душой.
Для чего? Чтобы создать эту пресловутую иллюзию своей принадлежности. Или владения.
А что в этом непредсказуемом, ускользающем, всегда недостаточном, лихорадочно меняющемся мире в самом деле принадлежит нам?
Наши дети? Или наши избранники? Или наши накопления? Или наши титулы? Нет более обманчивого представления. Нет более нелепого заблуждения.
Если что-то и принадлежит нам на этой ярмарке амбиций, пустословий, мелких уловок и неожиданных уловов, - это наши долги и мысли.
Даже тело наше – всего лишь временный проводник энергии. А что касается души – мы узнаем только после…
Страшно? А Вы подойдите поближе к зеркалу. Присмотритесь к себе внимательней. Вот так. Может, разглядите разгадку. Может, засветится спасение. И не надо убегать. В этом, кормящемся иллюзией мире, скрыться всё равно негде.
А иллюзия – не что иное, как вера во всё то, что можно изменить, разменять, потерять. Как видите, - внушающий основательное убежище коэффициент надежности…
Рушатся считавшиеся прочными узы. Здравствуют связи-однодневки. Чувства – на протезах. Пожелания – в виде подписи на штампованных открытках. Мини-контакты. Эрзац-любовь. Экспресс-жизнь.
На чем же все-таки еще держится этот срывающийся с оси, скорчившийся от спазм, агонизирующий мир?
Если верить Джону Голсуорси, то: “Мир зиждется на иронии. Да, великая ирония, и смена форм, настроений, звуков, и ничего прочного, кроме разве звезд на небе да великого инстинкта, подгоняющего все живое: - Живи!”
А Вы как думаете? Что, туговато с ответами? Всё больше – вопросы и многоточия…
А не кажется ли Вам, что существует одна реальность, которую мы почему-то упорно отвергаем, отказываемся принять и не решаемся постичь? (А постигаема ли она вообще? Хотя непостижимость тайны – тоже своего рода открытие).
Так вот, о ней, об этой интуитивно ощущаемой всеми, но мало кем высказываемой реальности.
Это творящие потоки неосознанной нами энергии. Это связь всего со всем. Это глобальный компас с направлениями, уходящими в недоступные нам глубины. Это неиссякаемый источник света, не ведающий дискриминации. Это – реальность незримого мира.
А мы стремимся урвать самый лакомый кусок этого отнюдь не лакового материального обрамления, наглухо забывая о ней. Мы стремимся обойти даже своих ближних. Словчить. Схимичить. Подставить подножку. Мы заводим нужные знакомства и забываем номера телефонов, нуждающихся в нас. Мы жадно срываем чахлый, но запретный плод и пренебрегаем плодоносящим мигом. Мы перепрыгиваем через ступеньки ведущей к престижу лестницы. (Не той ли, случайно, по которой, взбираясь наверх, попадаешь вниз?) Мы обожаем небрежно поддерживать полусветский треп ни о чем. Нам кажется, что наше существование обретает особый колорит, когда мы пристегиваем к нему наиболее почитаемые ярлыки, забывая, что слагаемые нашей сути от этого не изменяются.
Мы одновременно пытаемся вырваться из-под гнета властвующих над нами и тут же загоняем себя в другое рабство, становясь частью безудержно приобретаемых предметов.
Мы боимся признаться в потайном желании быть у всех на виду. Или хоть бы на языке. Или хоть однажды замаячить в каком-нибудь средстве массовой информации.
Мы делаем вид, что нам безразличен чужой успех. А еще смешнее – что мы радуемся ему.
Похоже, что мы даже теряем балансирующую остроту без злобствующих критиканов, загоняющих всё в непроходимые топи стандартов и признающих единственную форму самоутверждения – веслом по виску.
Мы не можем надышаться губительным ароматом власти.
Мы - то полнимся собой, раздуваясь от собственной значимости, то – стиснутые непрогибаемыми решетками комплексов, низвергаем себя в минусы.
Мы лелеем свою принадлежность к той или иной религиозной группе, механически следуя созданным такими же, как мы, идолам, ритуалам, уставам, ограничениям, порождающим только рознь, вражду и кровопролитие, и ничего не имеющим общего с истинной духовностью и верой.
Мы, не задумываясь, меняем:
Журавлей – на синиц. Соблазны – на шаблоны. Самость – на стадность. Доверье – на доносы. Кумиров – на короны. Бесстрашье – на беззвучье. Обличье – на обжорство. Терпимость – на тиранство. Контакты – на конфликты. Прощенье – на проклятье. Порывы – на проформы. Протесты – на поклоны. Принципы – на привилегии. Благородство – на богохульство. Вечность – на вещность.
В мафиозном стойле религий и политик идет лихорадочная торговля душами.
А над всем этим – всеведущее, всевбирающее, всевидящее, всепроникающее, всепонимающее Око. (Не зрачок ли это с репродукции Рене Магритт, помните, тот самый, который участвовал в начале нашего разговора?..) Оно подсмеивается и сочувствует, направляет и судит, умиротворяет и будоражит. Но более всего обволакивает своим лучистым, волшебным теплом всех, замерзших от злопыхательств, неразделенности, отвергнутости, заброшенности. Растопляет все недоразумения, раздоры, недомолвки и границы, объединяя всё в единую, ничем не разрушаемую реальность Света, Добра, Любви.
- А какого вероисповедания этот всё отвергающий автор? – спросите Вы.
- Космического, - отвечу я.
Что, недоверчиво пожимаете плечами? Обмениваетесь недоуменными взглядами? И впрямь не совсем привычное заявление? Или слишком уж непринятое?
А кто доказал, что общепризнанность – свидетельство истины? А возможны ли вообще чугунные определения в этом хрупком, всхлипывающем от вины и раскаяния, содрогающемся от антагонизма и апоплексических предчувствий мире? Возможны ли раз и навсегда выведенные формулы? Возможно ли утверждать что-то с бесповоротностью гвоздя, вонзающегося в крышку гроба?
Безаппеляционность – суть выскочек, бездарностей, невежд.
Не верьте лопающимся от самодовольства речистым наставникам. (Поучительство – отнюдь не атрибут просвещенности. Помните, у Чехова: “Умный любит учиться. Глупый любит учить”. Истина многослойна, но немногословна). Не верьте не умеющим слушать. Не верьте знающим ответы на всё. (А как насчет декартовского: “Я знаю только то, что я ничего не знаю”?..) Пожалуйста, не верьте пешкам, пытающимся сыграть роль гуру.
Истинное зашифровано, но отличаемо. Оно раздражает непосвященных своей символичностью. Неординарностью. Афористичностью. Истинное – обычно за кадром. Истинное – всегда в подтексте. А подтекст – пейзаж души, снятый скрытой камерой. Самый ответственный для художника участок работы.
- А нужно ли писать о таких вещах? Стоит ли приоткрывать такие затемненные участки? – спросите Вы.
Невозможно же всегда пить только вино из одуванчиков. Рисовать узоры на снежном покрове. Вступать в перепляс с очередным ливнем. Вздыхать на скамейке о “песне, которую нелегко сложить”, об апрельской капели или январской пороше, о грибных страстях и шаловливых ягодных страданиях…
Кто-то должен быть рентгенологом. Кто-то должен быть патологоанатомом. Кто-то должен прикрыть обнаженного короля. Кто-то обязан быть честным.
Ибо путь к истине – расстояние от себя к Себе. Расстояние уменьшается с увеличением скорости. Скорость же увеличивается с избавлением от всего отягощающего. Поэтому и высокая духовность предполагает отрешенность от преходящего, суетного, мнимого. Чем выше духовный уровень человека, тем ниже его материальные запросы. Тем уже круг его коммуникации с внешним миром. Тем меньше ощущения принадлежности к той или иной группе. Тем резче его разрыв с окружающей средой.
Если Вы пройдетесь по коридорам истории, то заметите закономерность в том, что самые великие творцы на Земле были запертыми в себе индивидуумами. И отнюдь не самыми удобоваримыми. И говорили они отнюдь не то, что от них ожидали услышать. Поэтому они одновременно терзались своим одиночеством и неразделенностью с себе подобными, и в то же время лелеяли его. Ибо бесценна, летуча и неуловима работа мысли. И чем интенсивнее проявляется она в личности, тем глуше эта личность замыкается, приоткрывая себя только в трепетном многоголосии красок, в пробуждающихся нотных изваяниях, в полетных узорах строк…
…И сплетаются друг с другом звуки. И связывают себя мелодиями рифм. И беременеют формами краски. И обнажаются лихорадкой невысказанности мысли.
Безумство – творить над пропастью.
Безумство – выражать себя иначе, чем творчеством.
…Вот поговорила с Вами, и стало легче. А Вам? Давайте не будем многозначительно молчать. Давайте сбросим иго невысказанности. Давайте хоть изредка ощущать свою причастность друг к другу.
Улыбаетесь? Ну, что ж, теперь Ваша очередь поиронизировать и поинтересоваться: а у меня-то самой, как дела по части комплекса принадлежности? Ваша правда. Каюсь. Но мы ведь с Вами уже выяснили, что изрекающие мудрость к себе ее обычно не применяют…
…Выключаю свет. Но того же ли дня? Еще один трюк времени. В погасшей рампе окна солирует свечка. Акробатически сжался зрачок на облачной каравелле. Нью-йоркская ночь затянула своей греховностью.
Книги. Машинка. Рукописи. Рифмы.
Разбросанность. Нежданность. Память.
Привязанность. Инородность.
Подтекст. Потеря. Поиск…
Ты ли это, моя незримая реальность?