Целых десять лет – день в день – просидел Василий Ильич в одном очень важном управлении, и бумаги сотнями – на фирменных бланках и на обыкновенной бумаге, с властными росчерками и с просительными подписями-закорючками, бумаги-повеления и бумаги-просьбы, крикливые реляции и сигналы бедствия, инструкции и приказы, жалобы и отписки, запросы и отчеты шелестели и кружились перед ним, оседали в ящиках, порхали, будто бабочки, вверх и вниз, с этажа на этаж, от стола к столу, и говорили, кричали, просили – на особом, доступном лишь посвященным языке. Пишут, скажем «Просим срочно выделить запчасти ввиду угрозы остановки производства», а Василий Ильич и глазом не моргнет: во-первых, угроза еще не остановка, а во-вторых, если б уж настоящая угроза, так они бы не письмо прислали, а сами бы с презентом прилетели. К тому ж и расписался не директор, а только зам. И Василий Ильич, улыбаясь, откладывает заявку в нижний ящик своего стола. Или вот это письмецо: голубой у них краситель на исходе. Ну и что? Зато черного на десять лет вперед им завезли. А вот этот документ – совсем другое дело. Этот – сверху, тут уж лучше свой кураж оставь и встань по стойке смирно... Хотя, постойте, начинается-то он с «прошу». Неужели для отвода глаз?..
Лет через пять Василий Ильич стал чувствовать бумаги, словно экстрасенс. Протянет руку и улавливает тончайшие флюиды. Если сверху – возникают тепло и зуд; от совсем высокого начальства – руки полыхают, и тотчас возникает стеснение в груди, а если снизу, руки наоборот, холодеют, и Василия Ильича охватывают досада и апатия. С годами эта необыкновенная чувствительность у Василия Ильича настолько развилась, что он уже не только в бумагах, но и в душах людей стал точно таким же образом читать. Только посетитель на порог, а Василию Ильину уже известно, о чем тот собирается просить и как поделикатней отказать. Только о чем-нибудь подумает начальник, не успеет еще и рта открыть, а у него в руках уже нужный документик. Дальше больше, Василий Ильич достиг такого совершенства, что стал угадывать уже все подряд. Вот, к примеру, как-то инженер Хвостиков потерял очень важную бумагу и стал в отчаянье рыться у себя в карманах. А Василий Ильич, от бумаг не отрывая головы, кинул ему через стол:
– Зря ты в этом кармане роешься. Ничего там нет кроме проездного.
– А в том? – совсем растерялся Хвостиков.
– А в том у тебя ровно семьдесят четыре копейки. На пиво и на сигареты «Лайка» и ни копейкой больше. Сам знаешь, лишнего тебе жена не даст.
– Где же тогда моя бумага? – схватился за голову Хвостиков.
– Приказ министра ты вчера еще забыл в курилке. Поищи там в шкафу у двери.
– Вы прямо как экстрасенс, – изумилась Лена Красильникова и впервые с интересом посмотрела на Василия Ильича.
– А я и есть экстрасенс, – похвастался Василий Ильич.
На самом деле пропажу Хвостикова он вычислил дедуктивным методом. Было ведь письмо за подписью министра, да и из-за какой еще другой бумаги мог бы Хвостиков вырвать у себя целый клок волос? А что Хвостиков забыл письмо в курилке даже и думать нечего: он там целыми днями пропадает.
– Василий Ильич, может вы и мне поможете, – попросила Лена. – У меня тут папка с заявками уже полгода как где-то затерялась.
С непривычки Василия Ильича бросило в жар, но он все-таки закрыл глаза и нерешительно выставил вперед мелко задрожавшую руку.
– Заявки наверняка из Лупинска. Кто бы еще не вспомнил про них целый год? А эти хоть бы хны. Как-то позвонил им двадцать седьмого числа: «Ну как, ребята, план будет?» А они и глазом не моргнули. «Конечно, – говорят, – уже почти двадцать процентов дали». Но где же эта папка может быть? Конечно, не в столе – там у Лены ничего, кроме косметики и вязанья нет. Скорее всего папка валялась на столе, а потом упала за батарею, как в прошлом году.
– Так, чувствую, – не открывая глаза, прошептал Василий Ильич. Заявки из Лупинска... лежат за батареей. Ищи внимательней...
– Ой, правда! Вы и в самом деле экстрасенс!
Слух о необыкновенных способностях Василия Ильича в одно мгновение разнесся по управлению. Люди валом повалили к нему и в один день Василий Ильич обнаружил два камня в почках, вросший ноготь, три супружеских неверности, пропавшую ЭВМ, двадцать четыре незаконно выписанные премии, недостачу на складе в Лупинске, откуда только вернулась ничего не обнаружившая ревизия, целый ворох липовых отчетов и приписок, а также неизвестное ранее рядовым сотрудникам заведение за городом, оказавшееся сауной с баром – в документах оно скромно именовалось объектом социально-бытового назначения при летнем пионерском лагере «Мираж».
Что тут поднялось в управлении, описывать, пожалуй, излишне. Скажем только, что Василий Ильич недолго ходил гоголем и уже на следующий день предстал перед самим директором.
– Скажи, Василий Ильич, мы тебя разве обижали? Может, премию маленькую дали?
– Да нет, премия как премия. Нe хуже, чем у других, – собрался было сказать Василий Ильич, но проклюнувшийся в нем новый человек нагло взглянул в лицо директору и с вызовом произнес:
– А что же, Юрий Андреевич, можно бы и премию побольше, да и в рядовых инженерах я у вас уже десять лет сижу. А вот Бубликов, к примеру, восемь ложных актов за год подписал, а вы его продвигаете на руководящую работу.
– Что? Да вы с ума сошли! – побагровев, рявкнул директор. – Вы же экстрасенс... Чувствуете, что вас ждет?
Руки у Василия Ильича в одно мгновение вспотели, начали дрожать и потеряли всякую чувствительность. Зато в голове неожиданно зазвучал бесстрастный и ехидный, будто чей-то чужой, голос, сообщивший, что Василия Ильича непременно ожидает увольнение, а если он вздумает жаловаться, еще и выговор по партийной линии.
– Ну, вот так, Василий Ильич, – подмигнул директор. – Вижу, вы правильно восприняли сигнал. Ну-ка, попробуем еще. Вот, например, надо составить отчет. Спрашивают процент внедрения.
Девяносто четыре, – мгновенно ответил Василий Ильич. У него была отличная память на цифры.
– Сенсируйте, сенсируйте, Василий Ильич, – недовольно поморщился директор. – Вы же экстрасенс.
– Василий Ильич натужился и украдкой взглянул на шефа, но тот, словно сфинкс, возвышался перед ним с каменным и непроницаемым лицом. Василия Ильича невольно охватил темный страх, спина похолодела, он потупился и стал смотреть на пол, потом непроизвольно поднял глаза к потолку, и тут его губы сами собой разжались и он залепетал:
– Несмотря на несвоевременные поставки... трудные погодные условия... отдельные недостатки... план по внедрению... заполнен на сто три процента...
– Хорошо. Хватит. Идите и пишите. Теперь я вижу, что вы настоящий экстрасенс.
И снова заскрипело перо, и бумаги закружились, словно в вальсе, вверх-вниз, с этажа на этаж, в неустанной своей карусели, завертелось колесо фортуны – оборот, и Василий Ильич уже не инженер, а зам, еще оборот и он уже начальник отдела.
Экстрасенс, ну чисто экстрасенс, – шепчут про него по всем углам. Да и как не шептать: там еще только думают направить в управление комиссию, а у него уже сувенирчики готовы, где-то еще только собираются устанавливать новую линию, а он уже видит ее наяву и рапортует, кто-то еще только обязательства пишет, а он уже знает, кто в соревновании победит и щедро награждает победителей.
И вдруг... Помолодевший, покрытый золотистым загаром Василий Ильич возвращается из командировки в Варну, весело идет по коридорам, и тут неожиданно какая-то странная в сердце появляется тоска, какое-то нехорошее предчувствие... Василий Ильич замедляет шаги и крадучись подходит к курилке. Сквозь полуоткрытую дверь до него доносятся возбужденные голоса:
– Определенно, самозванец. Вовсе никакой ни экстрасенс, – зловеще-торжествующе гремит в курилке голос Хвостикова. – Пока он загорает в Варне, директора того... За ушко да на солнышко... А он и не подозревает ничего... Теперь и ему каюк...
– Ха-ха-ха, ха-ха-ха, – слышится чей-то взвизгивающий смех.
– Самозванец, самозванец, самозванец, – слово отражается от стен, кружится в воздухе, крылатой молвой летит по коридорам.
– Самозванец, самозванец, самозванец, – тихо стонет Василий Ильич. Как вор, бесшумно пробирается он по коридору, беззвучно проскальзывает в кабинет и в изнеможении падает в свое любимое кресло. С минуту он лежит молча, закрыв глаза, и вдруг его осеняет.
А ведь новым поставят Николая Аркадьевича.
В тот же миг в глазах у Василия Ильича снова вспыхивает горделивый взгляд пророка, выражение страха и неуверенности, будто грим, стирается с лица, уступив место выражению властности и непогрешимой правоты, и Василий Ильич, будто оборотень, опять превращается в экстрасенса и решительно протягивает руку к телефону.