Из цикла "НИИПробковские рассказы"
С давних пор Лыков и Луков работали в НИИ Пробке. Числились инженерами по снабжению. В отделе они сидели рядом, стол к столу, жили тихо и мирно, на работу приходили вовремя, к праздникам получали благодарности – одним словом, все у них было хорошо. Только вот что обидно: путали их иногда. Впрочем, они и в самом деле были похожи. Обоим под пятьдесят, оба слегка лысоваты, лица у обоих обрюзгшие, и даже костюмы одинаковые, импортные – где-то вместе достали дефицит. К тому же оба не женаты. Только от Лыкова лет двадцать назад ушла жена, а Луков, кажется, от жены ушел, но было это так давно, что толком никто ничего не знал, а сам Луков никогда про свою семейную жизнь не вспоминал. Луков, пожалуй, был чуть повыше и потоньше, а Лыков чуть поприземистей да пошире в плечах.
Много лет, а сколько они уже и сами не помнили, ходили они друг к другу в гости. Одно воскресенье Луков к Лыкову, а другое, наоборот, Лыков к Лукову. Не то чтобы им это очень нравилось. Скорее – сначала от нечего делать, а потом уже ходили по привычке.
Луков вечно готовил шашлычок, а Лыков – плов из такой замечательно мягкой и сочной баранины, что сразу становилось ясно, что снабженец он не по несчастью и не по случайности, а по высокому призванию, да к тому же еще и великий маэстро по части плова.
Священнодействуя и улыбаясь, Лыков ставил блюдо душистого, нежного и разваристого плова на стол, по комнате распространялся волнующий праздничный запах тушеной баранины, перца, лука и подрумяненного, пропитанного гранатовым соком риса, и от этого запаха Лыков и Луков молодели и чувствовали, что наступает праздник. Лыков по привычке доставал из заветного шкафчика водочку и разливал в такие прелестные штофчики, что не выпить было просто грех. Они пили по очереди за здоровье друг друга. Потом хозяин наливал еще. Луков начинал отказываться, а Лыков обижался и настаивал, и перед его натиском Луков всегда терялся, робел и больше уже не спорил, а покорно пил, подчиняясь гостеприимному хозяину, пока все не начинало шуметь и кружиться, а у Лыкова лицо не начинало двоиться, словно он размножался почкованием, и вскоре уже Лыковых было два, потом четыре или даже восемь.
– Ты что, червяк, что ли, – удивлялся Луков и его заплетающийся язык с трудом успевал за причудливым и странным течением мысли, – или, эта самая... – он пытался вспомнить и не мог, но изредка все-таки вспоминал, – стоголовая гидра... что ли.
Тут Лыков обижался, волновался, мотал головой, бил себя в грудь, плакал, и что-то мычал про уважение.
У Лукова все было точно так же, только совсем наоборот. Луков угощал и очень обижался, если Лыков отказывался, а Лыков морщился, пил до дна, крякал, в голове у него шумело все сильней, а в глазах начинало двоиться, потом все троилось, и теперь уже он костенеющим языком сравнивал Лукова с червяком, а тот обижался, тряс головой, бил себя кулаком в грудь и ронял на стол скупые мужские слезы.
Так бы, наверное, все и продолжалось, ибо сила традиции великая вещь, и не каждому дано изменить свои привычки, но с некоторых пор Лукову что-то стало тошно и пышные воскресные возлияния стали его не на шутку тяготить. Нет, не то чтобы дала себя знать печень, или он вдруг влюбился и решил завязать – тут все было в полном порядке. Но как-то в поисках дефицита оказался Луков под Москвой, «Москвич», на котором он ездил, вдруг сломался, и пока водитель с ним возился, Луков поневоле увидел рядом с собой деревья, зеленую траву, услышал неожиданно стук дятла, и пахнуло на него чем-то таким давно знакомым, родным, деревенским, так схватила за душу тоска, что прямо хоть волком вой, и Луков, от воспоминаний неожиданно просветлев лицом и чуть не плача, зашагал по росистой траве в лес. И надо же было так случиться – он и не искал, а прямо навстречу ему зарябили в траве маслята и лисички, и где-то между недалеких кустов и белоснежных берез мелькнуло маленькое озерцо. И купались в том озерце кудрявые вербы и легкие белые облака.
Вот с этого дня Лукова словно подменили. И этот новый Луков задумал преподнести сюрприз – подал к столу как всегда румяный и сочный шашлык с тонкими ломтиками репчатого лука, маринованными яблоками и соусом «ткемали», острым и пылающим во рту, только вместо водки поставил яблоки, груши, банку апельсинового сока и две бутылки минеральной воды. Лыков не то чтобы очень обиделся, но от изумления и с непривычки потерял дар речи, заскучал и простился непривычно рано. Всю ночь он не мог заснуть, и решил, наконец, отплатить Лукову тем же: вместо привычной водки, обжигающей пожаром все внутри, поставил к своему плову, душистому и благоухающему как никогда, тонко нарезанные ломтики арбуза и дыни, благородные гранаты, груши и сочный аппетитный виноград – все будто только с знаменитого Ташкентского базара.
На сей раз Луков, хоть и вкушал с великим удовольствием божественный вкус плодов, потерял от изумления дар речи, и обед снова прошел у них в молчании. Впрочем, изобретательный Луков и тут не остался в долгу – вместо того чтобы позвать Лыкова к себе, пригласил его в лес на шашлычок. Ему и в самом деле было легче: шашлычок не плов, были бы только хворост, шампуры, да отличный кусок баранины – так в лесу шашлычок даже вкуснее.
Так вот и случилось с ними, что Луков и Лыков сделались заядлыми грибниками и каждое воскресенье летом стали ездить в лес по грибы, а зимой ходить на лыжах, чтобы насладиться общением с природой. Поговаривают даже, что недавно вступили в общество трезвости и хотели открыть безалкогольное кафе, как раз началась борьба за трезвость, но тут у них вышла накладка: потребовали предъявить дипломы о высшем образовании, а дипломов не оказалось. Так что по-прежнему остаются в инженерах.