"Рассказ из "другой жизни."
- Блат, товарищи, - это явление, органически чуждое нашему обществу, и глубоко заблуждаются те, кто думает, будто всего можно достичь по блату. Печальная, даже трагическая судьба Петрова – наглядный этому пример.
Петрову было всего шесть лет. Он был веселый и жизнерадостный мальчик, любил ловить бабочек, собирать грибы и ягоды, кататься на велосипеде и, как и все дети, иногда малевал в тетради. Однажды совершенно случайно он нарисовал маленького и смешного человечка и раскрасил его краской, и с этого самого момента Петров помимо своей воли вступил на скользкую и опасную дорогу блата, потому что честолюбивые родители, возмечтавшие, что Петров станет великим художником, с помощью связей устроили мальчика в художественную школу. Мальчику хотелось прыгать, бегать, играть в футбол, но вместо этого он целыми днями смешивал краски и страдал за мольбертом. Однако ничто – ни честолюбие родителей, ни мучения учителей – ничто не могло открыть в нем юное дарование.
Вы думаете, на этом его муки закончились? Увы, стоило только Петрову оставить стезю живописи, и несчастному мальчику, хотя еще при рождении ему на ухо наступил медведь», пришлось три года посещать музыкальную школу, куда его снова по блату устроили родители. А ведь были еще секция каратэ, бесчисленные пробы на главные роли в детских фильмах и студия бальных танцев.
Вы знаете, о чем обычно мечтают дети? Об игрушках, о мороженом, о братиках и сестренках! А наш бедный Петров во время своего безрадостного детства мечтал лишь о том, чтобы, как другие дети, ходить в самую обыкновенную школу, потому что все десять лет, несмотря на полное отсутствие способностей к языкам, его возили на автомобиле в английскую.
Он мечтал стать летчиком или геологом, но вместо этого по блату – опять по блату - его устроили в торгово-экономический. О, как там страдал Петров! Как душно было вольнолюбивому и жизнерадостному юноше в тесных институтских стенах! На третьем курсе он не выдержал, взбунтовался и целый семестр не посещал занятия. Любого другого тут же исключили бы из института. Но над Петровым, словно дамоклов меч, висел блат, и его оставили в институте. Тогда он понял, что бунтовать бесполезно, и согласился с отличием окончить институт и даже остаться в аспирантуре. Но, представьте себе, как он должен был там страдать, как восставали в нем поруганная гордость и чувство человеческого достоинства. Они-то и не позволили Петрову защитить кандидатскую и продолжить научную карьеру.
И что же! Все та же безжалостная рука блата непостижимым образом вопреки желанию Петрова перенесла его в кресло директора универсального магазина… Представьте же теперь то тяжкое состояние стресса, в котором находился Петров, страдания его изученной, истосковавшейся души. Он хотел уйти – его не отпускали, разваливал работу – никто не хотел замечать, и тогда…
Нет, не преступник перед нами, а только несчастная жертва…
Адвокат сделал паузу, дрожащими руками снял очки и невидящим, затуманенным взором взглянул в зал.
В зале слышались горестные вздохи, женщины громко всхлипывали, и даже судья украдкой поднесла платочек к глазам.
Петров с раскрытым ртом тупо смотрел на адвоката – в глазах его чувствовалась мучительно трудная работа мысли.
«Вот это да, - удивленно думал он. – Вот это адвокат! Великое дело блат. Пожалуй, на сей раз отделаюсь условным…»
1986.