| |
***
Ухмыляясь, месяц тонкий
Уплывает за карниз.
Свет просыпан из солонки:
Резок, бел, крупнозернист.
Наши жесты пахнут мылом,-
Так фальшивы и грубы.
Расставание уныло,
Словно прыщик у губы.
Друг без друга, бук без дуба -
Девять лет ли, сорок дней?
Я Гекубе иль Гекуба
Мне тебя теперь родней?
Что ж осталось между нами,
Старшемладший брат-чужак?
Вот застряло меж зубами,-
И не вытащить никак...
***
В саду идей
Спит иудей,
Не видя снов,
И думает: «А был ли пуст
Тот куст,
Когда он загорелся,
А может, жило в нём счастливое семейство
Весёлых птиц иль шустрых грызунов?
Не повредило ль им куста горенье?»
Он видит: словно алое варенье
Стекает с веток, пламенем объятых,
И понимает: будет смерть густа
И глубока, как ров, в который крик пернатый
Слетает с ежевичного куста.
***
Cтихоплёт
Слегка настёгивая лошадь,
В телеге, годной на дрова,
Адам на рыночную площадь
Привозит новые слова.
И в день любой (но не в субботу),
С восьми примерно до пяти,
К нему народ, как на работу
Спешит: словечко прикупить.
Адам – мужик простой, но годный,
Отточит имя – как копьё,
Ведь это всё-таки удобно,
Когда у каждого – своё!
В хлеву у мясника Мак-Клова
Теперь и я не ошибусь:
Не тварь с рогами, а корова,
Не что-то с перьями – а гусь.
Теперь мы знаем – где синица,
Где воробей... Наш Том-пострел
Два дня охотился за птицей,
Чтоб дать ей имя – свиристель.
А сколько было разных сплетен,
Завистливых и прочих слёз,
Когда кузнец с базара летом
«ЛЮБИМАЯ» жене привёз!
Лишь стихоплёт из Аризоны
(Признаться, тот еще зоил!)
Ворчит, что это незаконно,
И сам ни слова не купил.
***
Палитра
Художник уснул, ему чудятся пальцы и спицы,
Венеции вульва, округлые Рима колени,
И он понимает, что больше ему не проснуться,
Не выплеснуть на пол кромешную горечь синели.
Над ним проплывает Вселенной малёк большеротый,
Межзвёздный планктон сквозь прозрачные жабры лучится,
И сердце его,- желатиновый ком, аксолотль,
Становится бронзовым слитком под левой ключицей.
И разум светлеет, пока расцветает омела,
На солнечном троне царит в белоснежном убранстве.
Художник становится чем-то без формы и тела,
Не чувствует ни своего положенья в пространстве,
Ни трепета кожи,- он слушает музыку дрожи,
Становится множеством птичьим, галдящею стаей,
Росой на опушке, прозрачной десницею божьей,-
Он света буханку на ломти цветов преломляет.
Блестит на фаянсе его черно-белая вера.
И ломти горят, превращая тарелку в палитру.
Безлистые ветки жонглируют сгустками ветра.
На мёрзлой земле проявляются снега субтитры.
***
Элегия для Александра Гаспаряна
Согрет глотком Напареули,
День прожит, делать больше нечего.
Легли у ног, в клубок свернулись
котами слабость и доверчивость.
Сквозь тёмный коридор из кухни
Бежит к дверям дорожка млечная,-
То разгорается, то тухнет.
Нагретый воздух пахнет печивом.
Качнётся тень квартирной флоры,-
Напоминанием о рае.
Лишь новости из монитора,
Как пирамиды, выпирают.
Опять читаешь до удушия
О том, что рушится за ставнями.
А чудилось уже, что худшее
Мы в прошлом навсегда оставили.
А ведь казалось, перебесимся,
Вдали от злых и слишком набожных
Под старость непременно встретимся
И будем кофе пить на набережных.
Что выйдем мы, отгладив брюки,
Дремать с газетой под платанами,
Что навещать нас будут внуки и
Делиться жизненными планами.
***
Кошка
Как палехская брошь, рутинный день расписан,
Проверен сотни раз, как будто взят в кредит.
А я смотрю в окно,- там кошка-директрисса
Сквозь мытое стекло за улицей следит.
Как прядь волос, судьба топорщится лихая,-
Мы с кошкой на неё не в силах повлиять,
Свет скрылся за углом, и небо отдыхает,
Пока над родничком открыта полынья.
В зудящих кольцах ос, в стрекозьих ожерельях,
Цветёт калины куст – безумный малахай.
Застиранный апрель забрызган акварелью,
На толстый слой травы намазан густо май.
Спешит курьером стриж, их почта полевая
Открыта допоздна, до времени сверчков.
А кошка из окна глядит, повелевая,
И будущность пищит со дна её зрачков.
***
шана това
Пронзительней жгучего перца
Покажется гречневый мёд,
Когда в однобокое сердце
Раскаянье осень зальет.
Когда, разукрасивши местность,
Свершится её листопад,-
Деревья утратят трехмерность,
Каркасы стволов заскрипят.
И ветер, воздушные дыры
Заштопавши нитью дождя,
Назначит меня пассажиром,
Пейзаж за окном наклоня.
И лучик, нежданный и тонкий,
По стулу взобравшись на стол,
Разрежет на рыжие дольки,
Хрустящие трупики пчёл.
***
Леонардо
Ни мига не терял, пока ходил под небом.
Была земля его напором смущена.
Он разбивал сады, и глобулы молекул
проращивал легко, как семена.
Он отдыха не знал, пока в ночи бессонной
гудел огонь вулкана, как гобой,
и познавал накал упорной, изощренной
борьбы, но не с другим, а лишь с самим собой,-
вновь создавал цветы, но были их бутоны
покрыты, как глазурью, скорлупой.
Он больше ждать не мог, он так хотел увидеть
их нежность и задор, их формы и цвета,
что, позабыв о сне, стоял у верстака,
составы смешивал и раздувал горнило,
чтоб гибкость стебля и полёт листа
соединить в неразделимый сплав,-
и, сотворив перо, его макнуть в чернила,-
и вот уже рука по воздуху чертила
стремительность крыла и лёгкость птичьих стай.
Он снова создавал, и снова рвал на части,
то в тигле расплавлял, то снова сквозь валки
прокатывал, и, словно непричастен
ни к замыслам своим, ни к мастерству руки,
смотрел без восхищения, без страсти,
как в чашечке цветка кошачьей пасти
тычинками прорезались клыки.
***
Зазор
Запеленай орущую жару
В картофельную сырость, в кожуру,
Зажми ее покрепче в кулаке,
В дожде, как в целлофановом кульке,
Храни. Пускай звенит, как василёк,-
Царапает ногтями чёрный лёд.
В кленовый липкий день тугая дверь,
Неужто заколочена теперь?
Жасминовый дурман, жара да тишь...
На велике над улицей летишь,
И щеки наливаются свинцом,
И кто-то дышит ласково в лицо.
Кузнечиком в висках стрекочет пульс,
И на зиму накошенная грусть
Накатывает душною волной,
Вонзается в дыхание иглой.
Каким огнём горит моё лицо!
Покрыта кожа пылью и пыльцой,
Засохла грязь на майке и трусах,
Запутались былинки в волосах.
Беги за мной, смотри, как на лету,
Я с лёгкостью пронзаю пустоту,
И замерзает век мой, невесом,
В зазоре меж землёй и колесом.
***
Вот я склонился над тобой
А может, над собой самим,
Мне показалось, будто смерть
Накладывает белый грим
И передразнивает жизнь,
Как злобный и бездарный мим.
А я устал на смерть смотреть,
Плуг слова за собой, как вол,
Тащить и вязнуть в пустоте
По щиколотки. Жаркий снег
Известкой сыплется на пол,-
Я слышу разговор и смех,
И вижу холм, а на холме
Из тел живых воздвигнут дом,
Они поют, и души всех
Слипаются в единый ком.
И почему-то с ними быть,
Страшней, чем сгинуть без следа,
Страшней, чем в небе навсегда
Исчезнуть с выдохом твоим.
* * *
|
|