|
В РАЗДУМЬЯХ, В ДНИ МОИХ ПОЕЗДОК…
Забываю литовские фрески,
Грандиозность костёлов твоих,
Так зачем же такие поездки,
Если мало осталось от них?
Нет, затем, что они уже сами,
В дни и ночи, когда я в них был,
Разжигали в душе моей пламя,
Поэтически огненный пыл…
* * *
На улице Чюрлёниса,
На месте старых вилл,
Закат ещё червонится,
Но солнце в небе скрыл.
А я иду по Вильнюсу
В преддверье новых встреч,
Как вдруг из ножен вынулся
Кровавых молний меч.
Закат ещё картинится,
Цвета — как на лугу,
А я спешу в гостиницу,
По улице бегу.
Вот здесь, в краю Чюрлёниса,
Гнездо себе я свил,
А день к исходу клонится
В тени старинных вилл…
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА В ТБИЛИСИ
В ушах стоят как наваждение
Слова, которые корили:
— Вы потеряли наслаждение,
Не прочитав Бараташвили.
Студентка юная тбилисская
(Я помню даже строгость голоса),
Она назвала мне
ей близкие
Стихи любимого Николоза.
Коджорским ветром строк овеянная,
Сев на коня его — Мерани,
Она, должно быть, в те мгновения
Жила в его далёкой рани.
Горы Мтацминды насаждения
С ней вместе как бы говорили:
«Вы потеряли наслаждение,
Не прочитав Бараташвили».
Так, волшебством его пленённая,
С лицом, слегка покрытым пудрой,
Она — совсем ещё зелёная —
Казалась в ту минуту мудрой.
Стыдом кололо отчуждение
От их холмов и древних шпилей:
— Вы потеряли наслаждение,
Не прочитав Бараташвили.
Ну, что ж, свой мир вы сами сузили
Без романтичных строк лазури,
Не покидайте только Грузии,
Не слыша струн его чонгури.
Не ощутив рукой ни колоса
Его пленяющих соцветий,
Не вычленяя мир Николоза
Из всех грузинских лихолетий…
* * *
Четыре пятых Средней Азии
Успел объехать всё же я.
Да где уж только мы ни лазили,
Постигнув краткость бытия.
И пусть мой путь меня выматывал,
Но в годы разные влекла
Земля Джамбула и Айтматова,
Кому особая хвала.
Там под зурны напевы грустные,
Пленяясь гордой высотой,
Я восходил на пик искусственный
Над прошлых лет Алма-Атой.
Я пролетал над Кара-Кумами,
В Чарджоу рвался к Сыр-Дарье,
И, полон весь благими думами,
Писал в отеле на жаре.
Я постигал в музеях Азию,
В картинных залах галерей.
Душа влекла к разнообразию
Дверных орнаментов дверей.
И Верещагин с гордым вызовом
С полей являлся боевых,
Ещё вино я пил с киргизами,
Переводил узбекский стих…
И всё же…
В книгах поэтических,
Быть может, только до поры,
Нет у меня
Её Величества —
Жестоко правящей жары.
Нет азиатских рек с арыками,
Нет всюду высившихся гор,
Нет той земли с её великими,
О чём отдельный разговор…
* * *
— Ах, что вы, мой гид, говорили
О диких законах тайги,
Где жутко в глуби, как в могиле,
А ночью не видно ни зги!
На Лене, Витиме, Вилюе,
На хмуром, седом Иртыше
Тайга слабовольных не любит,
Тайга своевольна в душе.
В тайге ли, поодаль — на трассе,
Явилось давно и не вдруг:
Идущий навстречу опасен,
Идущий навстречу — не друг.
И будь он могучего вида,
Так ты ли в ответ не хитёр?
Тут гасла улыбка у гида,
Язык становился остёр.
— Энергию — словно бы в стремя,
Бежать — твою мать! — не моги,
Почти как в ушедшее время
Совсем уже дикой тайги.
Почти как тогда, как на тропах
Идущий был дерзок и крут.
Смотри же, момент не прохлопай
Ответственных в жизни минут.
Ножом, топором ли, кастетом
Ударь его первым, не жди!
Весною грядущей скелеты
Смывали ветра и дожди.
А что же, по-вашему, нонче, —
Зрачки свои сузил мой гид. —
Тайга не воспитана тонче,
Тайга укусить норовит.
И так вот разбой как угроза
Забрался под кожу Руси,
А тут — и всегда-то угроза,
Тут сам ты себя и спаси.
ЯМЩИК НА ЛЕНЕ
Он сед, и каждая щека
Слегка запала.
Ну как не вспомнить ямщика
Во дни развала.
…Сменяла сани после зим
Колёс резина,
А он всё помнил, как возил
Серго, грузина.
Тот ссыльный, ох и волевой, —
Один из сильных.
(О, да, он помнил, ездовой,
Ту ярость ссыльных).
Он как бы жил
Былой порой,
Где Русь убога,
Он был раздумчив, ездовой —
Длинна дорога…
Он со двора, где глух забор,
Шёл к нам, туристам.
Он воскрешал того, кто скор,
Кто был неистов;
Кто отвергал собой застой,
Уж лучше — тризна!
На что ямщик, мужик простой,
А помнить призван
Ту ярость. Пламя. Тот накал.
Страстей горнило…
Ещё не мыслился развал
Всего, что было.
* * *
Отплыв от Малого Атлыма —
Деревни на холмистой Оби,
Я ощутил, как вновь нахлынул
Порыв, трепещущий в ознобе.
Наверно, быстрое теченье
Плюс красота холмов Атлыма
Повинны в пламенном прочтенье
Обычных слов, плывущих мимо.
Так сколько нужно дней и красок,
Какие сёла, мели, рифы,
Чтобы, как будто из-под масок,
Вдруг извлекать простые рифмы?
Каких разящих впечатлений,
Поездок, плаваний, полётов,
Чтобы увидеть суть явлений
В каких-то новых поворотах?
Чтобы взошла, как при ознобе,
Температура в том порыве,
Когда обычный день на Оби
Уже летит, расправив крылья;
Когда в каком-нибудь Атлыме —
Глухом, безвестном и далёком —
Слова становятся литыми,
Пройдя под судорожным током.
И вот негаданно, внезапно,
Уже поодаль от селенья,
Тебя поднимут, словно залпом,
Твои дневные впечатленья.
Поток увиденного за день,
Чуть охлаждённого от зноя:
Береговых песчаных ссадин
В местах, где рухнувшая хвоя;
Подъёма с берега в кедровник
С крутыми спусками к оврагу, —
И мыслей строй, пока не ровный,
Уже ложится на бумагу…
ПОСЛЕДНЯЯ ЛОДКА
1.
Вдоль Северной, быстро текущей Двины
Так пишется в сумраках мглистых…
Вы были в дороге в меня влюблены,
Девчата из группы туристов.
По росту, манерам, ну словно на вкус,
Для вас не такой, как хотелось,
Я быстро, однако, в сверкании бус
Пошёл на привычную смелость.
Нет-нет, не подумайте, это не то,
И пошлость здесь вроде не к месту.
Я просто поэт. А поэт, как никто,
Талантом находит невесту.
Под сводами тоненьких псевдоколонн
Звучали чеканные строки…
Вы помните тот музыкальный салон
С восходом луны на востоке?
Тогда забывался мой маленький рост,
Какие-то, право, манеры,
И зря прорывались сквозь этот форпост
Достойные вас кавалеры.
Таких вот восторженных несколько дней
Когда не бывает у женщин!
Но стоит оставить красивых коней —
Порыв этот скажется меньше.
2.
Так вот, по прошествии суток пяти
Пошли соловецкие ели,
И остров открыл нам на долгом пути
Свои монастырские кельи.
И вышли мы в лодочный трудный поход
По тем соловецким озёрам…
Уж вот где не место — средь каверзных вод! —
Таким болтунам и позёрам.
Ну, право, в глуши отдалённых веков
Кой чёрт те каналы настроил!
Каскады петляли среди Соловков,
А было в той лодке нас трое.
Недолго поэту стихами цвести,
Где трудностей край непочатый, —
Я быстро устал против ветра грести,
И вёсла оставил девчатам.
Они довели нас до цели с трудом,
Пришла наша лодка последней,
И все их восторги пред этим судом
Уже представлялись как бредни.
И рост мой, и липкая вязкость манер
Открылись для них на привале,
И дни упоений, как тени химер,
В какой-то момент миновали…
3.
С тех пор при восторженной встрече стихов
Я вижу злосчастный аналог, —
Влюблённость девчат и… позор Соловков
При первом проходе каналов.
Постойте! Не надо мне рукоплескать,
Шептать упоённо: «Валерий!..»
А если — на вёсла? А если опять
Внезапно утрачу доверье?
В МУЗЕЕ ПРИРОДЫ
И горный хрусталь, и кристаллы пирита,
И золото в кварце из редких пород…
Брожу по музеям, далёким от быта,
Устав от вседневных тревог и забот.
Играют окраски, блестят переливы,
Просторно раздумьям о чём-то своём…
Нет, право, нелишни в делах перерывы,
Не зря от забот ускользаю в проём.
Вливаюсь, забывшись, в музейные залы,
Плыву по волне набегающих дум,
Где в мерном покое прозрачны кристаллы,
Где трепетно светел песок Кара-Кум…
…И снова — на выход. К тревогам, угрозам,
К удушью взлелеянной с детства мечты,
Где воздух надежды окован морозом,
Где правит крикливость пустой суеты.
Туда, где вблизи от покоя музея
Контрастно-кровавый бушует разбой.
Где мимо проходят, спокойно глазея,
Где заняты
Славой,
Речами,
Собой.
ГЛУБИННОЕ
…В глазах — привокзальные литеры,
Где Невский — лишь краем угла.
Тоска по культурному Питеру
Всю душу мою извела.
По редкой, особо ухоженной
Струе интеллекта в крови.
О, как ещё трепетны, Боже мой,
Голодные души Твои!..
* * *
…Однако нет в моих стихах
Душе родного Ленинграда.
В охвате тем — и Фет, и Бах,
Чечня, и дальняя Канада.
В них — юных лет моих Херсон, —
Не спящей памяти услада,
Но где же крик, но где же стон
От боли в сердце — Ленинграда?
НЕСЕЗОН
Пред сном, видать,
На злате октября
Лениво так укладывалась Ялта.
Весь длинный берег встал на якоря,
Метались чайки в суматохе гвалта.
Покой и тишь пришли в кафе «Волна»,
В порту и том зевало равнодушье…
Испил, казалось, свой сезон до дна
Волшебный сгусток райских вод и суши.
* * *
Без Ялты так без Ялты,
Но нет, страдаешь год,
Чтоб в сердце засиял ты,
Предутренний восход.
Чтоб утром, где-то в восемь,
Идя в кафе «Волна»,
Я все заботы сбросил
С души своей сполна.
И вновь — на пляж, где строго
Купаюсь дважды в день.
Ах, Ялта, дар от Бога,
Его земная сень!
Без Ялты?
Вслед за маем
Душой уже я в ней,
Влекомый дивным раем
Её желанных дней…
* * *
Давно не знаю путешествий,
В раздумье с книгой не брожу.
Такой урон всегда существен:
Мой дар обязан багажу.
Глухой пробел я не покрою,
А бьёт он больно. И весьма.
В стихах — застой. И лишь порою —
Полёт изящного письма…
|