Кукушка (Старый снайпер)
«Дело прошлое. Что было, то было.
Давайте жить дальше».
Слова старого оленевода-саами.
Эти слова произнес финн, лесоруб из маленького поселка под городом Ро-
ваниеми, что на севере Финляндии. Это было в 1988 году, когда еще жила
страна СССР и мы были великим советским народом. Не «совком», как уни-
чижительно назвали сами себя граждане одной шестой части суши. Мы были
граждане СССР. Именно так нас и встречали в городе Рованиеми в Обществе
советско-финляндской дружбы.
Принимали нас достойно. Были интересные экскурсии по предприятиям,
социальным организациям, банкам. Мы могли посетить дома и посмотреть,
как живут финны. Все было хорошо, но мы не могли себе позволить посидеть
в баре. Нет, никакие представители спецслужб, как бы сказали сейчас, здесь
ни при чем. Причина простая: отсутствие финских марок. Норма валюты для
советского туриста составляла 70 финских марок на человека в день. И все.
Учитывая, что хотелось привезти домой подарки, мы дорожили каждой фин-
ской копейкой. Но в бары ходили и смотрели, как отдыхают финны. Мы уви-
дели воочию крепких финских парней в своей родной обстановке.
Мы сидели в небольшом пабе. Была суббота, и бары Рованиеми не мог-
ли пожаловаться на отсутствие посетителей. Вокруг города много сельхоз-
комунн, поселений лесорубов, рыбаков. Да и просто хуторов немало. Вся
эта разношерстная публика отдыхала в выходной день в центре провинции.
Было шумно. Это миф, что финны молчаливы. Говорят они, дай бог каждому.
В углу, недалеко от сцены, куда периодически выходили певцы, сидели боро-
датые крепкие парни в рубахах в красно-коричневую клетку. Они пили пиво,
громко разговаривали и хохотали. Топали в такт певцам тяжелыми ботинка-
ми и усиливали эффект громыханием литровых кружек по столу.
Мы сидели, тихо разговаривая. Официанты к нам не подходили. «Руссо
туристо…». Хотя какое там «руссо туристо». И пива хочется, и домой подар-
ки привезти. «Что мы, дома пива не попьем », — подбадривали мы себя. Тем
временем музыканты накачивались, и музыка становилась неразборчивей.
Парни хохотали все громче. В общем, пора идти домой. Посидели — и хватит.
Но произошло то, чему собственно и посвящен рассказ. Парни стали ки-
вать в нашу сторону, переговариваться и еще громче смеяться. Причем как-то
ненатурально, с вызовом.
Это нам надоело, и мы решили уходить. Чего нарываться. Люди выпи-
ли, куражатся. Вдруг один из бородачей зацепил палец за палец, вроде как
изобразил автомат. Затем прицелился в нашу сторону и затараторил: «Пу-
пу-пу». Нас расстреливает, поняли мы. Снова хохот. Нас это задело, и мы
попросили переводчика узнать, в чем дело. Сергей вскоре вернулся. Он объ-
яснил, что коренастый бородач показывал своим товарищам, как его дед
в финскую войну расстреливал наших красноармейцев. Что тут скажешь?
Уходить под дружный смех этих парней нам не хотелось. Меня осенило.
Мой отец не воевал в Финскую войну, но Отечественную он начинал на Ка-
рельском фронте и в полной мере хватил лиха с финскими егерями. Отец,
обычно немногословный человек, начинал волноваться, когда вспоминал,
как их буквально уничтожали финские снайперы. «Кукушки», так их на-
зывали красноармейцы.
Я и сейчас помню его истории. Заканчивал отец обычно такими словами:
«Учитесь, мальчишки, бегать на лыжах. В армии пригодится». Позднее, когда
я оказался в Заполярье и увидел, в каких условиях шла зимняя война, то по-
нял, о чем говорил отец.
— Сережа, — сказал я. — Не поленись, сходи к этим парням и скажи, что
мой папа во Вторую мировую войну их отцов и дедов тоже «Пу-пу».
Идея всем понравилась, и Сережа был делегирован в противоположный
угол. Оттуда раздался оглушительный хохот. Так могли смеяться только здо-
ровые, не обремененные проблемами люди. Бородач протянул в нашу сторо-
ну вытянутые руки с двумя оттопыренными большими пальцами. Понрави-
лось, значит. Ну и ладно, теперь можно уходить. Но не тут-то было. Бородач
поднялся и, слегка раскачиваясь, пошел к нам.
— Ну, началось, — с тоской подумал я.
Драться в наши намерения не входило, но если начнут… Такое же настро-
ение было и у моих коллег. Хорошенькое дельце: завтра местные газеты напе-
чатают о советско-финской драке. Управляющий банком, главный врач боль-
ницы, транспортный прокурор. Что и говорить, хорошая компания.
Сергей сделал нам жест: сваливайте ребята, а я с ним поговорю, но было
поздно. Финн подошел к нам и, обращаясь к Сергею, что-то быстро прого-
ворил.
— Он нас приглашает к своему столу, — перевел Сергей.
Мы растерялись: денег у нас нет, что делать за чужим столом? Но финн до-
бавил еще несколько слов.
— Мы его гости, — перевел Сергей, — он нас угощает.
— Сергей, что делать? — растерялись мы.
Сергей был калач тертый, по поездкам набил руку и сказал, что пара кру-
жек пива за чужой счет нам не повредит. Под общее одобрение всего паба мы
пошли с пригласившим нас финном к его компании. Парни сдвигали столики
и кричали что-то бармену. Пока мы рассаживались, принесли пиво. Бородач
был очень доволен. Он громче всех шумел и хлопал нас по плечам. Его раз-
горяченные коллеги искренне радовались нашему появлению.
Расселись. Финны много говорили, нимало не заботясь, что мы их не по-
нимаем. Сергей с трудом успевал переводить. Выяснили, что нас пригласи-
ли финские лесорубы, валившие лес где-то неподалеку. В субботу у них вы-
ходной, и они решили попить пивка. Хорошее дело — кто бы возражал. Мы,
в свою очередь, рассказали, что приехали из Мурманска, чем вызвали еще
большее оживление уже за соседними столами. Оказалось, что рядом сиде-
ли водители, которые возили лес из Верхнетуломского леспромхоза Мур-
манской области. Финны валили там лес и расплачивались с СССР за него
финским сервелатом. Настроение в баре дошло до пиковой отметки. Мы
успокоились, что все закончилось миром. Водители подвинули свои столы
к нашим, и мы оказались в окружении разгоряченных бородатых финских
парней, открыто улыбающихся и пробующих на нас свои познания в рус-
ском языке.
Вдруг наш знакомый бородач спросил что-то у Сергея, кивнув в мою сто-
рону. Финн спрашивал, правда ли, что мой отец воевал против финнов. Сер-
гей перевел — да, воевал на Карельском фронте. Там против Красной армии
стояли финские егеря как союзники фашистской Германии. Что тут началось!
Шум неимоверный. Финны кричали, что они никогда не были союзниками
Гитлера, а вместе с германской армией возвращали свои территории, ото-
бранные СССР в 1940 году. Мало того, когда Финляндия вышла из коалиции
с Германией, фашисты, отступая, сожгли Рованиеми. Сказать нам было нече-
го. Они были правы. Эти парни неплохо знали свою историю. Разговор зашел
о родителях, которые воевали.
Мы вспомнили тех, кто воевал в эту тогда еще непонятную и малоизвест-
ную «Зимнюю войну». Помолчали, как водится.
Неожиданно заговорил бородач. Неожиданно тихим голосом он стал рас-
сказывать о своем деде. Дед воевал в Зимнюю войну. Он сейчас очень старый
человек, но хорошо помнит события тех лет. Народ снова зашумел и мы поня-
ли, что сидящие просят рассказать друга о деде. Мы потом не раз удивлялись,
что финны умеют слушать и слышать. Вот откуда берут истоки «Калевалы»,
скандинавских рун и саг!
Оказалось, что его дед, саам по национальности, был снайпером и убил
больше ста солдат. Здесь возникла пауза: все поняли, что это были советские
солдаты. Я внутренне вздрогнул, так как отец говорил, что красные звездочки
на серых шапках красноармейцев были отличной мишенью.
Бородач был великолепным рассказчиком, да и Сергей старался с перево-
дом. Вскоре было забыто пиво и все, хозяева и гости, внимательно слушали.
— Мой род идет от саами. Отец был саами, дед был саами. Все мы саами, —
неторопливо вещал финн.
— Мы любим свою землю, не претендуем ни на чью другую, но и свою мы
не отдадим никогда. Так говорит мой дед. Я с ним тоже согласен.
— Зимняя война была для нас священной войной, и все финны встали на
защиту своей земли. К нам на помощь пришли даже шведы и норвежцы, —
негромко вещал финн.
Мы напряженно слушали. Шел 1988 год — время горбачевской оттепели.
Приподнялся железный занавес, но знали мы о политике СССР на Севере
очень мало. Позже на прилавках появится литература не только художе-
ственная, но и научная. Горькая правда пробьется на свет сквозь ретушь иде-
ологии. СССР окажется не таким уж безобидным. Но тогда… да что говорить.
Мы слушали этого парня. Верили и не верили. Как, скажите, реагировать,
когда он с горечью говорил, что под Рованиеми стоит памятник погибшим
пассажирам автобуса, который подорвали советские партизаны.
— Кому было нужно? — вопрошал финн. — Убивать мирных жителей, сре-
ди которых были дети, ехавшие в школу, и пастор.
Он говорил правду, но об этом я узнаю только через несколько лет, когда в
областной газете пройдет ряд очерков о войне в Заполярье. Да, так отличил-
ся мурманский партизанский отряд «Большевик Заполярья», подорвавший
автобус.
Финны слушали и серьезно кивали головами. А бородач вещал дальше о
том, что война не обошла и стойбище его деда. Здесь все улыбнулись: очень
уж не вязался облик коренастого бородатого лесоруба с хрупкими малорос-
лыми коренными обитателями тундры. Бородач оценил улыбки и пояснил,
что его бабушка была шведской финкой и он первый в роду, в ком проявилась
стать скандинавских викингов.
Саами тоже не остались в стороне и встали на защиту своей страны. Они
формировали оленеводческие батальоны для перевозки грузов в районах За-
полярья. Многие, природные охотники, становились снайперами. Здесь ле-
соруб на минуту умолк, перевел дух и сделал большой глоток пива. Осталь-
ные тоже расслабились и выпили. Рассказчик продолжал:
— Мой дед добровольцем вступил в финскую армию. Он был уже не молод
и не подлежал призыву по возрасту, но пришел на призывной пункт и насто-
ял на своем. Он стал снайпером. Дед всю жизнь пас оленей. Он много ходил
на лыжах. Мог не уставая идти за оленями во время долгих переходов, и, ко-
нечно, метко бил волков, это исчадие тундры. Он не знал промахов. Не один
заполярный хищник с предсмертным воем катился по насту тундры, сражен-
ный метким выстрелом. Теперь у деда были другие цели.
Наступила оглушительная тишина в пабе. Все понимали, что сидим мы,
представители другой страны, которая в недавнем прошлом напала на их
родину. Позднее, я понял, что так, наверное, чувствовали себя немцы, когда
приезжали в СССР после войны с визитами дружбы. Это чувство называется
виной и будет сидеть в генах поколений. Мы молчали, и финн продолжил
свой рассказ.
— Но дед не был убийцей. Ему не хотелось стрелять в русских пришельцев,
которые, как куропатки, толпились на полянах и просеках. Его поражала бес-
толковость русских и полное неумение выжить в лесу. Он слышал, что Рос-
сия — страна лесов и рек, а русские солдаты совершенно не умели воевать в
лесах. Дед останавливал колонны русских солдат, выбивая меткими выстре-
лами командиров, а расстреливать солдат, не понимающих, откуда щелкают
выстрелы, отдавал егерям с их автоматами. Было ли их, испуганных, обморо-
женных людей, жалко? Да, наверное, было. Но он оправдывал себя тем, что их
никто не звал сюда. Что им не хватало у себя дома? Он не знал России, но его
отец в молодости бывал на ее территории и знал, насколько она велика. Он
рассказывал об этой земле.
Затем наступил момент, когда у русских появились солдаты, которые
умели стрелять. Дед нюхом охотника почувствовал, что это не просто сол-
даты, а охотники. Окончательно он понял это, когда его выследил русский
снайпер и дед, услышав сухой щелчок, инстинктивно сжался в своем укры-
тии. Пуля впилась в ствол сосны совсем рядом с головой. Снайпера подве-
ло незнание местности и особенности температуры. Было очень холодно, и
требовался прицел на опережение, чего не сделал неведомый противник. Да
и дед, убедившись, что русские не видят его, несколько расслабился в плане
маскировки. Дед сообразил, что нажимал на спусковой крючок не совет-
ский стрелок. Еще он понял, что там, на той стороне, откуда раздался вы-
стрел, появился хитрый противник. Выстрел, который мог стать роковым.
Напугался ли дед? Нет, конечно. Он был саам, и с молодости умел смотреть
смерти в глаза. Он выслеживал хитрых волчиц, коварных россомах. И этого
охотника он поставил в их ряд. Только стал тщательнее прятаться, выбирая
позицию.
Дело было в тайболе, то есть в притундровых лесах — место для поединка
людей, решивших убить друг друга, уникальное. Дед сразу понял, что охот-
ник прекрасно маскируется как в скалистых разломах, так и на деревьях. Он
чувствовал противника, но не видел его. Но деда выручала его тундра, его
родная стылая земля. Ему помогало солнце, которое после долгой полярной
ночи не торопилось покидать небосклон и светило во все стороны. Это явно
сбивало с толка неведомого стрелка.
— Ему помогали духи, — неожиданно заявил рассказчик.
Мы вопросительно подняли на него глаза. Да и другие слушатели вырази-
ли недоумение.
— Да, ему помогали духи, — повторил упрямо финн. Он был воодушевлен
воспоминаниями — разогрелся, глаза светились. При ближайшем рассмо-
трении этот парень оказался не так уж молод. Он был нам ровесником, то
есть рожденным после войны.
— Дед был лютеранином, но верил и молился духам тундры. И духи по-
могали ему, — упрямо повторил рассказчик. — Дед слился с тундрой. Он за-
рывался в снег как куропатка, рыскал по тайболе, словно волк. Забивался в
валуны сопок. Он вел невидимого противника. Но и сам чувствовал за собой
слежку. Умение деда маскироваться тоже мешало советскому снайперу сде-
лать роковой выстрел. Дед понимал, что в этом поединке промаха не будет.
Противник выслеживает его, как и он, свою жертву. Они друг друга стоили:
охотник-саам и неведомый сын русской земли.
Они хорошо изучили друг друга. Дед понял, что слабое звено у против-
ника — деревья. Он устраивал на них гнезда, но не понимал особенностей
тайболы. Дед порадовался за себя. Ему нужно было выбрать время дня, ког-
да солнце, заходя за горизонт, не сядет за вершину сопки, а пронзит тайболу
своими лучами насквозь. Тогда-то противник будет отличной мишенью. «Это
была не тайга», — подумали мы, поняв, кто мог стать достойным противни-
ком финского деда. Мы чувствовали, что скоро наступит развязка. Финн еще
сделал глоток из кружки и не стал томить нас молчанием.
— Деду повезло. Он правильно рассчитал свою позицию на склоне сопки, с
которой просматривалась вся окрестность. Он видел ели, корявые сосны, гу-
стой подлесок. Охотник чувствовал, что противник замаскировался на дере-
ве. Но он был невидим. Пока. Пока солнце, белесое заполярное солнце, вместо
того, чтобы уйти за горизонт, не появится из-за сопки и не осветит лесотун-
дру. Саам рассчитал все верно.
Дед не слышал собственного выстрела. Он не видел, как тело врага упало в
пушистый сугроб. Тряхнуло только верхушку ели. И все. Но этого было до-
статочно. Дед выбрался из своего укрытия, встал на лыжи и пошел к месту
падения. Но не напрямую, а в обход: противник мог быть ранен. Принюхива-
ясь как зверь, дед был почти уверен, что противник мертв, но решил убедить-
ся в этом. Дед не любил подранков и переживал, если ранил зверя и не смог
добить его. Он не ошибся.
Мы потрясенно молчали. Уже даже не был нужен перевод Сергея, который
применил весь свой опыт переводчика и дар филолога. Нам казалось, что мы,
слушая финна, понимаем его рассказ, как понимали притихшие его друзья.
Мы жили и работали на Севере. Мы не были коренными жителями Заполя-
рья. Не были охотниками. Да и бесполезное это для нас, горожан, дело — по-
нимать и чувствовать тундру. Она могла быть непредсказуемой. Могла по-
мочь, а могла и убить. Мы явно поняли, как суровый заполярный край помог
своему сыну выиграть в этом поединке. Поединке, в котором не могло быть
подранков. Призом за него могла быть только жизнь. Жизнь одного из них.
Тело он увидел издалека, хотя снайпер был в маскхалате. Но теперь ему не
нужно было прятаться. Он лежал лицом вверх, и его глаза были открыты. Дед
никогда не видел таких глаз. Это были глаза — щели. Узкие глаза на удиви-
тельно бронзовом, круглом лице. Из-под капюшона торчали черные короткие
волосы. Они напоминали волчью шерсть на загривке. Дед стоял перед повер-
женным противником, как он стоял не раз перед убитым волком, и смотрел
на его диковинное лицо. Дед не знал таежных жителей России и не мог по-
нять, что с ним достойно сражался сын сибирской тайги. Да ему и не нужно
было это. Он же не звал его сюда. И вряд ли бы этот охотник пощадил его,
попадись он на мушку его винтовки.
Долго стоял дед перед поверженным противником, пока холод не стал за-
ползать под малицу1, сшитую из шкур белого оленя, и делавшую деда неви-
димым в наступающих сумерках. Он наклонился, снял рукавицу и закрыл
удивительные глаза чужеземца, в которых отражалось чужое для него запо-
лярное небо. В нескольких шагах дед увидел след от упавшей винтовки. Он
достал ее из снега, вытер полой малицы. Это была старая винтовка с залос-
нившимся прикладом. На ней, как и на винтовке деда, не было оптического
прицела. Этот охотник, как и дед, ходил охотиться на человека, как на зверя.
Дед забросил винтовку за спину и пошел прочь, не оставляя следов лы-
жами, подбитыми шкурой оленя. Он уходил прочь от убитого. Но чувство-
вал себя неуютно. У него не было радости победы, наоборот, навалилась
усталость. Что с ним? Дед остановился, подставил лицо ветру. В его глазах
стояло бронзовое лицо неведомого ему охотника с узкими глазами-щелями.
Дед вдруг явно представил, как ночью к нему подберется пугливый песец и
вопьется зубами в застывшее лицо, как будет алчно раздирать его. Он по-
вернулся и решительно зашагал в обратную сторону. Убитого почти занесло
поземкой, но дед нашел его. Нашел и лыжи противника. Он даже не удивился,
1 Малица — длинная верхняя одежда из оленьих шкур мехом внутрь с капюшоном
и рукавицами мехом наружу.
что лыжи были похожи на его снегоступы. Он давно понял, что имел дело с
тундровым охотником, только другой страны. Он взвалил тело на лыжи и
повез к подножию сопки. Там долго заваливал его камнями, чтобы ни один
мелкий хищник не смог добраться до каменной могилы. После чего повер-
нулся и, не оглядываясь, пошел прочь.
Рассказчик замолчал. Тяжело передохнул, выпил пива. Мы молчали. Было
понятно, что дед-саам охотился за представителем тунгусской, корякской
или другой национальности советского севера. Молчали и финны, пережи-
вая услышанное. А финн вдруг улыбнулся и сказал:
— А дед жив! — и мы все заулыбались, словно досмотрели кинофильм с
хорошим исходом. — Он еще ходит на лыжах, хорошо видит, — продолжал
внук, — и даже выпивает. Правда, один раз в году.
Мы поняли, что это за дата.
— Он наливает стопку водки, поднимает ее и говорит, обращаясь к нам:
«Что же, что было — то было. Давайте жить дальше».
Мы, не сговариваясь, встали и свели свои кружки в единое целое.