Монастырь Панагия ту Синти, Panagia tou Sinti - Παναγία του Σίντη-так звучит название самого древнего монастыря на трех распространенных языках Кипра.
Монастырь долгое время пребывал в забвении. И не мудрено. Место, где он стоит, как донесла история, называлось «Синти», что в переводе на русский язык означает «Дикий», «Разрушительный». Филологи до сих пор спорят о корнях этого слова и сходятся в одном: в те далекие времена, когда строился монастырь, вокруг стояли непроходимые леса. Необычайная растительность, слухи о которой докатились до наших дней, обязана реке Ксерос.
Долина реки Ксерос глубокая, с крутобокими холмами, лишенными растительности. Они напоминают альпийские луга, а местами - тундру. Это зимние ветры Троодоса разбойничьим посвистом сдувают растительность с холмов, нередко выдувая почву. Словно обнаженные ребра торчат из холмов черные каменистые породы. Рассматривая долину, забываешь, что это Кипр, что там, внизу, на побережье ласкового моря, отдыхают праздные туристы.
С холмов на долину смотрят деревни. Внизу - река. Глядя на ее пересохшее русло, плотно выложенное камнями, с трудом представляешь, что в период дождей здесь шумит водный поток, дающий жизнь остаткам растительности.
Река Ксерос - одна из больших на Кипре. На ее берегу и обосновался монастырь Синти, который получил имя созвучное месту. Синти- один из старейших монастырей Кипра. Веками мимо него с грохотом проносит воды разливающийся в период дождей Ксерос или ветер гоняет пыль с пересохшего русла. Он стар, этот монастырь. Народная молва приписывает ему тысячи лет, кто-то сотни. Это уже не важно. Когда возраст переходит через несколько поколений людей и они, люди, воспринимают монастырь как часть ландшафта, это древняя история. Да и ошибаются они не на много. В тринадцатом веке впервые упомянуто имя монастыря, который основан в честь девы Марии Элеуса, что означает « благословляющая людей».
История монастыря таит много неизвестного. Его жизнь схожа с общей жизнью острова. Сначала процветание, торговля сельскохозяйственными продуктами, оливковым маслом. Затем ворвались турки, разграбили монастырь, отобрали у монахов земли, пытались переделать его под мечеть. Закончилось это забвением.
Вспомнили о монастыре благодаря русскому монаху Василию Григоровичу-Барскому, путешествующему по Кипру. Было это в 1735 году. Путешественник коротко отразил состояние монастыря в своих записях «: «В монастыре жило всего три монаха. Более монастырь не имел право принять из-за существующих налоговых правил, установленных турками. Около монастыря растут несколько фруктовых деревьев, а также есть две мельницы. Одна находится рядом, а вторая расположилась на другой стороне реки. Монахи живут за счёт сельского хозяйства. У них есть несколько посевных полей и немного домашнего скота. Монастырь имеет большой двор с обустроенными кельями. Благообразный храм с куполом и тремя входами построены с большим искусством». Затем он перепишет описание в свою книгу « Пешеходца Василия Григоровича-Барского-Плаки-Албова, уроженца киевского, монаха антиохского, путешествие к святым местам. Ч.1-2». Окончательно монастырь исчез из памяти людей в 1927 году.
Путешественнику наших дней он открывается внезапно. Как монолит из камня, вписанный в долину реки, монастырь овладевает тобой, заставляет смотреть не отрываясь. Пытаюсь встать на место Василия Григоровича-Барского и рассмотреть монастырь. Он напоминает мне северные монастыри России, такие как Валаам, монастырь Трифона Печенгского, что в Заполярье. Кряжистый, невысокий, сложенный из дикого камня, он навечно врос в подошву холмов. Монастырь не праздная церковь с разноцветными луковками куполов,часто встречающихся на равнинах. Это монастырь-отшельник, монастырь – воин. Восьмигранный купол, венчающий церковь, скорее похож на шлем воина, чем на скуфею монаха.
Монастырь служил приютом для пилигримов, идущих с гор в Пафос. Монахи и послушники даже соорудили мост через долину, чтобы путники не зависели от капризов своенравной реки. Об этом напоминает лишь кусок платформы, которая служила основанием моста. Грустно: ничто не вечно в этом мире…
Время не щадило монастырь. Разрушились стены, обвалились своды вспомогательных помещений. Обветшала церковь. Ушли монахи. Глядя на монастырь, приходят на память слова Лермонтова: «… И нынче видит пешеход столбы обрушенных ворот, и башни, и церковный свод; Но не курится уж под ним кадильниц благовонный дым, Не слышно пенье в поздний час…». Долго монастырь стоял в забвении, но сейчас он восстанавливается. В нем даже правят службу, раз в году на Пасху.
Чем ближе подходишь к монастырю, тем больше охватывает волнение. Словно торопишься увидеть близкого человека. Спотыкаюсь о выступающие на дороге камни.
Ворота монастыря. Они отреставрированы, как и стены, окружающие монастырь. Красными камушками очерчен новодел, как напоминание о степени разрушения. Вокруг никого. Нет автобусов с крикливыми туристами, нет паломников, мнящих себя хозяевами положения и посему старающимися оттереть тебя. Никого. Только ты и монастырь. Посвистывает ветер в монастырских сводах. Открываю запор двери и делаю шаг через порог.
Остановись, прохожий. Кто ты: паломник, турист, странник - неважно. Остановись, замри перед вечностью. Кажется, что сейчас выйдет духовник монастыря. Высокий, прямой как палка. Руки, иссохшие от времени, спокойно лежат на посохе. Выцветшие, но пронзительные глаза доброжелательно смотрят из- под кустистых бровей. Ветер играет седой бородой. Он стар, этот духовник. Как знать, может он пришел сюда мальчишкой послушником, да так и остался, приняв постриг. И полетели дни, годы в постах и молитвах. В молитвах за нас, мирских людей. Людей, любопытства ради приехавших посмотреть на святыню. За паломников, вспомнивших на середине или в конце жизни о Боге и рьяно бросившихся наверстывать упущенное, мотаясь по церквям и храмам, коллекционируя благословения и прикладывание к мощам.
Нет здесь духовника. Это я для себя придумал. Никого нет. Все одно, помолчи турист, не щелкай фотоаппаратом. Еще успеешь попозировать на фоне седой старины. И ты, паломник, не толкайся локтями, стремясь под благословение. Замрите все. Склоните головы перед вечностью. Постойте минуту тихо. Поразмышляйте.
Зачем мы здесь? Зачем пришли сюда? Если только отметить на карте, что вы посетили монастырь Синти в долине реки Ксерос, то нечего вам идти дальше. Здесь нет места веселью, пустословию. Я не перекрещиваю лоб, я просто молчу, стоя перед монастырскими воротами.
Захожу на монастырский двор. Передо мной площадь с круглым колодцем. Площадь вымощена камнем. Камень выщерблен настолько, что похож на чешую неведомой рыбы. На камнях застыли следы ног паломников, пилигримов, да и просто путников, которые останавливались здесь в надежде получить кров. Склонив голову, захожу в церковь. Мудрые люди эти монахи: двери невысокие, приходится пригнуться. А когда склоняешь голову, уходит гордыня. Перешагиваешь порог, и тебя охватывает мрак, мрак времени, вечности.
Остановись вошедший, не торопись. Не стремись модно перекреститься. Не умеешь и не нужно. Просто постой, оглядись. Внимательно оглядись. Забудь о спешке, о суете, что сопровождает тебя ежедневно, ежеминутно. Она, спешка, осталась за стенами монастыря. Там шуршат шинами авто по автобанам, там глушат слух телефоны. Здесь иное время, иное измерение.
Глаза привыкают к сумраку. Проявляются контуры стен, переходящих в своды. Те, в свою очередь, устремлены к куполу. Иконостас. Он стар, ровесник церкви. В нем несколько уровней икон. Невольно напрягаешься, пытаясь вспомнить иерархичность икон, регламент их измерения. Отбрось это. Все одно не вспомнишь. Просто воспринимай все как есть. Немного постой, и ты почувствуешь, как на тебя устремлены десятки глаз. Глаз разных, но, в основном, вопрошающих. Это глаза святых, смотрящих на тебя с древних икон. Ты чувствуешь, как озноб прошел по спине. Значит, дошло, достучалось. Это редко бывает. Но бывает в старых храмах, где царит намоленность.
Я не атеист, но и не верующий. Тем более не воцерковленный. Появился сейчас модный термин. Мало быть просто верующим. Ну да не будем об этом, ситуация не та.
Намоленность, вот что главное. На тебя смотрят глаза. Они разные, эти глаза. Одни утомленно смотрят на тебя и словно спрашивают: что ты здесь делаешь? Только тебя здесь не хватает. Другие: - Зачем ты здесь? Ты прекрасно обходишься без Него. Ты молод, силен. Тебе кажется, что ты ухватил бога за бороду. Но знай, это временно. Ты придешь еще, придешь, и не раз.
Вот и она: Дева Мария Элениус. Она смотрит на тебя устало. Нет в этом взоре раздражения. Только глубокая усталость сквозит . Не важно, что это копия, что сама икона в 1956 году передана Киккосу. Я бы назвал ее не копией, а списком, как это делает патриарх. Но я не патриарх, а бренный человек. Долго стою перед иконой и думаю о Деве Марии, у которой такая нелегкая ноша. 467 названий местности носит Дева Мария. Как же она нужна людям. Зажигаю свечу, ставлю ее у алтаря.
Теперь поклонись. Неважно, верующий ты или нет. Тебя же не утруждает слегка поклониться в деревне старому человеку, а здесь что? Так что пригни головушку, пригни. Не торопись. Сядь и посиди. Чем нравится греческая церковь, так это тем, что есть стулья. В отличие от Русской православной церкви, где нужно стоять многочасовые службы. Пробовал: тяжело. Ноги наливаются свинцовой тяжестью, и становится не до Бога. Смотрю на огонь, пламя которого мечется из стороны в сторону, грозя затухнуть. Огонь свечи, есть в нем что-то языческое. На огонь можно смотреть долго и, когда смотришь, уходит дурное. Проходишь чистилище мыслей. Не торопись просить у Бога. И дело не в том, что ты неверующий. Это не самое главное. Еще священник Александр Ельчанинов писал в своих работах, что вера - это великое благо. То есть стать верующим человеком - это счастье, и оно дано не каждому. Он мудро советует терпимо относиться к вере. Иконы воспринимать как античность. Уважать верующих. Этого достаточно. С ним солидарен Рерих Николай. Он тоже призывал к уважительному отношению к религии и иконам.
Если сбылось то, что вы желали, значит, вы достучались до Него. Значит, произошла великая случайность, Он вас услышал. Такое может произойти в старых намоленных храмах, но не в новоделах. Новодел это копия, даже не реставрация. Не задевает новодел. Больше того, раздражает ибо во многих лежит чванливость человеческая, стремление наследить в истории.
Здесь другое дело: древний иконостас, старые своды, даже стулья, на которых сидят люди и те подернуты паутиной времени. Ты здесь наедине с вечностью. Что ни говори, архитектор, построивший храм, молодец. Жаль, не сохранилось его имя. Церковь высокая, но держится только на четырех стенах, нет ни одной колонны. Как и положено, монастырь окружен, словно паутиной, легендами.
На Кипре темнеет быстро. Багровый диск солнца закатился за кромку холмов. Холмы подернулись сизой дымкой, потом над ними заклубились сумерки. Затем сумрак пополз со склонов холмов и накрыл долину. На месте деревень замерцали костры огней. Темнота влилась в приоткрытую дверь церкви и заполнила пространство. Стало темно. Только сверху под куполом угадывались контуры окон. Исчез иконостас, вместе с ним и лики святых. Догорали свечи. Все, пора уходить.
P.S. С 1993 года монастырь находится под защитой UNESCO. Есть надежда, что Он вдохнет жизнь в монастырь и мы, приближаясь к монастырю, услышим звон колоколов и пение монахов.