.. у "женской" войны свои краски, свои запахи, свое освещение
и свое пространство чувств. Свои слова. Там нет героев и
невероятных подвигов, там есть просто люди,
которые заняты нечеловеческим человеческим делом.
Строки из книги Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо"
«У войны не женское лицо» – сказала известная писательница Алексеевич Светлана Александровна в своей книге. И тем более не девичье , горько добавлю. Я, сын фронтовички, которой 4 июля 1943 года исполнилось восемнадцать лет, и ее призвали от ткацкого станка, за который она встала в 1941 году, и отправили на действующий фронт. До призыва она закончила курсы всеобуча, получила военную специальность связистки и, миновав курсы молодого бойца, оказалась под Курском.
Потом была оборона Москвы, охрана воздушных рубежей столицы, где моя мама встретила Победу. Затем был парад Победы, где тогда еще Баскакова Нина, в сводном полку ПВО столицы в отдельном батальоне девушек зенитчиц и аэростатчиц прошла мимо мавзолея и удостоилась улыбок и аплодисментов Правительства страны.
Моя дочь с интересом рассматривала фотографии военного времени, с которых на нее смотрела симпатичная светловолосая девушка. Это была ее бабушка, которую она не знала. Дочь на компьютере старательно «вытягивает» пожелтевшее фото. На ней печальная девушка, одетая в поношенную, еще старого довоенного образца, гимнастерку. На обратной стороне фото карандашом написано: 1943 год. Это Баскакову Нину только что призвали. Ее ждет телефонная катушка под Курском.
-Пап, а что была такая необходимость брать девочек? – спросила меня дочь. Я внутренне сжался. Сколько раз я задавал себе этот вопрос. Не находил ответа, честно скажу. Помните фильм «Зори здесь тихие», старшину Васкова, который кричит в глаза диверсантам: « Это же девочки! Им бы еще на танцы бегать!». Так и моя мама обошлась без танцев. Что я мог сказать дочери? Ровным счетом ничего.
Дочь, похоже, и не ждала от меня ответа. Она вздохнула и принялась выравнивать края другой фотографии. Это уже 1944 год, как гласит надпись на обратной стороне. С нее смотрит красивая блондинка. Тип русской красавицы, хоть боярыню пиши. Но красавица в белом полушубке с погонами и шапке-ушанке со звездочкой.
Далекий 1965 год. Страна готовилась отметить двадцатилетие Победы. Впервые день 9 мая был обьявлен выходным днем. Фронтовики воспрянули духом, ибо, чего греха таить, среди послевоенных проблем их подзабыли. Принятое постановление 1948 года о лишении их денежной компенсации за ордена и медали негативно сказалось на настроении. Это были деньги, на которые не посягала семья. Ветеран мог выпить в кругу товарищей за свою военную службу. Результат был невеселый. Фронтовики не только перестали носить ордена и медали, они отдали их нам, пацанам, которых хлебом не корми, а дай поиграть в войну. Я хорошо себя помню в затасканной ковбойке, а на груди - медали отца и матери.
И вот подарок Правительства: выходной день. Дирекция прядильно-ткацкой фабрики № 2, где трудились родители, организовала в клубе торжественный вечер ветеранов войны. Не сговариваясь, фронтовики вышли во двор нашего дома при полном параде. Не у всех хватило медалей и орденов ( мы их быстро растеряли), но орденские планки и нашивки за ранения украшали пиджаки наших ветеранов. Как же мы гордились своими отцами! Я гордился вдвойне: у меня воевали и отец, и мать. Маму, несмотря на сравнительно молодой возраст, на поселке уважительно звали «Георгиевна».
Я вспоминаю год двадцатилетия Победы, когда матушка в качестве поощерения за неплохую учебу взяла меня, двенадцатилетнего мальчишку, с собой в Москву. К этому времени, она, не без помощи всесоюзной передачи Агнии Барто «Найти человека», нашла свою однополчанку Анну Наумову, с которой служила на рубежах обороны Москвы. Осенью 1945 года они расстались.
Восьмого мая мы вышли из поезда «Кинешма-Москва» и вступили на перрон Ярославского вокзала. Матушка растерянно оглядывалась. Шутка ли: она не была в Москве с 1945 года! И если бы не приглашение Совета ветеранов Рублевской водонасосной станции, навряд ли бы она выбралась из нашей глубинки.
К моему великому удовольствию мы спустились в метро. Станция «Комсомольская» меня очаровала. Матушке пришлось посидеть и подождать меня, пока я проедусь несколько раз на эскалаторе. Долго ехали до станции «Молодежная», то ныряя в туннели, то выскакивая на поверхность. Я не отрывался от окна. Москва представала во всем своем величии. Так же долго добирались на автобусе до поселка. Поплутав в новеньких пятиэтажках, мы нашли нужный дом. Вот она, заветная дверь. Здесь мать шатнуло, она опустилась на ступеньки.
- Подожди, Витюшка, что-то сердце захолонуло. – сказала она, прислонившись плечом к стене. На звонок никто не ответил. Открылась соседняя дверь и вышедшая соседка сказала, что Анна помогает свекрови по хозяйству. Мать быстро сориентировалась в старой части поселка, обьяснив, что помнит эти улицы. Рублево повезло: на водонасосную станцию, которая снабжала водой Москву, не упала ни одна бомба и поселок сохранился.
Мамина подруга возилась в огороде. Мать решила ее разыграть и поинтересовалась, нельзя ли снять комнату. Хозяйка посмотрела на высокую, светловолосую женщину с мальчиком, чемоданом, и растерянно ответила, что комнаты она не сдает. Но что–то у нее «щелкнуло». Она испытующе смотрела на матушку, потом перевела взгляд на меня, снова на мать. Матушка деланно вздохнула и сказала: « Тогда дай ДД». Женщина охнула, схватилась за сердце, и, обхватив мать, стала трясти ее за плечи, повторяя: « Нинка! Это ты…ты…! «
Две женщины плакали в голос. Стояли, обнявшись, и голосили навзрыд. Две русские бабы, которые на своих девичьих плечах тащили и вытащили войну. Я стоял, оцепенев. Мне было почему-то тревожно.
Убедившись, что все происходит наяву, женщины вытерли слезы, вздохнули. Мамина подруга присела и внимательно посмотрела на меня. Я, как положено, зарделся и совсем некстати поздоровался.
- Здравствуй, здравствуй…сынок – сказала она, и голос ее дрогнул. – Знаешь, Нин, я тебя через него узнала. – Она кивнула на меня. - Уродится же такая копия. Тебя как звать? – вот и хорошо, Витя. Меня… - она на минуту задумалась - зови меня тетя Аня. – Нин, ты не против? – Повернулась она к матушке.
- Что ты, Анна! Мы же, как сестры. Даже роднее - мать снова всхлипнула. – Только рада буду. Так в мою жизнь вошла мамина боевая подруга Анна Ефремовна Наумова, оставшаяся для меня на всю жизнь тетей Аней. Я долго не понимал, да это мне было и не нужно, что они не родные сестры. Позже, когда не стало матери, да и я повзрослел и стал разбираться в генеалогическом материнском дереве, понял, что она мне не тетя. Но это не имело никакого значения.
Стало смеркаться, Рублево погружалось в сиреневые майские сумерки. Мы медленно брели по улице. Матушка и тетя Аня поминутно останавливались, вспоминали. Самое повторяемое слово было: « Помнишь?»
– Проходите, гости дорогие, - проговорила тетя Аня, пропуская нас в квартиру. Женщины быстро накрыли на стол, накормили меня и отправили спать, а сами остались на кухне.Но какой тут сон! Мать была зенитчицей, и я ждал, что пойдут воспоминания фронтовых будней: охрана воздушных рубежей, сбивание немецких самолетов. Но пошла самая обычная женская беседа: - … Замужем? Была, …неудачно… Детей бог не дал…
- Ты у врача была? - сдавленным голосом спросила мать.
- Да была - отмахнулась тетя Аня. – Ты представляешь, Нин, - записалась на прием к профессору. Зашла в кабинет. Сидит представительная дама, на меня не смотрит. Спросила фамилию, достала дело, почитала, потом посмотрела на меня и спрашивает: - А вы никогда не простужались? - голос тети Ани прервался. Стукнул стакан, это тетушка выпила воды.
- Представляешь, Нин, задать такой вопрос фронтовичке! Я поинтересовалась, читала ли она мою историю болезни, где пришита справка из госпиталя, в котором я лежала на обследовании. Профессорша покраснела, смутилась, зашуршала страницами. – Ой, простите меня, вы фронтовичка!
- Да, милая моя, - отвечаю - с 1942 года по 1945. – Веришь, Нин, она чуть не расплакалась. Я ее успокаивала, - тетя Аня усмехнулась. – Я все понимаю, кто будет заниматься болячками уборщицы со станции. Затем я у нее прямо спросила: могу ли родить. Она отрицательно покачала головой. Сказала, что я настолько простужена, что ее задача сейчас меня подлечить, чтобы не было осложнений. А о ребенке не может быть и речи.
Тетя Аня замолчала. Матушка тоже, чувствуется, сникла.
– Помнишь, Нин, как мы из землянки осенью воду ведрами вычерпывали. Не войти было. А потом на нары из горбыля без сил валились.- снова раздался голос тети Ани.
- Да, - отвечала мать, – сил не было печку затопить.
- А чего ее топить, если дрова целый день в воде плавали, - усмехнулась тетя Аня. - Твою шинель расстилали и ложились рядышком, моей - накрывались.
- Боже мой, Анна, как же было холодно – сдавленно сказала мать. – Я после войны могла в бане сколько угодно просидеть. Не берет жар и все. Все мама ахала: как же ты намерзлась!
– Знаешь, - продолжала тетя Аня, - я про все это профессорше рассказала. Да еще добавила, что на передовой в туалет была проблема сходить. Штаны ватные на несколько размеров больше, да кирзачи с ног сваливаются. Пока со всей этой сбруей разберешься, тебя так просвистит.
- Ой, Анна, я сейчас разревусь – это уже голос матушки.
–Так профессорша рыдала в голос! – Воскликнула тетушка. - Она все настаивала, что бы я в ее институт приехала. Очень ей хотелось для меня что-то сделать. А чего сделаешь? Детей не будет, а все остальное… Я сама осилю.
Разговор оборвался. Я лежал, превратившись в слух и думал, как же они непохоже рассказывают о войне. К двадцатилетию Победы было выпущено много фильмов, где мелькали красивые девушки в хромовых сапожках, синеньких юбочках. На головках щегольские беретики. А здесь: ватные штаны, кирзачи…
Раздался голос тети Ани: - Бог с ними, профессорами! Давай выпьем за тебя, подруга моя дорогая! Что у тебя все сложилось и получилось. Из письма я поняла, что у тебя двое мальчиков. А муж как? Фронтовик?
- Фронтовик – ответила мать. – двадцать второго июня война началась, а двадцать третьего его призвали. Студентом был, последний курс в Шуйском учительском институте заканчивал.
Раздался звон стопок. Женщины выпили и снова замолчали. Я лежал в полной растерянности. Ну, дела! А как же боевое прошлое! Странные эти женщины. Я еще слышал как матушка рассказывала об отце, что он был контужен, долго лежал в госпитале.
- Так здоровье- то у него не ахти? - спрашивала тетя Аня.
– Совсем не ахти – вздохнув, ответила мать. Так под эти бытовые разговоры я уснул в предвкушении завтрашнего дня. Тетя Аня сказала, что завтра пойдем на позиции, где сохранились остатки землянок.
В шесть часов бодрым маршем нас разбудило радио.
– Вот ведь! Забыла радио прикрутить, – раздался сонный голос тети Ани. – Нинка, ты куда? Давай еще поспим – это она подскочившей матушке. Мне тоже не спалось. Мы в Москве, а я спать буду!
После завтрака женщины набивали сумку.
– Куда столько накладываем, Анна? - причитала матушка. – Неудобно как-то получается: я ничего не припасла.
- Ты еще посчитайся – весело сказала тетя Аня. – Вспомнила же «Дай ДД»!
- Мам, - вмешался я - что это у вас за пароль такой был?
- Пароль? - Усмехнулась мать, - действительно был пароль.
- Так что это означало? - Не отставал я.
- Не мучай мальчишку ,– вмешалась тетя Аня. – все одно не разгадает.
- Ты и расскажи – отмахнулась мать.
– Чего рассказывать? – спросила тетя Аня. Расшифровывается очень просто: «Дай добавку».
- И все?– разочарованно произнес я. Снова облом. Нет никакой ценной для меня информации. Тетя Аня, заметив мое замешательство, рассмеялась.
- Это пароль такой, …на кухне. Я был окончательно сбит с толку.
-Нин? – сквозь смех спросила тетя Аня, – а ты что, не рассказала сыновьям о нашей тайне.
- Да видишь, не удосужилась – ответила мать.
- Витюш, – взяла инициативу в свои руки тетя Аня, – все просто. Я была поварихой…
- Час от часу не легче! А я думал…
- Что, не ожидал? - Расхохоталась тетя Аня, увидев растерянность на моей физиономии. – Да хочешь знать, это самая главная профессия на войне. Солдата накормить нужно было. В первую очередь. А потом воюй дальше. Правда, Нин?
- Это точно - отозвалась мать от раковины, где мыла посуду. - Как же хотелось есть! – воскликнула она.
-Вот видишь, Витюш, - кивнула на маму тетя Аня. – Разве я могла оставить голодной подругу! Вот и придумали: «Дай ДД», чтобы никто не слышал и не видел, как я ей в миску лишний черпак каши положу.
Из радиоточки раздались сигналы точного времени.
– Ой, заболтались! –всполошилась тетя Аня, - пошли, а то на встречу опоздаем. Наверняка наши уже ждут.
Как проходила встреча матери с однополчанами, пересказать невозможно. Обьятия, слезы…
Затем - путь на зенитную позицию. Дорога была неблизкая, но за разговорами время пролетело незаметно. Пока женщины готовились отмечать праздник, матушка и тетя Аня пошли на место, где стояла зенитная батарея, и остановились возле еще заметных ям.
- Вот оно, наше жилье – грустно сказала тетя Аня. Мать стояла, и я видел, как она крепилась и старалась не разрыдаться. Какое – то время ей это удавалось, но справиться с собой она не смогла. Матушка заплакала. Сначала сдавленно, потом навзрыд. Без сил она опустилась на колени и уткнулась в пенек. Я сделал движение, но меня удержала тетя Аня, сказав: - Подожди, она встречается с прошлым. Это вход в нашу землянку.
Матушка распрямилась, вздохнула, вытащила платок и вытерла слезы. Тетя Аня подошла к ней, обняла со словами: - Ну что, подруга моя боевая, легче стало? Мать улыбнулась: - Сколько раз я во сне видела нашу землянку, девчонок. И вот она, наяву.
Тетя Аня грустно спросила: - А ты помнишь, о чем мы мечтали, когда в сырых шинелях лежали, прижавшись друг к другу? Мать печально улыбнулась и сказала: - Помню, Аня, помню. Чтобы ночью в нашу землянку попал снаряд и накрыл бы всех спящих. Всех, разом! И конец мучениям. Я похолодел. Чтобы так думали восемнадцатилетние девчонки! Да, у войны есть женское лицо, только со слезами отчаяния на глазах.
Тетя Аня порывисто обняла ее и быстро, через слезы, заговорила: - А мы выжили, Нинка, выжили! Мерзли, голодали, но выжили!
Долго сидели подруги у памяти своей юности. Я и сейчас их вижу: тетя Аня сидит на пеньке, а мама – возле нее, положив голову с руками ей на колени. Сидели и молчали.
Раздались крики: - Анна, Нина, где вы? Идите, все накрыто!
… Я еще не знал, что через несколько лет контузии и болезни, заработанные на фронте, отнимут у меня отца, а потом и мать.
- Вот мы и остались с тобой вдвоем…сынок – скажет мне тетя Аня, когда я сообщу ей о смерти матери.
А потом уйдет и тетя Аня. Светлая вам память, фронтовые подруги.