Мы были высоки, русоволосы
Вы в книгах прочитаете как миф
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
«Мы». Николай Майоров.
Эти простые, но продирающие до озноба, строки касаются и моего отца. Он современник Николая Майорова.Они почти ровесники, оба ивановские. Николай Майоров рано начал писать стихи и, я думаю, что в студенческой аудитории, к которой принадлежал и мой отец, зачитывались молодым поэтом–студентом. Затем их породнила война.
Эту историю я слышал от отца. Будучи студентом последнего курса Шуйского учительского института ( это были прообразы педагогических институтов), он был призван на другой день после начала войны. Начинал служить на Карельском фронте, потом были – Ленинградский и Белорусский. Закончил войну старший сержант Гришин Алексей Иванович в Кенигсберге, после чего был демобилизован по указу Сталина как преподаватель. Учителей увольняли в запас к первому сентября.
В 1965 году зародилась традиция в нашем городе ходить на кладбище и поминать всех, кто ушел от нас. День девятого мая стал народным праздником, независимо от того, кто кем был: фронтовиком, тружеником тыла, ребенком, стоявшим за станком на ящике. Этому способствовало постановление правительства: день Победы был объявлен выходным. Наш город война, слава Богу, не достала. Но в нем размещались госпитали и умерших от ранений фронтовиков хоронили на старом погосте. Воинское кладбище выглядело очень скромно: земельные холмики, с пирамидками, на которых указывалось, кто захоронен. Монументы, трибуны придут позже.
Фронтовики не проходили мимо воинского захоронения. Привыкшие больше к спецовкам, они неловко чувствовали себя в костюмах. На пиджаках - ордена, медали. Им не нужно было речей. Останавливались возле ближайшей к дороге могилы и, не присаживаясь, поминали тех, кто не дожил до Победы.
На обед собирались у моего деда, Гришина Ивана Ивановича, который по возрасту не был призван на фронт, но за ратный труд в тылу награжден медалью «За доблестный труд».
Я и сейчас вижу их, своих дядьев. Это были «чернорабочие» войны. Рядовые, сержанты, они добросовестно тянули свою солдатскую лямку. Кто с винтовкой, кто с пулеметом, артиллеристы, они были на различных фронтах, закончив войну кто в Берлине, кто в Праге, кто в Кенигсберге.
Великая отечественная война. Она на генном уровне впиталась в нас и мы, независимо от возраста, были причастны к ней. Мы были военными с детских лет. Любимым головным убором у пацанов была солдатская пилотка. Как нам хотелось послушать наших родственников, которые, выпив за Победу, становились разговорчивее, но бабушка, накормив, выпроваживала нас на улицу.
В тот раз мы прильнули к окну и я услышал голос отца. Это меня очень удивило. Наши родители не любили рассказывать о войне. «Нужно было, вот и воевали» - отмахивался от меня отец. Он даже по телевизору фильмы не смотрел. Исключение было сделано для фильма «Живые и мертвые», поставленного по трилогии К.Симонова.
- Карельский фронт открыли в августе 1941 года. – слышал я голос отца. – Под Ленинградом мы прошли курс молодого бойца и – на Карельский перешеек. Он хоть и открывался, а войска оттуда и не уходили после финской кампании.- Отец помолчал, потом добавил.- Мы и не знали, что против нас стояли финские егеря. Старослужащие рассказывали, что губят солдат не так перестрелки,как финские снайперы. Это бывшие охотники, которыми богата северная Финляндия. Эти парни пощады не знали. Били хладнокровно. Причем выбивали старший и младший комсостав. Выйдет командир отделения из землянки по надобности, - щелчок и нет человека. И снова тихо, только сосны шумят.
- Осень наступила рано, в сентябре уже холодно. Зарядили дожди со снегом , - продолжал отец. – Промокнем на учениях, а спрятаться некуда. Температура снижается, и шинели - колом. На ногах - ботинки с обмотками и в них - по болотам! Все простудились. – Отец вздохнул. - Наше счастье, что активных боевых действий на участке еще не было. А то не знаю, какие мы были бы защитники.
-Вскоре ударили морозы. Они сковали озера. На их поверхности можно было кататься на коньках. В это время стали формировать лыжные истребительные батальоны. Первую роту сформировали быстро. На прикидочных гонках было видно, кто спортсмен-лыжник, а кто вытягивал только на природной силе. Шинель и солдатские ботинки как-то с лыжами не увязывались, да и вооружение ( винтовка) для лыж было очень неподходящее.
То, что отец занимался лыжами и имел первый мужской разряд, это я знал. Он был чемпионом по лыжным гонкам в Шуйском учительском институте. Обычно он мало интересовался, чем занимаются его сыновья, но что касается лыж, тут он не был безразличным к нашим успехам.
« Тренируйтесь, мальчишки, бегать на лыжах, в армии пригодится» - говорил он. Так что сообщение отца о лыжном батальоне меня особенно не удивило.
-Стали тренироваться. Много бегали по пересеченной местности. Карелия - это не средняя полоса России, где приличную горку надумаешься найти. Мы были равнинные спортсмены, и гонять с сопок, да еще маневрировать среди гранитных глыб было сложно. Когда бегали на ботинках, было совсем плохо: ремни ногу не держали. Нельзя было не только лыжами управлять, устоять невозможно. А тут еще винтовка бьет по ногам. Командование поняло проблемы, и нам выдали кирзовые сапоги. До стычек с финнами дело не доходило. Они вышли на свои исторические рубежи, заняли Петрозаводск и остановились. Стояли и мы.
Отец замолчал, собираясь с мыслями. Сидевшие за столом тоже молчали. Чтобы Алексей Иванович разговорился… Подействовал, наверное, день Победы, который стал нерабочим днем, вручение юбилейной медали «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Не секрет, что с 1948 года, когда отменили выходной день девятого мая, да плюс указ Президиума Верховного Совета от 1947 года об отмене денежных выплат по орденам и медалям, негативно повлиял на настроение бывших фронтовиков.
- Однажды нам выдали белые масхалаты и сухой паек. – Продолжал отец, - Пополнили боекомплект. Все это сложили в армейский вещмешок, почему–то прозванный в армии «Сидор». Ох уж этот «Сидор»! Более неудобного мешка трудно что–либо найти. С ним и ходить –то невозможно, не то, что на лыжах бегать. Возглавил роту старшина… - Отец напрягся, - нет, не помню фамилию. Знаю, что он был чемпионом России по лыжным гонкам. Десять километров пробегал за милую душу, словно разминался. Мы, кто до войны занимался лыжным спортом, пытались от него не отставать, но не удавалась. Уходил.
Рано утром построили роту. Старшина обьяснил задачу и мы пошли. Поняли, что марш-бросок длительный. С утра был хороший морозец и лыжи скользили неплохо. Старшина впереди поставил наиболее сильных лыжников, чтобы прокладывали лыжню. Так что я оказался за старшиной.
- Слушай, Алексей, - перебил отца дядя Гена – насколько я помню в финскую войну, наших немало полегло из-за отсутствия лыжной подготовки. Я как раз призывался в 1939 году, так не помню, чтобы мы активно бегали.
– Ты прав, Геннадий. – Ответил отец - если даже и учили, то как-то по - строевому. Рисунки разбирали, как стрелять с лыжных палок, ложиться, не снимая лыж. Этого мало. Бегать нужно уметь, все остальное придет. И вообще, воевать с финнами дело тяжелое. Они же люди лесные. Мы в лесу, как куропатки, сбиваемся в кучу, а они словно тени между деревьев скользят. Да потом и лыжи у них особые. Вроде охотничьих, даже шкурами подбиты.
-Идем мы достаточно быстро, подгонять не нужно. Лес сосновый, строевой, стволами в небо уходит. Тишина, только вершины сосен шумят. Страшно. Чувствуешь, что тебя кто-то ведет на мушке. А что сделаешь: твоя задача от старшины не отстать. А он спуску никому не дает. Успевает задних бойцов подгонять, и впереди идти. Железный парень, что и говорить.
- Не помню, сколько времени прошло, но рассвет забрезжил. Заря как желток разлилась где-то вдалеке. О солнце и говорить нечего, оно из-за сопок так и не появилось. Среди сосен просвет выглянул.. Старшина остановился, фонариком под полой карту осветил, посмотрел и вполголоса сказал, что сейчас будет озеро. Это недалеко от финских позиций. Идти нужно максимально быстро. На льду мы отличная мишень. Сказал и пошел вперед. Мы - за ним. Хотя мы и лыжная рота, но лыжников в нее набрали немного, остальные - просто крепкие ребята. Растянулись по озеру прилично.
Отец снова замолчал. Налил себе воды, выпил. Народ терпеливо ждал. Все понимали, что сейчас будет развязка. О простом переходе отец бы и рассказывать не стал.
- Я иду, чувствую, что ноги немеют. Темп старшина взял высокий. Да и не в ботинках лыжных бежим, а в кирзовых сапогах. Подошвы елозят по резиновой накладке, а она старая, стертая. Наледь образуется, а сбивать некогда. Того гляди сапог сьедет в сторону и в снег закопаешься. Шинель по ногам колотит, идти мешает.
И тихо. Кажется, дыхание последнего слышишь. Вдруг…Я даже не понял, что это. Словно палкой по забору кто-то играется.
- Бойцы, финны! - закричал старшина – Ложись! Занимай оборону. А мы, народ еще необстрелянный, встали и головами крутим. Где они, эти финны? В какую сторону ложиться и оборону занимать. Озеро же, голову некуда спрятать.
-Ложись!- Кричит старшина - слева егеря! Передай по шеренге. А сам быстро упал и винтовку - наизготовку. – Слышите, из пулемета бьют. Воон там, на сопке у них пулеметное «гнездо».
- Мне повезло – продолжил отец. Я был рядом со старшиной и все делал как он. Частокол по забору сменился более быстрым тарахтением. Это заработали автоматы, а егерей не видно.
-Смотрите на сопку! На склон! – надрывался старшина. - Цельтесь и стреляйте по моей команде. Не дайте им спуститься со склона. На озере они нас изрешетят!
- Вот тут-то я их и увидел. Егеря предстали во всей свое красе и подготовке. На коротких лыжах в ботинках, с надежно схваченными жесткими креплениями, они виртуозно спускались со склона сопки, Лыжными палками они не пользовались. Ремни палок висели у них на руках, а ладони сжимали автоматы Ловко огибая гранитные валуны, финны еще и стреляли. Они били по нам очередями, Да так, что мы голов не могли поднять.
-Цельтесь! – кричал старшина – Огонь!
- Из нашей цепи раздались одиночные выстрелы. - Что скажешь – задумчиво сказал отец - винтовка она и есть винтовка, очередями стрелять не может. Потом мы народ были необстрелянный, торопились. Да еще сумрачное марево над озером клубится, прицел не видишь. Вскоре у нас в цепи стоны раздались. Винтовки затихать стали. А егеря почти со склона спустились. Некоторые уже у подошвы сопок оказались. Похоже, на две группы разбиваются. Нас обходить собираются. Я их наконец-то разглядел. Высокие, крепкие, в коротких куртках. За спиной прижатые к спинам рюкзаки. Все пригнанное, ничего не болтается. Им даже ветер не мешал: шапки с длинными козырьками укрывали лицо, но стрелять не мешали. И глаза. Мне показалось, что я увидел их глаза. Они сверкали, словно лезвия финских ножей. В них был только холод. В душе у меня зародился страх, что противостоять этой группе мы не сможем. - Я – продолжал отец, - поставил последнюю обойму и, видя, что старшина стреляет редко, решил не спешить тоже. А на фланге стали затихать выстрелы.
- Все, … - выругался старшина – патроны расстреляли – а финны к нам еще не подошли.
– Что будем делать, старшина? – Спросил кто-то из бойцов, что лежали рядом с командиром. – Похоже, они нас обходят.
- Не только обходят - зло сплюнул старшина – они нас в плен брать будут. Слышите, не особенно активно стреляют, так, больше для испуга.
Воцарилось молчание. Егеря спустились с сопки и, отталкиваясь палками, стремительно побежали вдоль нашей цепи с явным намерением взять нас в кольцо.
- Так - неожиданно заявил о себе старшина. – Передайте по цепи. По моей команде встать и поворачиваем назад. Раненых спасти не сможем. Погубим и их, и себя. И бежим, насколько сил хватит. Можете сбросить шинели, но не вздумайте оставить винтовки. Тогда вам конец, даже если добежите, ГПУ потери винтовки не простит. А так, может, обойдется. Будете говорить, что выполняли мою команду: «Отступать». Все, парни, приготовились.
Я по его примеру сбросил шинель, ослабил поясной ремень. Подумал и сбросил этот проклятый «Сидор», который болтался за спиной.
-Приготовились! – закричал старшина. Он преобразился, словно это были лыжные соревнования. - Вперед!
- Это прозвучало так странно! – Улыбнулся отец - команда «Вперед», а мы отступаем. Но команда была понята и бойцы, кто поднялся, неуклюже отталкиваясь палками, заскользили.
- Быстрее! - снова закричал старшина. – Если они нас окружат, никто не выберется. Затем обернулся к нам, нескольким человекам, которые за весь переход не отстали от него. – Ну что, парни, представьте, что вы на соревнованиях. Настраивайтесь на гонку пятнадцать километров, только наградой будет не кубок, а жизнь. Бегите, не оборачивайтесь! Вы никому не поможете, патронов у нас нет. Если мы не сдадимся, они нас перестреляют.
Отец помолчал. За столом тоже задумались. Все понимали, что лыжная рота отступила с поля боя, это было противно советской науке побеждать. Нужно было погибнуть, ибо сдача в плен – позор. Да и финны прославились своей жестокостью. Так что старшина все рассудил правильно.
-Ну и как, Иваныч, добежали? - нарушил молчание дядя Петя. Это был стреляный волк. Без малого восемь лет провел он в армии. Только было закончил срочную, как добавили младшему ком.составу еще год. Затем - финская компания, а там и отечественная не за горами.
- Добежали – усмехнулся отец. –Старшина развернул нас и мы бежали цепью, как на соревнованиях. Только « болельшиками» были егеря со своими «Шмайсерами». Они не ожидали такого разворота и поостереглись стрелять, так как вторая группа финнов обогнула нас с другой стороны и оказалась напротив своих же. Это нас и спасло. А так бы всех покосили. Я бежал, удивительно, без мысли быть убитым. Меня больше пугало, что сейчас кирзач соскользнет с лыжи, и я закопаюсь в снег. Тогда точно конец. Когда я буду отходить от этой гонки, то почувствую холод в сапоге. Посмотрев, увижу, что я оторвал подошву пальцами, впиваясь в нее, чтобы удержаться на лыже.
-О господи! - Воскликнул дед.- За какие же грехи ты нас так наказал – и перекрестился.
- Это был еще не грех, отец, – усмехнулся отец. – Вот когда мы ушли в лес и перестали слышать выстрелы, старшина дал команду остановиться. Мы оглянулись, а от роты десятка полтора бойцов осталось. Остальных перебили. Вот здесь мы почувствовали свой грех. Отставшие собой отвлекли егерей, и мы имели возможность уйти. Эта мысль пронзила всех одновременно. Мы стояли, уткнувшись лицами в палки, и не могли говорить. Долго стояли. Думали, что может кто-то еще подбежит. Никого. Мы прекрасно понимали, что сейчас творится на озере: раненые финнам были не нужны.
Старшина не дал нам отдыхать. Только наладилось дыхание, он дал команду: «Вперед» и мы снова побежали. Придти к своим позициям, был вопрос времени.
Отец закончил рассказывать, налил себе воды, залпом выпил. Я никогда не видел отца таким: у него горели щеки, словно ему было стыдно.
- Так чем дело закончилось? – спросил дядя Гена, кавалер двух орденов «Славы», расписавшийся на рейхстаге.
– Да ничем - ответил отец.- даже не арестовали за бесславный возврат. Винтовки мы не бросили, бой приняли. Силы были неравные. Отступили по команде старшины. Только от старшины роты попало. Шинельки – то мы свои потеряли. Но в глаза не могли смотреть друг другу долго.
Неожиданно встал дядя Гена. Он поднял стопку и сказал, - Ну что, Алексей, ты выиграл гонку со смертью. И никто вас, добежавших до своих, ни в чем не может упрекнуть. Погибнуть было легче всего, но вас, выживших в этом бою, впереди ждали еще четыре года гонки, цена которой – Победа. Давайте выпьем за нее. И опрокинул стопку. Остальные последовали его примеру.
…Больше эту историю я от отца никогда не слышал.