26.02.2016
Вопрос. Это довольно оригинальный жанр: интервью с самим собой. Как мы будем величать друг друга? Леонид? Леонид Григорьевич? Леонид Подольский?
Ответ. Я думаю, проще. Вопрос и Ответ. Хотя, вообще-то, Леонид Подольский. Без отчества. Лев Толстой, Федор Достоевский, звучит прекрасно, не правда ли?
Вопрос. Ты сравниваешь себя с классиками?
Ответ. А почему бы и нет? Кто не следует высоким образцам, не сохраняя при этом индивидуальность, тот недостоин считаться настоящим писателем. Писатель – это тот, кому есть что сказать, кто хочет убедить, а иногда и переубедить читателя. Другой вопрос: готов ли к этому читатель? Литература давно перестала быть чем-то сакральным, обесценилась… Но это особый вопрос.
Всякий большой писатель проходит через фазу непризнания. Тут сложный психологический процесс. Не каждому дано понять и оценить. Люди косны. Кто-то должен первым сказать: «Эврика». Знаешь, этот процесс напоминает мне «Носорогов» Ионеску. Вот Лев Аннинский сказал: «…Кто-то напишет эпос, где будут осмыслены холодная война и горячий мир рубежа двадцатого и двадцать первого веков. И увидит смысл в нашей судьбе. Не исключено, что это сделает Леонид Подольский».
Но вообще-то нынче критику не читают, в издательствах – не читают, бегло просматривают на предмет денег, хотя есть исключения, и читатели – тоже. Выходит, что нынче талант – это «вещь в себе», не востребованная обществом. Место писателей заняли мелкие политики (крупных не видно), журналистика теснит литературу.
Что касается классиков: Лев Толстой – мой кумир. Я не знаю ему равных. Потому что он не просто писатель, в первую очередь- мыслитель. Замечательный художник, но не меньше- философ. А вот Достоевский тоже, конечно, мыслитель, но язык его тяжел, драматургия произведений груба, образы повторяются, психика вязка, что соответствует характеру его болезни. Да и мысли: «вся мировая гармония не стоит слезинки ребенка», «тысячу лет Россия растила свою лучшую тысячу»…, «нет бога – все дозволено», еще идея христианского покаяния – так ли уж глубоки эти мысли? Оригинальны? Да и – первичны ли? Кроме, разве что «лучшей тысячи». Так произошло, что в ХХ веке эта мысль получила новое, очень горькое наполнение. Когда «тысяча» превратилась в «миллион».
Мне очень нравился ранний Достоевский – «Белые ночи», «Бедные люди». Каторга надломила его психику. Семьдесят страниц потребовалось Достоевскому, чтобы нарисовать портрет Степана Трофимовича Верховенского.
Это очень характерно для XIX века. С тех пор очень многое изменилось: ритм жизни, человеческое восприятие, взгляды, литература. Только многие писатели этого не понимают. Я и сам. Я люблю писать неторопливо, не очень коротко, размышлять. Возникает, как модно стало говорить, когнитивный диссонанс между писателями и веком.
Знаешь, мне бы очень хотелось написать большую работу о Достоевском, он очень противоречив, неоднозначен, но недосуг, времени хронически не хватает, а тут нужно все перечитывать. Читал-то я в основном много лет назад. Да и едва ли я что-нибудь кому-нибудь докажу. К нему ведь уже давно приклеен лейбл «великий».
Вот начал я роман «Финансист», великий роман по тому, что должен я в него вложить, 92-94 годы, переломное время для России, начал уже во второй раз, в первый я написал много, но довольно беспорядочно, без начала и конца, потом на время оставил – и вот опять катастрофически не хватает времени. Так что о Достоевском едва ли когда-нибудь успею…
Вопрос. Вот ты и заговорил о творческих планах.
Ответ. Да, все просто. Роман «Финансист». Я дал себе слово ничего не писать, пока не закончу. А это года три, а то и больше. Роман о становлении новорусского капитализма. О том, как мы стояли у развилки, но ни одной дороги не было хорошей. Что происходило со страной. И, естественно, с нами. Это серия из пяти романов: «Кооператор», «Политик», «Финансист», «Риэлтор» и «Инвестком». Написан только пятый: «Инвестком».
Вопрос. Но ты написал еще два романа.
Ответ. Да, «Распад» я написал еще в 80-е. Потом вернулся к нему через двадцать лет. Редактировал и дописывал. И снова несколько лет лежит. Нет у меня желания печатать за свой счет, как это делает большинство, и нет желания ходить по издательствам. Насколько знаю, положение у них трудное. Вот и печатают Маринину с Поляковой, да еще Тополя.
В конце 80-х я отнес «Распад» в «Новый мир». Вернее, отнес только первую часть, части там относительно независимые. Они, во всяком случае, не заметили. По телефону заведующий отделом прозы сказал «гениально», а через неделю примерно я получил злющую рецензию от Татьяны Толстой на полстраницы. Пара мелких замечаний. Я ее отложил для музея. Но с тех пор несколько раз приходилось переезжать: рецензия давно потерялась. Да и неинтересно уже ее мнение. Отгорело.
Другой роман, – вначале я назвал его «Еврей», это, пожалуй, было наиболее точно, но потом решил дать политкорректное название «Идентичность», – я закончил несколько месяцев назад. Мне кажется, замечательный. Теперь надо публиковать.
Вопрос. И?
Ответ. Я предложил в два издательства. У них нет денег. Не стали читать.
В третьем месте мне предлагали публиковать что угодно, но – за деньги.
Вопрос. И вот ты решил открыть интернет-портал, а жалуешься на нехватку времени. И денег.
Ответ. Увы, все правда. У нас в стране нет литературных агентов. Это понятно. Что должен делать агент, если издательства печатают новых авторов только за деньги? За редчайшими исключениями. Ну вот, я просто вынужден стать собственным агентом. Это вынужденный выбор. На безрыбье.
Вопрос. Ты решил открыть издательство?
Ответ. Да. Издательство и портал. Хотя, понятно, у меня нет никаких гарантий.
Все издательства только печатают книги, а книги нужно активно продвигать. Нужна трибуна. Интернет – это великие возможности, но – в интернете можно утонуть, ничего не стоит потеряться.
Но тут как всегда. Изначально был один замысел, но дальше проект начинает жить собственной жизнью. И появляются разделы, которые имеют малое отношение к литературе. Хотя вот где-то в себе я вынашиваю роман «2050», а это история, экономика, общество, предвидение, наконец. Все взаимосвязано. И, главное, все интересно.
Вопрос. Твой портал будет иметь определенную направленность?
Ответ. Я думаю, да. Если, конечно, хватит сил. Ведь что сейчас происходит на телевидении, в прессе, взять хоть ту же «Литературную газету» – в 60-80-е это была относительно либеральная газета, много свободней других, пусть и с позволения свыше, но сейчас – типичное «ККН». Клерикализм, консерватизм, низкопоклонство. Только не перед Западом, как когда-то говорили, а перед собственной властью. Сколько раз встречаю статьи, где призывают государство, то есть власть, поддерживать рублем «патриотических» авторов. То есть заведомо разделяют литературу не на талантливую и бесталанную, а на «патриотическую» и либеральную. Но вот вопрос: кто больший патриот? Тот, кто бьет себя в грудь и долдонит «Мы – великие! Нам все дозволено!», что-то вроде «Ты меня ув-ва-жаешь?» или тот, кто говорит правду? Кто хочет видеть страну другой, лучшей? Сейчас, когда идет наступление всех прежних сил, консерваторов, клерикалов, изоляционистов, роль думающих писателей особенно велика.
Вопрос. У тебя с порталом связаны личные планы?
Ответ. Отчасти. Я, конечно, хочу использовать портал, чтобы меня читали. Есть только один настоящий суд – просвещенного читателя. Но, главное, я бы хотел создать некую работающую «систему», литературное агентство, которое бы открывало новые имена, торило дорогу тем писателям, кто того заслуживает, к сердцу читателей.
Вопрос. Но литература переживает глубокий кризис.
Ответ. Да. Но лишь отчасти. У нас есть немало талантливых писателей. Однако мало новых имен. Сегодня литература существует в абсолютно враждебной среде. Хотя, быть может, это не кризис литературы – это кризис общества. В советское время литература содержалась в тепличных условиях. То была плата за цензуру, за лакировку. Так сказать, некоторый договор о подкупе, о компенсациях за продажу души. Сделка с дьяволом. Сейчас же литература стала отраслью экономики. Но очень слабой отраслью. Где мало денег, это ведь не нефтянка. Литература, можно сказать, существует на чистом энтузиазме. Я вижу на выставках: некоторые героические издатели издают абсолютно некоммерческие книги. Это люди культуры, на которых лежит отсвет серебряного века, великого прошлого. Но так вечно продолжаться не может.
Вопрос. Есть ли выход?
Ответ. Не знаю. Когда молодежь перестает читать, происходит маргинализация. Россия теряет свои позиции. Во многом, но здесь, может быть, особенно. Чтение исключительно важно для юношества. Нельзя сказать, что ничего не делается. Фестивали, премии, мероприятия – всего сколько угодно. Но что-то происходит фундаментально не так. Тиражи… Два мира, писательский и читательский – отдельно…
Нужно сказать, что в немалой степени виноваты и сами писатели. Писатели плохо защищают свои права, грызутся друг с другом, растеряли свой моральный авторитет, да и глубоких, честных мыслей не так уж много.
Кризис общества распространился на литературу. Не только Россия – весь мир у черты. Только нет смелости сказать об этом прямо.
Вопрос. Ты хочешь все изменить?
Ответ. Я – вопиющий в пустыне, всего лишь маленькая песчинка в Божьем саду. Но я пытаюсь что-то делать.
Вопрос. Звучит поэтично, даром что ты не поэт. Но что же делать?
Ответ. Писать. Думать. Пытаться. Закончить «Финансиста», потом – другие романы. Просить у Бога жизни и… помощи… Было время, когда писатели были в первых рядах.
Вопрос. Ты веришь в Бога?
Ответ. Нет. Бог – это величайшее лицемерие нашего времени. Когда нет идеологии, нет четкой цели,а есть только жажда власти и стяжательство, тогда лицемеры обращаются к Богу. От имени Несуществующего выступают разные гильдии коммерсантов. Правда, в противовес им среди верующих встречаются иногда и великие люди, светоносные. Как папа Иоанн-Павел II. Или мать Тереза.
Вопрос. Вот ты говорил о Достоевском. А что ты сам хочешь сказать людям?
Ответ. Едва ли со времени Достоевского общество и люди сильно изменились в главном. Писатели – не инженеры человеческих душ. Это ложь, вымысел, гордыня. Литература – лишь зеркало, к несчастью нередко кривое. Я всего лишь пытаюсь понять, что произошло и происходит с Россией, с миром. Кто мы? Куда мы идем? Что нас ждет? Я пытаюсь анализировать прошлое, поставить диагноз обществу, разглядеть будущее. Но я не провидец.
Вопрос. Ты упомянул роман «2050». Что, по-твоему, будет с Россией?
Ответ. Пессимист, как известно, это хорошо информированный оптимист. Вот уже почти полтора века, со времени Александра II, власть в России со знаком «минус». А рыба, опять же известно, гниет с головы. Я много размышляю, я жалею эту страну, этот народ, но мне кажется, что Россия больна той же болезнью, что Советский Союз. В девяносто первом был шанс, сейчас все много хуже. Я не вижу точку опоры, есть силы, которые преднамеренно маргинализируют общество.
Но больна не только Россия. Весь мир. Маркс много правды говорил о капитализме, но оказалось, что социализм, тот убогий социализм, который был в нашей стране, еще хуже. Много хуже. Сейчас весь мир стоит у черты, «белая» цивилизация переживает кризис. Не исключено, что она будет разрушена варварами. Война цивилизаций не выдумка Хантингтона. Но люди, кажется, мало осознают угрозу.
Мир ожидают тектонические сдвиги. Но что, как, когда произойдет, что будет с нашей страной, мы можем только догадываться. Так что, если хватит времени, сил и таланта, едва ли я напишу веселый роман. Скорее, это будет роман об утерянных возможностях, о несостоявшемся.
Вопрос: Пожалуйста, несколько слов о портале.
Ответ: Это сайт в первую очередь литературный, где будут печататься поэзия и проза, критика, и, я надеюсь, хорошая и сильная публицистика, где будет книжный магазин. Параллельно, я планирую, будет действовать книжное издательство. Причем если планы осуществятся, мы будем не только издавать книги, но и продавать, в том числе на сайте, и всячески продвигать авторов.
Но это будет не только литературный сайт. Проблемы культуры, политика, экономика, разные аспекты жизни общества, молодежи, история, права человека, но это все проекты.
Я надеюсь, к нам придет много интересных авторов. И, даст бог, мы сумеем решить самую главную проблему: финансовую. На одном энтузиазме не уедешь далеко. Надеюсь, нам удастся создать сайт для интеллектуалов и одновременно для самой широкой публики.