01.08.2016
Е.К Вопрос: Вы написали политический роман. Насколько в вас, как в авторе, была сильна потребность именно в таком жанре?
Л.П. Ответ: Хотел бы сделать небольшое уточнение. Редакция журнала «Москва», где было опубликовано произведение (№ 6 за 2011 год), посчитала, что это повесть. Я не знаю точно, где пролегает граница между романом и повестью, сам я склонен считать «Эксперимент» сатирическим романом. Обращение к политике не было для меня случайным. История, а следовательно, политика – моя стихия. К тому же последние четверть века мы словно находимся в театре. Сначала были участниками великого действа, потом – свидетелями низкопробного шоу. Мы наблюдали события мирового масштаба, грандиознейшие аферы, невероятное сгущение истории; Горбачев, Ельцин – это ведь шекспировские образы, а рядом – гоголевские, гофмановские, кафкианские. Перестройка, величие и разочарование девяностых, благостная застойная тишь двухтысячных («путинизм – это модернизированный брежневизм», как говорят один из героев) – это блестящий, благодатный материал. Когда я сел за стол, стоило лишь сделать первоначальное, вполне условное допущение, как сюжет стал развиваться сам, мне почти не нужно было выдумывать, жизнь подсказывала параллели… Это мой жанр – фантастический (сатирический, саркастический) реализм.
Е.К. Вопрос: Есть ли в романе автобиографические моменты? Насколько он связан с вашей жизнью?
Л.П. Ответ: Я не обладаю очень развитым воображением, а потому стараюсь опираться на свой прошлый опыт, то есть иду от реальности. Вообще, рецепт прост: 80-90 процентов реальности, переработанной в воображении, плюс десять процентов чистого вымысла или фантасмагории, иногда вырастающей до символа. В «Эксперименте» нет моего личного опыта. Я лишь читал газеты, книги и смотрел телевизор. Это наша жизнь. Так случилось, что я использовал материал, подготовленный для других произведений.
Е.К. Вопрос: Настоящие имена российских политиков в книге придают ей остроту, у читателя возникает «эффект присутствия». А губернатор Садальский – вымышленная фигура или это все-таки портрет реального человека?
Л.П. Ответ: Губернатор Садальский – представитель советско-российской номенклатуры, как я ее представляю. Секретари обкомов – у них у всех было что-то общее, это генетически устойчивый архетип, продукт советской системы, перекочевавший из старого времени в новое. Это люди-конформисты, успешно приспосабливающиеся к власти и к времени и деформирующие их под себя. Каждый из них – провинциальный «хозяин», но он же – слуга. Прикажут, снесет Ипатьевский дом, потребуется – станет молиться хоть настоящему, хоть бородатому, хоть лысому или усатому Богу. Садальский - это портрет, почти лишенный индивидуальности; он, как и вверенная ему область, лишь отраженная реальность.
Е.К. Вопрос: Как вам кажется, есть ли выход из тотального обмана, в котором потонула вся политическая элита России? Или вечная формула «власть=деньги» верна и всесильна, и разрушить ее невозможно в принципе?
Л.П. Ответ: Выход один – демократия. Демократическая система не дает автоматически гарантий успеха и процветания, у нас слишком запущенный случай, но все же приносит определенную надежду, в том числе на постепенную смену элит.
Е.К. Вопрос: Есть ли у вас самого соображения о ближайшем политическом пути, которым может или должна пойти Россия?
Л.П. Ответ: Совсем недавно я написал статью «Российский тупик», посвященную ответу на этот вопрос. Возможно, ее удастся опубликовать, в противном случае придется вывесить на собственном сайте, когда он будет создан. Главная мысль: Россия нуждается в построении социального государства в сочетании с либеральной экономикой и демократической системой власти. Это – общеизвестная истина, в конституции написано, что РФ – социальное государство, но это только декларация. Благие намерения не выдерживают столкновения с бюрократией, коррупцией и эгоизмом правящей элиты.
Е.К. Вопрос: Что вы можете сказать о долгосрочном прогнозе судьбы нашей страны?
Л.П. Ответ: На мой взгляд, прогноз печален. И у России, и у Европы. Не в том смысле, что россияне в будущем станут жить хуже, чем сегодня, скорее нет, но в том, что в современном мире все очень быстро меняется, и Россия едва ли сохранит свое место, а возможно и территорию. Миру предрекают в будущем войну цивилизаций; России же грозят тектонические демографические сдвиги, в результате которых она может потерять свою идентичность. Угроза исламизации и сепаратизма – не пустой звук. Крайне архаичная система управления и неразвитость демократических институтов препятствует модернизации, в стране чудовищная коррупция. Природные ресурсы не вечны. Реформы произведены были крайне неудачно и разрушительно, без четкого и умного плана, мы получили отсталый государственно-олигархический капитализм. Приватизация обернулась ограблением народа и государства в особо крупных размерах. Нравственные основы общества были подорваны. Промышленность малоконкурентоспособна. Глубочайшее расслоение и маргинализация значительной части народа многократно усиливает демографические угрозы. И, наконец, как говорит один из героев моего романа, политтехнолог Эдуард: «Народ устал… Народ устал от ХХ века. От чуждой ему миссии, от великих побед и свершений. От бремени могучей империи. Кровавый наркотик сталинщины подстегивал и гнал вперед, но подрывал здоровье и истощал силы. Народ устал от непрерывных экспериментов. Устал от лже-Моисеев, заблудившихся в Синайской пустыне. Со временем эйфория сменилась депрессией»… Во имя будущего очень многое надо менять кардинально и безотлагательно. Это означает, что псевдолиберальная революция начала девяностых в конструктивной своей части оказалась несостоятельной. К сожалению, не видно сил, которые могли бы в интересах всего народа провести действительно широкую и эффективную модернизацию.
Е.К. Вопрос: Вы написали политическую книгу. У вас наверняка есть замыслы других книг. Каковы они? Тоже о политике – или это будет чистое искусство, с политикой никак не связанное?
Л.П. Ответ: так случилось, что за последние четверть века я прошел немалый путь познания. В восьмидесятые работал консультантом в хозрасчетной поликлинике, писал в свободное время – издал книгу, написал роман «Распад». Это роман-предвкушение. Предстоящий распад витал в воздухе. Но я не был пророком. Распад советской системы я видел исключительно в идейно-нравственной сфере, произошел же он совсем по другим линиям. В то время я свой роман чуть-чуть не закончил, начиналась иная эпоха, меня захватили другие интересы. Сейчас роман закончен и ждет своего часа.
Позднее я был кооператором, участвовал в политике – был одним из лидеров партии конституционных демократов, потом председателем оргкомитета московского отделения демократической партии, участвовал в выборах в Госдуму РФ и в Мосгордуму. С высоты сегодняшнего дня многое из того, в чем я участвовал, кажется больше игрой в политику, но в то время представлялось нам очень серьезным. Во всяком случае, я был недалеко от эпицентра важнейших событий и наблюдал их своими глазами. Позднее стал финансистом, возглавил финансовую компанию. Все закончилось крахом, бандитами, рэкетом, меня дважды похищали, я едва остался жив. Потом стал риэлтором. Как видите, я свой материал добывал кровью. Увиденное и пережитое позволило мне замыслить мою «Войну и мир» - исторический цикл под общим названием «Идеалист». Идеалист – это мой герой, убежденный, что вместо тоталитарной системы удастся построить разумное, свободное и справедливое общество; но идеалист и Горбачев, веривший в магию заклинаний и собственного ставропольского красноречия; идеалистами были и все мы, тогдашние homo soveticus, веровавшие и полные надежд… По замыслу этот исторический цикл состоит из романов «Кооператор», «Политик», «Финансист» и «Риэлтор», это произведения прежде всего о Времени (1985-2010 гг.) и о судьбах России и россиян, в том числе и главного моего героя. На данный момент некоторые из этих романов частично написаны вчерне. Так получилось, что материала к последнему роману «Риэлтор» оказалось так много, что я разделил его на два и начал всю серию с конца. Последний роман этой серии «Инвестком» я на днях закончил вчерне, теперь его необходимо переписать (возможно, несколько раз), необходимо добиться легкости и изящества изложения. Надеюсь, полгода мне хватит. Этот роман о риэлторах и об одной очень известной фирме несколько выбивается из общего ряда – ко времени действия «Инвесткома» (2003-2010 гг.) история замедлила свой бег, начался застой, именуемый стабилизацией, политическое пространство скукожилось и замкнулось, прежние связи у главного героя к этому времени оказались оборваны – роман преимущественно бытовой, производственный (если работу риэлтора можно назвать производством), в нем, как в зеркале отражаются жестокие реалии новой жизни на грани, а часто и за гранью криминала. Обычная российская жизнь во всей красе, когда прежние идеалы утеряны, а новых нет, когда главное слово «выгода». Я не пишу детективы, но повествование местами приобретает детективный характер. При этом в «Инвесткоме» есть много подробностей о работе риэлторов, так что тот, кто хочет продать или купить квартиру, или собирается стать риэлтором, может извлечь для себя полезную информацию. Надеюсь, этот роман будет читаться легко и с немалым интересом.
… Кроме этого генерального замысла у меня есть предварительные планы еще нескольких повестей и романов. Остается лишь просить судьбу чтобы дала достаточно здоровья и времени…
Е.К. Вопрос: Как вы относитесь к идее глобализма?
Л.П. Ответ: Как к положительному и неизбежному факту. Если верить науке, человек как биологический вид произошел в Африке, откуда расселился по всей земле. Разве это не проявление глобализации? А походы Александра Македонского, распространившие греческую культуру на бóльщую часть тогдашнего мира. Сегодня, благодаря техническому прогрессу, развитию международного сотрудничества и торговли, мир становится все более единообразным и открытым; это можно приветствовать, этому можно в чем-то сопротивляться, но отменить нельзя. Глобализация создает для человечества многочисленные преимущества, но и новые угрозы. Как некогда из отдельных племен образовались народы, причем процесс этот потребовал сотни и тысячи лет, так сейчас начинается новая эра – формирование единого человечества. Процесс небыстрый, тысячелетний, с многочисленными откатами, вроде столкновения цивилизаций, но необратимый. Мир постоянно и все быстрее меняется. Антиглобалисты, бьющие витрины, напоминают мне луддитов.
В шестидесятые-семидесятые годы, когда тысячи людей эмигрировали из Советского Союза, казалось, они уезжают навсегда, проваливаются в тартарары, но оказалось – они очень близко. Находясь за железным занавесом, мы видели мир словно через тюремную решетку. Для нас он был разъединен больше, чем для средневековых пилигримов, отправлявшихся на богомолье в Палестину. Мы просто не могли заметить глобализацию.
Интернет и свобода стирают границы, мир становится глобальным. Когда чихает Америка, весь мир трясет в лихорадке. Зато айпаты и айфоны появляются сразу во всех уголках земли, весь мир летает на «Аэробусах» и «Боингах», и люди в разных странах обсуждают одни и те же новости. Глобализация становится все более заметной. К сожалению, она идет крайне неравномерно и часто искусственно медленно. Потому что, как говорит политолог Белкин в моей повести «Эксперимент»: «Железный занавес – это не пограничник с автоматом, а язык и культура».
Е.К. Вопрос: Что такое для вас настоящий патриотизм?
Л.П. Ответ: Это трудный для меня вопрос, потому что слово «патриот» давно приобрело у нас определенное идейное содержание. Между тем мне на роду написано скорее быть космополитом, хотя, по большому счету, одно не противоречит другому. Но если «патриотизм» подразумевает бездумную, некритическую и показную любовь к России, то такой любви у меня точно нет. Я вообще не могу утверждать, что люблю Россию. Что я должен любить? Березки? Да, люблю. Русский язык? Я в нем живу. А коррумпированных, бездеятельных чиновников, продажных депутатов, вороватых министров, всеобщее разгильдяйство, манипулирование финансовыми потоками, управляемую демократию, басманное правосудие, плохо скрываемую симпатию к последним на земле диктаторам? Не люблю, однозначно. Я Россию не люблю, но жалею. Жалею огромную страну с изобильными ресурсами, где народ живет много хуже европейских соседей. Изверившуюся, усталую страну, потерявшую ориентиры, заблудившуюся в собственной истории. Эта жалость сродни жалости деревенских баб, которые тысячу лет – не любили, но жалели непутевых своих мужиков. Этой жалостью стояла Россия. Из этой жалости рождались доброта русских женщин, надежда и вера в будущее. Быть может, эта жалость и есть любовь…
…Я так думаю, что «настоящий патриотизм» - это жалость к несчастной России и честный труд.