|
Профессор Пампасов опёрся руками о кафедру и резко сказал: «Короче,
Дважды я вам повторять не стану. Запомните то, что скажу, до глубоких седин.
Если вы где-нибудь, даже во сне, встретите Силу Готовченко,
То никогда не говорите с ним… Кстати, где Петя Фомин?»
Эту самую лекцию, которую так начал эффектно профессор, проспал
Петя Фомин по причине вчерашнего буйного пьянства.
Снится ему, что идёт он по улице, плохо ему и подходит к нему румяный амбал
И представляется – Сила Готовченко – после чего приглашает его в подпространство
Опохмелиться за его счёт. Петя Фомин соглашается тут же.
Оба спускаются в мутный подвальчик с прокисшей, больной атмосферой.
Ступени скользят под ногами. Крысьи глаза шелестят в темноте тихим ужасом.
У Силы Готовченко факел в руках мерцает рассветной Венерой.
Гулко ступает по плитам Готовченко, как кажется Пете, – по плитам могильным.
Игра светотени от факела увеличивает и без того его исполинский рост.
У Пети закрадываются подозрения относительно Силы.
И как только закрались они, Петя заметил рога на его голове, а на заднице — хвост.
Этим хвостом Готовченко приобнимает за талию Петю. Несильно, но строго
Он поднимает и тихо усаживает напротив себя испуганного Фомина.
Из головы своей с хрустом выламывает оба хрустальных рога
И наливает в них до краёв красного полусухого вина.
«Очень надеюсь, что после беседы со мной, ты, Фомин не свихнёшься, —
Он говорит, одёргивая на себе грязный и рваный под мышкой пиджак. —
И не волнуйся, сразу же после этого разговора ты мгновенно проснёшься,
Но тут же поймёшь нерушимую истину, а именно то, что ты полный дурак.
Это открытие перечеркнёт всю твою прошлую жизнь, и ты до скончания века
Будешь пытаться его опровергнуть. Ты станешь крайне серьёзным.
Это и есть самая главная тайна взрослого человека.
Тайна эта, по сути, и делает человека взрослым».
После сих слов Готовченко сплюнул на пол, но попал Фомину на ботинок.
Петя проснулся. Тупо ворочаясь в мыслях, глядит он перед собою.
Память его, словно дождь, — краски смывает с босхианской картины.
И сквозь висок, будто птенец из яйца, пробивается истина с болью.
***
Миша Мячиков и Гена Себякин утверждают, что они поэты
Насилующие реальность методом её хаотичного искажения.
Часто, они рассуждают об этом,
Подогревая водкой своё воображение.
Мячиков горячится, насилуя реальность в своём эстетическом хаосе.
От напряжения на губах его выступает пена.
Он утверждает, что лучшая поза реальности это поза страуса.
Но брезгливо поглядывает на него Себякин Гена.
Он грубо перебивая Мишу настаивает, что как можно активней
Нужно насиловать реальность глядя ей в глаза, в группе и поодиночке.
Миша смущённо замечает, как при этом на Гене штаны спортивные
Натягиваются в районе фаллоса, и на них распускается влажная точка.
Себякин перехватывает взгляд Михаила и надменно
Садится за стол, отхлёбывает водку с горла.
Миша знает, что Себякин давно и безответно
Влюблён в его сестру, с которой Гена встречался, но которая его прогнала.
Оба поэта замолкают ненадолго.
Осмысливая то ли сказанное, то ли пережитое ими когда-то.
И тогда, то, что реальней, чем ночной разговор и выпитая водка
Берёт их за горло и не отпускает от этого рассвета до следующего заката.
***
У Гарика Доброго была недобрая репутация.
Про него говорили, что он и матери родной плюнет в душу.
По-видимому, при рождении ему забыли проколупать дырку в заднице
И поэтому, все дерьмо пёрло из него словесно наружу.
С Добрым не хотели связываться, и Гарик знал об этом отлично.
Вечерами он валялся на лоснящемся салом диване расцветки удава.
На физиономии его играла улыбочка циничная.
Иногда бланж переливался, то под левым глазом, то под правым.
Добрый смаковал скандально прожитый день как десертную порцию.
Рюмочками, принимая вовнутрь приготовленную им же настойку.
Ему нравились такие взаимоотношение с социумом.
Так же как нравилось, что окна его квартиры выходят на помойку.
Когда он смотрел на неё, то сладкая истома
Его обнимала, словно девушка, в которую он был влюблён тайно и строго.
Добрый знал подробности жизни каждого жильца дома.
И конечно любимой, анализируя помои, которые она выносила под его окна.
Он точно знал, что она на обед и ужин варила.
Он так же знал, что встречается она с каким-то артистом.
У него была мечта, чтобы возлюбленная, его чулком удавила.
И представляя это, Гарик часто занимался онанизмом.
По сути, так и случилось. Мне сообщили вчера,
Что Добрый голым повесился на чулке подобранном на помойке.
Жители нашего железобетонного двора
Жёстко отозвались о жизни и смерти покойника.
***
У Валентина П. – острая паранойя.
И, как он утверждает, мистические видения.
Когда-то он вышел на путь воина,
И дошёл до двухцентнерного ожирения,
И сверхценной идеи своего величия,
Подтверждённой массой своего тела.
Он страдает от тупого безразличия
Человечества, которое его не разглядело.
Он знает, что всё это происходит не случайно.
Он знает того, кто «перешёл ему дорогу».
А еще у Валентина есть большая тайна.
По ночам Валентин говорит с Богом.
Как только стемнеет, он зажигает свечи.
Становится на колени и от сегодня до завтра,
С потусторонней надеждой горячо шепчет:
– Господи мой Боже! Тебя ведь нет!? Правда!?..
***
Тот же подвал, те же четыре стены.
Вид из окна на потерянный в хаосе метапространства завод.
Эта история произошла, еще до войны.
И не история это, а так, эпизод.
Там вдалеке от центральных улиц – скользкие виражи.
Затхлой пивной сомнительный антураж.
Дым сигарет, перегар, привычные типажи.
Но за одним из столов сидел необычный персонаж.
Он говорил, портвейн расплёскивая из кружки,
Связно и чётко, немного волнуясь, но без остановки:
– Новую заповедь я вам даю – жрите друг дружку, еб..те друг дружку!
Пуля в затылок тому, кто не поддаётся моей дрессировке!
За этой формулой нёсся галопом чужой, неразборчивый мат.
Кто-то тогда возразил по зубам этому алкашу.
Помню, у ног его, в луже вина, валялся мятый плакат:
«Я ваш новый Христос и скоро всем вам я это докажу».
|