ОСЕНЬ

Чем дольше веришь – тише слова молитв.

Светлее ночь. Размереннее строка.

Невероятно ярок осенний лист,

И растекается в рамке небес закат.

Из города – все дороги ведут к воде,

(Чем ближе дюны – пронзительней синева),

И в янтаре тает короткий день.

Всё – забывай. Намеренно – забывай!

Касается края воды золотой клубок,

Идешь, почти не касаясь седой земли....

И вдруг понимаешь, как равнодушен Бог.

И как – нечеловечески – справедлив.

            * * *

– Помнишь, соседка была, говорила "Алла..!"

И замирала, к небу подняв глаза.

В нашем квартале (пять минут от вокзала),

Жить без молитвы было никак нельзя!

Здесь Богоматерь на трех языках просили

(Все, говорят, дороги приводят в Рим!)

Выпив, кричал Иван, что светлей в России

Солнце… седой раввин соглашался с ним.

Плыл над кварталом запах вина и хлеба,

Послевоенный запах, хвала Богам!

В городе нашем дороги взмывали в небо,

Бережно огибая последний храм.

            * * *

Снова приснятся шпили и купола.

Где родилась? Вопросы немых анкет.

Это какой же надо иметь талант,

Чтобы всю жизнь – на единственном языке –

Петь, молиться, плакать и проклинать.

Чтобы земля и страна, и язык – одно?

...Вижу двадцатый год – в иноземных снах –

Шпили и купола накрывает ночь.

Господи! Я с тобою давно на ты,

Не на коленях, Отче, глаза в глаза.

Помыслы неуклюжи, слова – просты.

Но ведь зачем-то такую меня – создал?...

Тучи вдоль горизонта. Дождись грозы,

Дышит золой и дымом декабрьский час.

Только одно осталось – родной язык,

Слово – на слух и вкус, и строка – на глаз.

            НОСТАЛЬГИЯ

Привычно просыпаться по утрам,

перебирать слова, тарелки, мебель

передвигать, а в равнодушном небе –

не облака, а радуга реклам.

Так жить в Париже, Рио… Где ещё –

в Житомире? И всё такой же вечер,

На горизонте купола мечетей

или костёлов. Рабби или ксёндз

угрюмо-равнодушен, как и тот,

кто… Да простятся прегрешенья наши!

Себя в себе не расплескать, как в чаше,

в любой стране под небом-шапито.

            * * *

Казалось, закрыть глаза и наступит лето...

Полить цветы? Откладываешь вязанье.

Бесследно проходят годы, почти бесследно,

зеркальный круг отражает забытый замок,

распущенный гобелен и седые кудри.

Ах да, цветы. Остаётся шагами мерить

пространство спальни. Эхо на гулкой кухне

вздыхает, играет ветер дубовой дверью.

За окнами силуэты? – Скелеты башен,

другое небо, иные, чужие зимы.

И всё вязать, неизвестно зачем, рубашку…

Хотя бы имя вспомнить.

Хотя бы имя…

            * * *

А выбора нет и не будет – носи, рожай.

На листьях оливы – смотри! – серебрится пыль,

И снится камень, хищная плоть ножа,

Нашедшая цель. Стотысячный вздох толпы,

Всегда, ты слышишь? За веру, вождя и власть,

(Учить надеялась мальчика  – алеф, бет),

Зачем богам превращать эту землю в плац,

Как будто мало для битвы им – всех небес?

Молился город на тысяче языков,

Швырял, смеясь, убогим свои гроши.

И снилось – солнце над миром стоит высоко.

Идёшь босиком, на голове кувшин.

            * * *

Дорога – до леса, дорога – до лета

До борта, до гонга, до – трапа дорога...

Последней молитвы – смотри – до рассвета

Осталось всего лишь два слова – и амен.

Ты меришь взаимность – детьми и годами,

Рождественским утром и запахом хлеба...

Мне – мало! Ты слышишь – мне мало – над нами

Сегодня ещё распростёртого неба...

Мне – мало.

            РАХИЛЬ

Говорил, глаза мои – цвет воды,

Напоить просил. Не поднять кувшин..

– Завитки волос – на ладони – дым.

"Не спеши, прошу тебя! Не спеши.

Не она одна. Не о ней, одной" –

Дым костров. Шатры. Силуэт горы,

Накрывает тихо долину ночь,

А ладонь твоя – на руке сестры.

– Ты не знаешь, дитя – о тоске племён

По земле, о связи времён и вер...

– Говорил, моя кожа – горячий мёд,

А сестра опять открывала дверь

Ты не знаешь, как прорастает боль,

Застывает в теле – цветком ножа !

Я не знаю, что говорит твой Бог,

Но сестру уводят в шатер – рожать.

Безнадёжно – тысячи голосов

( Говорил, глаза мои – как вода),

Каждый месяц – слёзы и кровь – в песок.

– Подожди, любимая!

– Сколько – ждать?!

Шелестят оливы. Стекает синь

Ледяного неба – в мою постель.

Снова снился рыжеволосый сын,

Говорил – из наших с тобой – детей.

            ДОЧКЕ

Каждой мышке серенькой – по норе,

Сладкоежке каждому – пахлава...

Первое условие – не перечь,

А второе (правило) – забывай!

За окном  по-прежнему – шум двора,

Не февраль? Наверное, вновь июнь,

Повторяй, мятежная, "не права",

А в постели, шепотом – мол, люблю.

Снова нитка ртутная – вниз, к нулю,

Чудо не случается, верь – не верь.

Перемножить минусы – будет плюс?!

Попроси у господа сыновей.

            * * *

Можешь гадать (опять!) на кофейной гуще,

Или – по новой – перестилать постель.

В гулком дворе – бессчётно – котов орущих,

А в коридоре – вопли чужих детей.

(Не вспоминать, коридором какой больницы

Шла восемнадцать вёсен тому назад.

Сколько проклятых лет продолжают сниться

Доктора обезумевшие глаза)

К микрорайону тихо крадётся полночь,

Ладно, подружка, выпей. Потом – прости.

Кто был отцом? И цвета волос не помнишь.

(Если бы не порвался презерватив!...)

Не угадаешь. В гуще сюжетных  линий –

Что-то удачно, а где-то – давало сбой.

(Если бы муж (второй!) не мечтал о сыне!

Если бы он потом не ушел к другой!)

Девочка, все – уходят. Всегда – уходят.

Папа и мама, дети, мужья, коты.

Лучше давай – в который раз – о погоде,

Кофе в китайской чашке давно остыл,

Карточный домик надежды бессильно рухнет

Под бесконечным «если бы... он... а я...»

В эту минуту мы всё равно б на кухне

Вместе с тобою пили плохой коньяк.

            СЛОВО

Нет, не тюрьма. Мир – комната для немых,

Перегорели пробки – сиди впотьмах.

Город наутро звонким дождем умыт,

После зимы опять наступает март.

Окна откроешь – шепот и шорох шин,

Птица поет (и куда ее занесло?),

Воздух расцвечен звуками и расшит,

Слушай! Лишь одного не услышишь – слов.

Клавиши, струны – можно любой мотив,

Или жестикулируй, пиши, читай.

Эпистолярный жанр, только выбрать стиль...

Буквы – смотри – ложатся на гладь листа,

Слово (как птица в тугом силке) задрожит,

И зазвенит – на разные голоса!

Мы перепишем по-новому нашу жизнь,

Ведь всё равно будет некому – рассказать.

            * * *

Сползает солнце за горизонт,

становится небо сплошным желе.

Затвор проверить – ещё разок –

да вещмешок, да бронежилет.

На всякий случай перекрестись, –

свинья, неважно, такой же зверь –

Эдем пылает, мелеет Стикс,

и выцветает узор ветвей

столетних вязов, дубов, секвой,

кору отслаивает эвкалипт…

Простое право – самим собой

остаться здесь, в загоне Земли.

Упрямо, ровно ( в последний раз)

патрон в обойму, колчан – стреле...

Молись – даст Бог! – не заметит нас

петля предутренних патрулей.