|
"В ПАЛЕРМО НЕХОРОШАЯ ПОГОДА…" (стихотворения)
Эпиграф:
Из письма (май, 1824) А. С. Пушкина (1799—1837) к его другу поэту Петру Вяземскому:
«Твои стихи к Мнимой Красавице (ах, извини: Счастливице) слишком умны. — А поэзия; прости Господи, должна быть глуповата».
УТРО
Лежит собака у забора.
Бежит по улице трамвай.
Сидят в трамвае пассажиры.
Свистит от пристани гудок.
Вот гражданин в могучей шляпе.
На ней пятно: то какнул птичк.
Но гражданин не замечает:
Он пожирает бутерброд.
В том бутерброде – вид величья.
На нём в три слоя колбаса.
И масло есть. Калорий в масле,
Наверно, много. Это знак!
А вот ребёнок пробежавши.
Куда бежит – а хрен его…
Быть может, к бабушке любимой.
А мож, в песочницу. Играть.
Сгребать куличики лопаткой,
Лепить с песка волшебный дом,
Потом его разрушить махом,
Ступивши детскою ногой.
А за песочницей - пивная.
Мужчины там. Их вид – всерьёз!
Они себя приводят в норму.
Вчера им было хорошо.
А вот мамаша с карапузом.
Его волОчит в детский сад.
А он орёт. Ему не хотца.
Иль просто любит поорать.
Плакат на стенке –
«Больше плана!».
А под плакатом –
Слово - мат.
Кто, интересно, написавши?
Кто сей застенчивый герой?
Толпа бежит.
Куда – неясно.
С толпой – опасно.
Могут снесть.
Я прижимаюсь к стенке дома.
Спиной извёстку обтира.
Короче, утро.
Жизнь проснулась.
Пора начать творить добро.
Считать себя фигурой быта.
(И мусор вынесть не забыть!)
ОДА ГОЛУТВИНСКОМУ ПИТЕЙНОМУ ЗАВЕДЕНИЮ, ИЛИ ПРИВЕТ, КОЗЛОВ!
(поэтический экзерсис на злобу дня и обслуживания общественного питания и поения. Исполняется противным, но задумчивым голосом. Сопровождается могучими заглотами из пивной кружки)
Посвящается моему лучшему другу и весёлому собутыльнику, скромному и стеснительному товарищу по всем известному и широко распространённому увлечению, постоянному посетителю нашей привокзальной пивной под названием «Василёк», а также популярнейшего у местных жителей и гостей города питейного заведения «У Ритки», что теперь переехало от площади у магазина «Тысяча мелочей» к пельменной у бывшего ресторана «Коломна», Гарьке Сэ Застенчивому
В Голутвине весёлом
Рыгалово известное
Стоит, огнями светится
Клиентов - невпротык.
Идём сюда с товарищем,
Берём палёной водочки,
Пивка из бочки тёплого,
Беляш. Иль даже два.
А за прилавком –Клавочка,
Культурнейшая женщина,
Красавица щербатая,
С огромным синяком.
Ручищи в боки вскинула,
Железным зубом щерится,
Орёт дурниной, милая,
Чтоб на пол не блевать.
Блевать здесь не положено,
Культура здесь примерная,
Припёрло – выдь на улицу.
Там хоть обблюйся весь!
А люди здесь добрейшие!
В пятак засветят влёгкую,
Такая вот тошниловка.
По нашему – рыгло.
Попить здесь можно водочки,
Покушать хрен с котлетою,
Запить пивком разбавленным,
Послушать разговор.
Попив, пройтись по Окскому,
Зайти на берег ветреный,
Раскинуть руки в стороны
И громко крикнуть: «Эх!».
И выслушать ответное:
«Чего орёшь, паскудище?
Не видишь – люди замерли.
Всю рыбу распугал!
Иди быстрей отседова,
А то поймаешь запросто
По наглой жирной мордище!
Не понял, что ли, ты?».
И я, понЯв приветное,
Пойду по брегу тихому
К причалу ко заветному
И тама утоплюсь.
И волны шелестящие
Меня накроют ласково.
И люди скажут ласково:
« И хрен с тобой, Козлов!».
КАНТАТА О ПРЕКРАСНОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Гаррий Бонифатьевич Гребурин –
Очень благонравный гражданин.
Мягок, тонок, нежен и изящен.
И по крови, кажется, грузин.
Или даже он нанаец древний.
Или турок. Может, бусурман.
Но хорош! Глаза блестят как сабли!
И бывает Гаррий в стельку пьян.
А чего такого? Благородство.
Сладость жизни. Сладость бытия.
Естеством не нужно огорчаться.
Скромность быта – лишь проформы для.
Только где оставленный Гребурин?
Вот же он! Корсар! Силач! Едок!
Чашку каши мигом уминает
И котлет армейский котелок.
А потом испьёт бидон кефиру,
Отрыгнёт как громом одарИт.
Этот Гаррий, он такой забавник!
Несмотря на свой радикулит!
Всё равно хорош! Гремя ногами,
Ходит он по берегу Оки.
И ему сияя картузАми,
Кланяются в пояс мужики.
ПРИЯТСТВЕННЫ МЕСТА СИИ И НЕИЗБЫНО ГРЕШНЫ...Приятственны места сии и неизбывно грешны… (ЭЛЕГИЯ)
Эпиграф:
- «Село, значит, наше — Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя. -
.
( Сергей Есенин, из поэмы «Анна Снегина»)
В прекрасном милом городишке,
Где утром бегают на пруд,
В обед всегда читают книжки.
А по ночам кого-то прут,
Там проживал и я когда-то.
Там – хорошо. Там скушно жить.
Сей город скушностью прекрасен,
А быт его нетороплив.
И в обстоятельствах неспешен.
Жизнь как в замедленном кино.
В минуту -- шаг. Иль два. Не десять.
Зато вздыхательства полно!
И я гулял по тем аллеям.
Едал в столовой петухов,
Сидел на лавочке у дома.
Щипал красоток незнакомых,
Знакомым вежливо кивал,
ПодОлы девкам задирал,
Смеялся громко по-французски,
В мордасы дворникам совал
И сидя в парке на скамейке
НогУ на нОгу томно клал.
Тем создавалось самомненье.
Я в быте скромном жить не прочь!
В том смысле, что не зазнавался,
Дерьмом в соседей не кидался,
Ругался редко (но ругался)
И самоваром распалЯлся,
Хлебая чай с утра и в ночь…
И не был быт тот лжив и грустен.
Тот быт не пагубность проблем!
Он -- осознанье сновидений…
Пойду-ка я чего-то съем.
А может, выпью. Два стакана.
Но это грустно. Это быль.
Опять с чего-то зачесался
МочЁвый, кажется, пузырь…
НАД ПАЛЕРМО ТУЧИ ХОДЯТ ХМУРО...
Эпиграф:
- На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят…
Этой ночью банда самураев
Перешла границу у реки…-
( из песни. Кто написал- не знаю. Кто исполнял- не знаю. Да и накой мне это надо знать? Какой в этих знаниях посконно-сермяжный смысл?)
Смотрю кино про мафию в Палермо
И поневоле сжаю кулаки.
Козлы! Подонки! Твари! Негодяи!
Судью бомбОй взорвали на куски!
Он с виду старичком был славным, мирным.
Очочки, глазки и покорный взгляд.
А мафиёзи бомбу подложили,
Нажав на кнопк, исполнили заряд.
Взрыв прогремел! Очки с носА слетели!
Башка – в лапшу. Мозги из бОшки - вон!
Вскричали внуки: «Дедушку взорвали!
О мама миа! Дон пирамидон!».
А мафиёзи в это время хохотали,
С подвалов жадно выпятив носы.
Трясусь опять от гнева-возмущенья
И в рот не лезет палка колбасы.
Я выхожу на улицу родную.
Ни мафиёзь, ни кошек, ни собак.
Лишь тольк соседка, Дуська Гребунькова,
Орёт кому-т, тряся в руке кулак.
Эх, скукота! Нет. это не Палермо!
Ни мафиёзев нету, ни бл…дей.
И лишь скакает около помойки
Нахальный, тощий, грязный воробей...
Пояснение:
Пале́рмо (др.-греч. Πάνορμος, лат. Panormus, итал. Palermo [paˈlɛrmo] слушать, сиц. Palermu) — административный центр одноимённой провинции, расположенной в Италии.
О, ПАРИ! О, МАРИ! ТЮИЛЬРИ! АЙ-ЛЮ-ЛЮ!
(песенно-плясовая кантата о некоем неугомонном литературном персонаже, он же - редкостный даже по литературным меркам раздолбай)
Куплет номер один:
Я гуляю по Монмартру,
Ветер лижет мне лицо
И с чего-то нестерпимо
Зачесалось ицо.
Почесал. Взглянул направо.
Речка Сена там текёть,
На её на водной глади
Вижу с хреном бутерброд.
Припев:
Эх, ты Ги де, эх, ты, Ги де,
Эх, ты, Ги де Мопассан!
Ты когда бываешь трезвый
И когда бываешь пьян?
Куплет номер два:
Тут скакая на кобыле,
Мишк Боярский (Д, Артаньян),
Дев парижских обжимая,
Потерямши чемодан,
В ком письмо лежал от папы
( Не от Римского! Его!),
Где просил тот де Тревиля
Раздобая своего
( Это, то есть, Д, Артаньяна)
Хоть пристроить хоть куда!
Ведь в деревне он сопьётся,
Иль удавитц в провода!
Иль съебёца стопроцентно!
Он до дев весьма охочь.
Шишку дрочит днём и ночью,
Несмотря на день и ночь!
Припев:
Куплет номер три:
Де Тревиль - мужик что надо.
Раздолбая приютил.
Выдал саблю, выдал пАйку
И здоровую кобыл.
Но напрасно хлопотался:
Этот лядский Д.Артаньян
Тут же снюхался с красоткой,
Вновь просрамши чемодан!
Звать красотку Константиной
( Иль Констанцей, если хошь),
А мужик её, констанцев,
Оч. на ёжика похож,
У которого ежиху
Утащили из гнезда.
Вот такая та Констанца!
Ненасытная пи…! (вы поняли кто)
Припев:
Куплет номер четыре:
И конечно, понеслося:
Лядство, пьянство, колбаса.
Де Тревиль волчарой воет,
Матерится в небеса,
Что послали те урода,
Сам с таковским пропадёшь.
У Людовика-собаки
Сладко с блюда не сожрёшь!
Нет управ на раздолбая
Ни с закатов, ни с утра!
Только слышится лихое
« Нам пара-пара-пара!»
Припев:
Нога в тумане (пейзажный экзерсис)
Вот дева шаловливая.
Её зовут Коко.
НогУ свою прекрасную
Вздымает высоко.
И слышу восхищение,
Восторга томный вздох,
Как будто кто в забвении
Нечаянно издох.
Нет-нет, я не в претензии
К красавице Коко!
Пускай и дальше вертится,
Вздымая высоко!
Уж коли ей вздымается,
Чего же не вздымать?
Чего ту непонятного?
Чего не понимать?
Но есть цена прекрасному,
И есть прекрасный вид.
Вздымая, он вздымается,
Теряя индивИд.
А ей, красотке ветреной.
Такого не понять,
Пока она вздымается,
Пока такая стать
В соблазна поведении.
Не стОит горевать!..
В взбрыкливом задымлении
Обрушилась кровать!
Курятники обрушились,
И рушатся стога…
Лишь вертит в отдалении
Какая-то нога…
|