|
ВНЕЗАПНЫЙ ДОЖДЬ НАД МОСТОМ
Х
Гильотина двери с утра.
Выходя – выходи
В лиловатых вещей экран,
Будто один.
За гравюру горы, двора
Посередине.
Ветка сакуры горячее льдины,
Каллиграфии самурая
ГОСПОДИН МАТУС
И хотелось там находиться, Джон,
Где рассвет ссекает сквозным ножом
Знак вопроса – и в пустоту прыжок
Совершен.
Оттолкнувшись от края вторых дверей,
Тень орла над плато в висок втерев,
Подтвердив глазами его всех рек –
Шелк.
Вот и он в путевых тетрадях века
Пишет больше, чем запись ведет рука
В мире щедром, как азиатский кайф
К переменам.
Только слух тумраном зальет – и вдруг
Драгоценные реки внутри, вокруг,
А мы тут – в гостях, не сомкнув и рук,
Там – проснулись одновременно
OZ
Поутру мостами наших эпистолярных
Cнег с континента на эллинги по выкройке Ямамото
В складках стекольных, твердеющих – городами
По сходству с печатным шрифтом, его ремонтом.
Окно - перекресток Оккама и камня в дне
Недели, традиционно назначенном миру для отдыха.
Сон, прорывающийся из сна, где нас нет,
Изнуряющий кнехты перемещеньем лодок.
Ома густой коридор выводит к прибою,
От расстояния у значения нет лекарства,
С точки зренья полярников в маятнике пробоина.
Планетарный ветер - темой прощания с Зороастром.
Облако утесняется яблоком в чужеродном приборе,
В воздухе, затапливающем маки, костры и царства
...
Столкнуться на фото, в углу геометрии, выронить
Отсутствия стыд из продавленных мелом парадных.
Невидимый телу набросок твоей головы
Надежней числа ночьих эркеров тонущих, взвыв
От столоверченья. Мы все просадили. Мы рады.
И пробуешь тронуть разрез золотой синевы -
И падая, где, остывая в пробелах листвы,
Рулетку вертеть на балу, где ходить нам в нарядном.
На голос выходишь из зданья, выходишь – из тела.
Кто старше потери – в прочтенье отчетливей вник.
Не «друг уезжает» - от времени век твой отвык
В пространстве, ещё убедительней Эшера тем лишь.
ДЖАЛУ
/тому, кто не исчез/
Когда не осталось слёз,
не настало дел,
не представилось слов...
прийти к ним, стать прозрачным, как предать;
ясней, чем дверь оставленная в сне,
изменчивость - что может быть верней
во времени, на слове невермор,
как опыт,невозможно то отдать,
открытое и лёгкое, как «да»,
протяжное и слитное, как снег.
МЕЖГАЛАКТИЧЕСКИЕ ЭЛЕГИИ
И расстояния присутствие довершают.
знаю, что слышишь и мой, крошащийся
за архипелагом
край папиросной почтовой птицы
в крюшонном кармане гостиницы,
где стен металлический гул,
где вместо кальяна затягиваешься на берегу
элегиями - за клинописью по сердцу иная влага.
из этой выходишь неровно, толчками,
как из воды моря,
даже если волны
в твоей комнате по ребра,
и от этого в доме поднимаются занавески и камни,
зодчество помнит – свет для Кали
падает дробью.
Контуртвойпроступаетвпроемедвери
так, что хочется повторить
это не только тушью, как минимум, раза три –
шагом, дыханием, чтеньем подробным,
из каллиграфии этой выходишь –
как из-под стражи собственных молний,
приглашеньем к спонтанному новоязу,
и не то, что открыткой, или то сказкой,
окна снаружи – электрические моллюски,
в наших, иных – улиц плети
эхом тибетских отметин
и в с е о с т у ж а ю щ и й с н е г
ивсеостужающийснег
СФИНКСОВ СОН
Травам – ткать серебро.
Царства дарить – смелым.
Мне Попутчик сказал, кровь –
Странное дело.
Самум искать попутчику
В поле. На пять сторон:
Камень - меч - лист - луч -
Ворон?
Миф о добыче огня,
Символов связка стальная,
След это смерть коня,
Паллиатив данайский,
Полцарства, отрезок, точь
На перевале эха,
Театра текста почта
В огненной пастве века.
Звук на ходу песку менять,
Усиливать – зеркалам.
Проводник, промолчи меня,
Нет ни добра, ни зла-
Мало ли чем не шутит
Разъединенный глаз,
Перекладные шурфы,
Почвы двудонный пласт.
Вот и параду скроен
Бережно к темени нимб,
Помня по слепку роли,
Как тот иероним.
Ключ проводник получит,
В Силы дверь постучит.
Мне твердил Сирокко, я лучник,
Шаги – Тишине учить.
Скор и о зренье ольмека
В зеркале знака ответ –
Он продолжает их всех,
Здесь они его - нет
ПРОИЗВЕДЕНИЯ ГЕРОЙ
Голова будды из шунгита с отбитым краем –
Притча о сопромате.
Щит, пронзённый изнанкой плёнки -
В зеркале встречи.
Мальчик, поющий у моря Изиды -
Престола её коленей
АЧАРЬЯ
Луны дорогой объектив с хорошей выдержкой,
Чего не скажешь о странниках и о призраках;
Труппах комедиантов, коих и не увидишь то,
И о прочих видах со склонностью к месмеризму.
Они веруют, что все они живы, Мидия,
Потому продолжай доверять изнанке.
Друг берет за руку – и “теряешь сознанье”,
Как в третьем чувствительном веке в Тавриде.
Вот все иллюзии о взятии контуров,
Что в дадаистах, что в нововерах,
А в реквизите гримеров одни котурны,
Волки не сыты, овцы играют скверно.
Отрадно вполне, иллюзия тонкого опыта
Надежнее сложных людей, агиток содома.
Учитель берет глаза – исчезают все копии,
То происходит ясно, красиво, долго.
Они думают, что мы джины, Мидия,
Музыка развращает ум еще до вступления,
При возвращении инструмента ли, исполнителя
В племени ценятся скромные и святые - хворост, поленья
МЫ ВИДЕЛИ ЛОТОС
еще не завершенные полотна
предлунного дымящегося круга,-
раствора молока с бенгальским чаем
с серебряным в нем поворотом сна;
и профиль, проступающий за фреской;
вторых огня и ветра вдох синхронный,
как между изумленьем и желаньем,
проектора тревожащего плеск
открытием, что некуда вернуться,
ни в поселения, чьи имена как жажда,
ни к тучам, давшим очертанья мысу
за улочками шириной в копьё.
как явно нас меняют эти карты,
льдам ничего не остается, кроме –
смотреть,смотреть, как неизбежность встречи
возводит в нас пороги Атлантид.
По телу руны движутся рисунком,
когда мой голос узнают те солнца,
здесь все не даст нам не узнать друг друга,
ничея, заклинанья отпустив
|