| |
"ПОТОМУ ЧТО"
* * *
Вдруг появляется Синяя Борода.
Иди, говорит, со мной.
Ложись, говорит, сюда.
Смотришь с недоумением на него:
Ты, дядя, совсем того?
Кряхтит, обижается, путается в словах:
Что ж, видно, старый совсем, видно, дело швах.
И пятится к выходу, гордость в кулак зажав.
Не чуя, как в сумрачных далях иных держав
Звенят голоса прекрасных и неживых,
Мутируя в сто одиннадцать ножевых.
От всех унесенных затемно от земли.
От всех, что однажды дрогнули
И пошли.
* * *
И не то чтобы не поётся – скорее не плачется.
Мимолётный соблазн промелькнул да и был таков.
А могла бы решить стать суровой асфальтоукладчицей
И всю жизнь защищать дороги от дураков.
Кто судьбу упустил – тот вовеки за ней не угонится.
Механизмы успеха безжалостны и просты.
А могла захотеть стать приветливой тихой садовницей
И в воронках от бомб день за днём разводить цветы.
Сотни брошенных тропок, и сотни ещё обнаружатся.
Если думать всерьёз – вряд ли выдержит голова.
Столько пользы могло бы быть, столько пронзительной нужности,
Но иду по земле – а за мной лишь слова, слова...
* * *
Воздух полон упрёков: «Мы же одни на свете!..»
Ты ведь знал, что отец мой – ветер, и мать моя – ветер,
что подобных отвергнет река, и земля не вскормит,
сколько б я ни сидела, напрасно пуская корни.
Ты же видел, куда смотрел, – так какого чёрта
удивляться тому, что однажды я стала мёртвой,
не сумев отдышаться под толстой гранитной глыбой.
Не жалей, не гневи небеса – это просто выбор.
Об одном лишь прошу, уходя от тебя с повинной:
не отдай меня тем, что засыпят песком и глиной.
Дай в закатном огне напоследок взмахнуть крылами,
потому что отец мой – пламя, и мать моя – пламя.
|
|