| |
ЦИКЛ «СТИХИ ЛЖЕДМИТРИЯ»
1
Мать моя родимая,
омочи глаза,
к Богу невредимая
упадет слеза.
Быстрой кровью прыскали
раны от ножа;
со следа кто рыскали,
добивать спеша,
сбились – Русь просторная
сберегла себе
вороненка черного
на потех судьбе.
***
Страшная, падучая,
смертная болезнь
вдоволь тело мучила –
а возьми исчезнь.
Все с меня глубокие
раны прочь сошли,
смертные, жестокие –
сгинули в земли.
Кличкою залатанной
обзовусь – мое
тайно имя, спрятано
в святцах, как ничье.
Только люди божии –
вор да пилигрим –
знают, перехожие,
кто прибился к ним.
2
Будет время малое,
да лихое страсть –
мне Господь пожалует
над Россией власть.
Будешь, самозваная,
милая страна,
скатерть самобраная
зелена вина.
***
Запируем-пьянствуем,
растревожим глушь
русского пространства и
русских квелых душ.
Недолго куражиться
праздником, игрой –
всем Россия скажется
суровой и злой.
3
Звон колокольный, и бежит народ
на площадь, там затопчут все следы.
А тело что – примет в нем бывшей жизни
не сохранит.
И рассуждай теперь:
царевич – нет, слуга, и непохожий.
Кто мог узнать, те – вон они, лежат
растерзаны. Сличай теперь доносы
заведомых врунов и дураков,
но преданных.
Он покидает Углич,
становится разбойником, монахом,
крестьянином и воином, святым,
живым и мертвым.
Это все и есть
народ. Так некий бес себе меняет
личины.
В каждом мимо проходящем
мерещится он: то купец заморский
по-русски говорит не как чужак,
то слишком лихо сабелькой махает
стрелец – откуда в этом немужичьем
искусстве мастерство такое, а? –
то некий черноризец рассуждает
как о своей – политике московской.
4
И долго будет он гадать:
который? тот, не тот?
Живой ли, мертвый лег лежать
у городских ворот?
Как страшно на чужом сидеть
на месте-высоте,
в тоскливую тьму-даль глядеть,
тревожных ждать вестей!
***
А там, на Западе, пуста
и суетлива мысль
вздувает чёрту паруса,
чтоб черные неслись
в извивах молний тучи – к нам.
И что они несут?
Погибель Родине! Царям
суровый, правый суд.
5
Хитрой отецкой науке
по письменам Книги Царств
выучился – сколько муки
выдумал, сколько коварств.
В долгой тюрьме кандалами
были молитва и пост –
пали, проржавели сами,
изгрызла вещая злость!
***
Я очутился далеко,
песьи вокруг языки;
нужен всем гость одинокий –
ластятся, щерят клыки.
Что им искать с езуитской
логикой против моих
мыслей и веры российской,
вещих снов и золотых?
6. КОЛОБОК
У меня у бедного
плоть – платить долги,
гроша нету медного,
лаптя для ноги.
По сусекам метено
пыли и зерна;
некая отметина
на судьбу дана.
По дорогам хожено,
кочено путей,
столько растревожено
голодом зверей.
***
Я верчусь – мне угол где,
луза для шара?
Я по синей Вологде
прокатил вчера.
Я по Туле праздничной,
пряничной, резной
скакивал, проказничал,
всех дразнил собой.
По Рязани-городу
косопузый сброд
гнал, задравши бороду,
меня взад-вперед.
Круг-дорожка стелется,
скок через межу –
сказками бездельными
всех заворожу.
***
Приняла мила дружка
стольная Москва,
схарчила голубчика
с одного зевка.
7
Ох и здорово ты шутил,
крутил,
вертел,
пел,
брат мой, большой брательник,
на сопели сопельник,
на ветрах мельник,
в трудах бездельник.
Научи меня своему мастерству,
многому ведовству,
почти колдовству,
научи,
как жизнь прошутить,
как полячку расшевелить,
как мать-Москву пропить.
А умирать придется – я так же хочу,
как жил дураком,
лететь с ветерком!
Кто сказал, что не могут летать
скоморох и тать!
Солнцу на закат
отправит кат.
8
Снова я смерть стряхнул с себя,
черную тень сбил,
голый-босый ушел
от мученической Москвы,
от изменнической Литвы,
и краля моя со мной.
А в первом походе со мною был
всяческий беспокойный сброд,
а в Тушине вообще хорошо –
чистый бестиарий,
отверженный род,
изъязвленный как нельзя еще.
Значит, Бог помогает,
раз с этим войском
еще раз сшучу с Россией –
будет мать помнить
сынка своего, выблядка
царских кровей ярых.
9
А не так-то полымя
просто загасить –
в Тушине веселыми
ночки могут быть.
Ночки, утры ранния,
все в чаду, в дыму.
Тот ли я? В тумане я?
Мертвый? Не пойму.
10
А людей не хуже мы сыграем
свадьбу – пир горой братве, народу,
здравицы такие возглашаем,
будто правда предстоят нам годы.
Кто в дверях
в рост возник?
Белый лях?
Рус мужик?
Лей еще, еще, венгерским током
сердце заливай! А было страшно,
а сбежала из Москвы жестокой
русская царица, отсмеявшись.
Командор,
камень-гость,
своруй, вор,
плоть и кость!
Ты – воскресший мой, любимый, мнимый –
в первый раз – заглазно, нынче – очно.
Себе облик подбирает имя
непохожий, некрасивый, срочный.
Юрк со мной
люб в постель –
мертвый муж
жив отсель.
11
Я воскресну в Тушине,
на Урале тож,
я от Волги-матушки
пущу к росту грош
жребия, орляночки,
русской гон судьбе –
стонет персияночка
посреди зыбей.
***
Там, где поднимаются
черни к топору, –
тень моя шатается,
весь я не умру.
Где костры горючие –
самопал – горят,
там мою везучую
суть они творят.
Где под ветром-голодом
клонится народ,
там червонным золотом
мне мостят приход.
***
Сколько бы ни резали,
делали со мной
пулями, железами,
петелькой тугой –
косточки оденутся
плотью нов-новей,
перекинусь обликом
с малым из людей.
***
Вечный Жид бессмертие
мыкает свое,
черное усердие
по Руси святой.
С каждым годом более
поддается Русь –
будет мне раздолие,
навсегда вернусь.
12
Вора-ворона скогтили свои,
убили свои,
а душа его в воренке-вороненке
очнулась,
нагая над землею,
нагая над родною
метнулась.
А душу не удержать –
будет над Русью летать,
Бога смущать,
плакать, роптать.
А ее, душу, резали уже в Угличе,
а ее в Москве на воротах вешали,
а ее палачи рвали,
а ее костры сожигали,
а ей, черенькой,
хоть бы хны –
живехонька,
облетела она полстраны,
все охала.
***
Мертва Русь – болото теплое, топкое,
мертва Русь –- ветры дуют, вихри в ней беспрепятственно,
мертва Русь – мороз идет, кость ломает, плоть костенит,
мертва Русь – что ль, оживит ее душа моя блудная?
13
И прокляли меня,
и нарекли святым,
молитесь, стон стеня,
ругательски кляня, –
я есть, как был, один.
На тридевять судеб
хватило б жизни мне –
отеческий есть хлеб,
изгнаннический герб
таская на спине.
И сколько дни мои –
лжи, только верь словам
о райском бытии,
в розЫскном житии
по всем моим следам.
14
По-над зимнею землей
ходит месяц молодой,
белый месяц – мертвый царь,
всего неба государь,
ходит-бродит, светы льет,
татям нам спать не дает.
Звезды ночью кап да кап,
с темна неба сходит крап,
режет бездну беглый свет,
была мета – ее нет.
Станет небо в наготе,
в первозданной простоте.
Вот тогда и сном заснем
во весь черный окоем.
Непробудным будем спать,
дивы божии видать.
|
|