Новости, события

Новости 

"Публицистический роман" ("Критика. Эссе")


 

Леонид Подольский. Идентичность. – Москва: Издательство «Золотое руно». – 535 с.
 
 
 
Возможен ли публицистический роман?
 
Ещё совсем недавно я сочла бы подобный вопрос надуманным и нелепым, а его объект – заведомо несуществующим. Ибо это оксюморон, сочетание несочетаемого: жанр художественной прозы, вершиной каковой является роман, и жанр публицистики. Они настолько различны, что этот факт разъяснений не требует.
 
С другой стороны, особенность отечественной художественной литературы – в её публицистичности, и это началось достаточно давно, ещё в пору «критического реализма» XIX столетия. Так далеко заглядывать не будем, но вспомним прекрасное и тоже насквозь публицистичное стихотворение Евгения Бунимовича 1982 года создания, посвящённое Александру Ерёменко:
 
 
 
Поколение
 
 
 
В пятидесятых –
 
       рождены,
 
в шестидесятых –
 
       влюблены,
 
в семидесятых –
 
       болтуны,
 
в восьмидесятых –
 
       не нужны.
 
 
 
Ах, дранг нах остен,
 
      дранг нах остен,
 
хотят ли русские войны,
 
не мы ли будем
 
      в девяностых
 
отчизны верные сыны...
 
 
 
Прочитав книгу Леонида Подольского «Идентичность», вышедшую в этом году, я другого определения, кроме «публицистический роман», предложить для неё не могу. Роман продолжает традиции социально значимой, социально ориентированной русской прозы и поэзии.
 
«Роман «Идентичность» – одновременно семейная, родовая сага, история народа и исторический роман, в котором история «пропущена» через сознание главного героя. Это роман о далеком и недавнем прошлом, о современности, об антисемитизме и национальных проблемах в СССР, о диссидентском движении и о еврейских отказниках, но больше всего – об утере и об обретении идентичности. Это роман-исповедь, роман-размышление, в котором реальное и магическое неразрывно переплетаются между собой», – так представляет издательство новинку Леонида Подольского, писателя, общественного деятеля, главного редактора альманаха и портала «Золотое руно». Уже в аннотации просматривается некое замешательство в определении жанра книги. Леонид Подольский написал очень непростой, богатый историческими реминисценциями и гипотезами текст. Мог ли автор, справляясь с такой задачей, остаться в рамках какого-либо «чистого» жанра?..
 
Текст «Идентичности» начинается с прелестной жанровой сценки:
 
«Одно из самых первых воспоминаний Лёнечки: они с Аликом, приятелем, ползут по широкому клеверному полю, обрамленному невысоким кустарником. Алик был старше, классе в третьем или четвертом, а Лёнечка совсем маленький. Зато у него есть игрушечный пистолетик, громко стреляющий пистонами, а у Алика ружье заменяла сучковатая палка.
 
– Стоп, прижались к земле, – скомандовал Алик. – Там хайгитлы. Пли! Пли!
 
…Прежде чем Лёнечка сумел зарядить свой пистолетик и выстрелить, Алик успел расстрелять целый взвод неведомых хайгитл и, торжествуя, устремился брать в плен раненого языка.
 
– Кто такие хайгитлы? – стал расспрашивать на бегу Лёнечка.
 
– Немцы, – гордо объяснял Алик. – Они все время кричали «Хайль Гитлер».
 
– А ты сам видел хайгитл? – заинтересовался Лёнечка.
 
– Нет, я был еще маленький. Я не помню. А мамка, мы же в войну жили в Белоруссии, пока дом не сгорел, мамка видела. Один хайльгитлер даже долго у нас жил.
 
– Он что, и ночью кричал? – спросил Лёнечка.
 
– Все время. И днем, и ночью, – заверил Алик».
 
Если бы в таком же ракурсе было решено всё обширное содержание книги, она была бы романом без всяких оговорок. Но очень скоро манера авторского повествования круто изменится. От милых зарисовок детской жизни Лёнечки, из которой в его памяти навеки остался эпизод, когда хорошенькая соседская девочка Валечка произнесла в его адрес слово «юрей» и простодушно пояснила: «Это что-то нехорошее», - автор переходит к сугубо отстранённому, описательному изложению, схваченному как будто всеобъемлющим взглядом извне проблемы. Что-то в манере Подольского вести повествование появится от манеры исследователя, делающего научные описания изучаемых явлений. Отчасти такой дискурс объясняется тем, что фокальный герой книги, – медик, защищающий сперва кандидатскую, потом докторскую диссертации, то есть человек из научного мира. На диссертациях внимание автора практически не остановится, но читатель возьмёт на заметку, что центральная фигура книги – учёный, умеющий наблюдать, анализировать и делать выводы.
 
«Вспоминая и размышляя, бродил Леонид Вишневецкий до полуночи по опустевшим пляжам Бат-Яма или Нетании», – пишет автор в главе, следующей прямо за детским разговором. Как догадывается читатель, Леонид Вишневецкий, врач, учёный и мыслитель – это выросший Лёнечка, главный герой книги. Впрочем, точнее, наверное, сказать, что «воспоминания и размышления» Леонида Вишневецкого становятся сутью книги. Так же, как у маршала Жукова, назвавшего некогда этими словами свои мемуары. Формулировка «главный герой» при таком раскладе теряет свою актуальность и переходит от одного человека к целой общности. Главным героем книги «Идентичность» является многострадальный еврейский народ.
 
Вопрос Бунимовича «Не мы ли будем в девяностых отчизны верные сыны?» преследует и Леонида Вишневецкого. Но ситуация Леонида отягощается тем, что он на протяжении почти всей книги не знает, какой отчизне стать верным сыном – российской или израильской?
 
Леонид родился в еврейской семье, но его отец, Григорий Клейнман, прозорливо записал сына при рождении в паспорте на материнскую фамилию Вишневецкий, что дало ему возможность впоследствии стать русским по паспорту. Отец, обладатель историко-философского образования вкупе с иудейской фамилией, достаточно настрадался от советских гонений на евреев, чтобы стремиться защитить сына от тяжкого креста «еврейства». Но отцовская идея обернулась для Леонида двойными страданиями.
 
Во-первых, он всё время боялся, что его обман раскроется, и это чувство было мучительным. «Мимикрия – это оказалась тяжелая болезнь: мимикрировать, прятать душу от чужих глаз, скрывать своё я, глубинное, интимное, страх, вечный страх, как у разведчика», – откровенно пишет автор. Во-вторых, ещё более тяготила Леонида Вишневецкого принадлежность к двум разным общностям: официальная – к общности «советского народа», якобы не знающего шовинизма и антисемитизма, и глубинная – к народу Библии. Эти две общности не могли найти единого языка. Огромная часть книги посвящена «бичеванию» советских порядков, при которых, несмотря на декларируемый интернационализм, евреям подспудно ставили палки в колёса, не позволяли делать карьеру, а то и выбирать себе работу по вкусу, и даже открыто травили. Леонид Вишневецкий всё время испытывал чувство вины за то, что, числясь по паспорту русским, он как будто предаёт свой народ. Ещё большее место в книге занимают нравственные метания фокального героя. Глазами Вишневецкого читатель смотрит на тысячелетнюю историю евреев, на бесконечную летопись гонений, репрессий и «перемены ветров», сгонявших иудеев с обжитых мест, обрекавших на постоянные скитания, страх и презрение окружающих, и вместе с ним не в силах определить свою идентичность. Это понятие ключевое в тексте, недаром оно стало заглавием книги.
 
На протяжении многих лет Леонид не может решить, к какому народу он принадлежит. Когда стало возможно выезжать за границу, он неоднократно летал в Израиль с женой (той самой Валечкой), но несколько раз раздумывал эмигрировать – якобы по легко объяснимым практическим причинам, но на деле из-за незавершённой идентичности.
 
Надо отдать Леониду Подольскому должное – историю евреев он изучил капитально. Она необходима ему прежде всего для того, чтобы вместе со своим героем ответить на вопрос, какова же она, иудейская идентичность. Ответ оказывается элементарным: «…Все, что было раньше, в одно мгновение стало прошлым, осталось за бортом, в другой жизни, не имевшей отношения к тому, что теперь предстояло ему, им с Валечкой», - думает Леонид в самолёте, летя на Землю Обетованную в конце книги. Оказывается, надо было просто принять решение, чтобы идентичность заявила о себе. Леонид Вишневецкий признает себя сыном народа с богатым прошлым и ещё более обширной летописью страданий. Гонения на иудеев в разные века в разных странах становятся в большей степени сюжетной основой книги, нежели биография Леонида Вишневецкого. Биография его, к слову, подлинно яркими, потрясающими событиями скорее бедна, автора занимают не «приключения» героя, а его нравственное становление.
 
Треть страниц солидного тома книги отведена примечаниям и пояснениям, и большая их часть касается истории еврейского народа, иудаизма, израильской государственности и многих сопутствующих тем. Примечания и ретроспективно-аналитический подход к изложению событий, где частные факты биографии Леонида Вишневецкого перемежаются с глобальными фактами судьбы евреев в этом не лучшем из миров, не позволяют считать «Идентичность» чисто художественным произведением. Она вряд ли научная, или даже научно-популярная книга – для строгой научности в ней слишком много гипотез, допущений и не доказанных теорий (например, гумилевской, или, скорее, антигумилёвской, о древней Хазарии, чьей данницей была Русь). О борьбе теорий Леонид Вишневецкий мудро говорит: «…прошлое – это много больше, чем просто история. Это арена гигантской битвы, где, словно гладиаторы, сражаются друг с другом учёные».
 
Леонид Подольский ничего не утверждает – он предполагает. Дело читателя, верить ли ему. Но в этой дискуссионности проявляется схожесть книги с публицистическим трактатом. А также – в эмоциональности описаний тяжёлой борьбы Вишневецкого с самим собой. Кстати, Вишневецкий в книге носит то же имя-отчество, что в жизни прозаик Леонид Григорьевич Подольский, и вряд ли это случайность. Взгляд героя на советское и перестроечное прошлое субъективен, и Подольский не скрывает, напротив, подчёркивает эту субъективность. Впрочем, иногда тон книги «нисходит» к практически газетным пассажам: «Все вокруг жаловались на нехватку клиентов или пациентов, на высокие налоги, на милицейский и чиновничий произвол, сменивший в двухтысячные бандитский, на санэпидстанцию, пожарных, на недоступные кредиты и высокую арендную плату, но клиника профессора Вишневецкого процветала». Это не то чтобы недостаток, но характерное свойство текста «Идентичности», и поэтому я настаиваю на формулировке «публицистический роман». При том, что в романе Подольского есть целая плеяда ярких художественных образов и значительных, запоминающихся, порой пронзительно лирических линий и тем.
 
А вот критик Лев Аннинский в послесловии к «Идентичности» называет её романом безо всяких «скидок». Для Аннинского художественная составляющая перевесила публицистические признаки. Стоит ли спорить о том, чьё восприятие правильнее? Не думаю. Ответ в какой-то мере будет зависеть от самоопределения читателя в своей собственной идентичности.
 
Для того, чтобы заставить человека о многом задуматься, а не дать ему приятное «чтение на ночь», и писалась эта серьёзная, полная красоты, боли и любви книга.

 

 

Источник материала:  Журнал "Кольцо А", №106. Елена Сафронова. "Публицистический роман"

 

 

 

Поделиться в социальных сетях


Издательство «Золотое Руно»

Новое

Новое 

  • 28.03.2023 17:29:17

    Леонид Подольский. "Главы из романа "Финансист" (Часть 1. Глава 22) ("Проза")

    "На следующий день Игорь приехал на работу поздно. На фирме все было по-прежнему: Людмила и Ольга Ивановна писали договоры, в коридоре сидела очередь вкладчиков, Лена записывала клиентов на обналичку. Да, все было то же, но это уже не его фирма: в бухгалтерии сидели Гена и Олег с тупыми лицами выходцев из низов и играли на компьютере в карты. При появлении директора они на миг прекратили игру, не здороваясь, посмотрели на него и тотчас тупо уставились в экран. - «Тупорылые, - подумал он. – Вряд ли что-нибудь высидят». Между тем сотрудники по-новому смотрели на Полтавского: сочувственно и одновременно испытующе, хотя – в глазах Людмилы, показалось Игорю, на мгновение мелькнуло злорадство..."

  • 23.03.2023 18:20:20

    Наталия Кравченко. Стихотворения из цикла "Перекличка с классиками" ("Поэзия")

    ""За чистоту души борясь, ищу особые слова я. Смываю с тела пот и грязь, но строк печальных не смываю..."

  • 22.03.2023 17:43:52

    Валерий Румянцев. "Стихотворения- 2023 год (публикация №1)" ("Поэзия")

    "Кто знает, что там на уме у Бога. А может, в том и суть, чтоб мы не знали И не толпились на одной дороге, А собственные тропы пролагали..."

  • 15.03.2023 16:51:55

    Леонид Подольский. Главы из романа "Финансист" (Часть 1. Глава 21) ("Проза")

    "На следующий день в полдевятого невыспавшийся Игорь выходил из станции метро «Нагорная». Микроавтобус с командой Луцкова – он сам, Тимофей, страшный как атомная бомба, еще несколько «бойцов» лет от тридцати до сорока и водитель – стояли в стороне на пустыре. Там же сидел и бухгалтер Максим. Луцков подобострастно выскочил навстречу. - Ребята все здесь. Молодежь выдвинулась к детсаду, - отрапортовал он. – Выслали вперед разведку. - Они здесь? Их много? – спросил Игорь..."

  • 14.03.2023 16:41:00

    Леонид Подольский. "Главы из романа "Финансист" (Часть 1. Глава 19) ("Проза")

    "Павел Иванович Нерадько долго не хотел осознавать, что за восемь месяцев деньги его фирмы «Колорадо» не только в несколько раз обесценились, но – что их не будет вовсе. Целые две недели он ходил в «Гарант»: пытался разговаривать с Бодровым, с Аверьяновым и с самим Шипиловым. Бодров вначале что-то мямлил в ответ, отводил глаза, просил подождать, прийти через несколько дней, потом начал уклоняться от встреч и не брать трубку. С Аверьяновым было еще хуже: дюжий охранник просто не пустил Нерадько в его кабинет. А Шипилов элементарно запил и перестал ходить на работу. Павел Иванович упорно ждал, должен же тот в конце концов пропиться, но нет… Удивительно, но все это время Нерадько сохранял оптимизм. То есть Игорь, конечно, не мог знать, что тот думает на самом деле, но повторял Павел Иванович все время одно и то же: «Никуда они не денутся. Отдадут», словно в этом заклинании заключалась некая магическая сила. Но недели через две он неожиданно... "

  • 13.03.2023 17:28:00

    Вячеслав Колесов. "Сашок" ("Проза")

    "В тот злополучный день Сашка в школу заставила идти мама. Можно было не идти, уроков не было, только школьные соревнования. За ним зашёл закадычный друг и одноклассник Ванька Ившин. Саша очень не хотел идти, у него и планов было громадьё на сегодня. Хотел самолёт мастерить. Настоящие самолёты часто над ними летали. Весь посёлок, как заворожённый, смотрел в небо и провожал в даль, пока не улетит. Тогда для всех это было событие. - Вырасту, точно стану лётчиком, - мечтал Сашка. Но всем планам на сегодня не суждено было сбыться. Кроме одного, незапланированного..."

  • 02.03.2023 0:00:00

    Наталия Кравченко. "Стихотворения из цикла "Любовь побледнела, но не умерла..." ("Поэзия")

    "Если жизнь копить и помнить, собирать, благодарить, в пустоте холодных комнат тропки в прошлое торить, выбирать из строк, из сна ли, – хоть бы клок, да уволок, заполнять углы сознанья, сердца каждый уголок, то..."

  • 20.02.2023 16:23:45

    Леонид Подольский. "Эшелон на Самарканд": путешествие в ад" (рецензия на роман "Зшелон на Самарканд" Гузели Яхиной) ("Критика. Эссе")

    "Это исключительно, невозможно тяжелое произведение о неимоверных страданиях миллионов людей, о страшном голоде, в конце Гражданской войны поразившем Поволжье (в действительности не только Поволжье, но и Приуралье, и Западную Сибирь, и значительную часть Украины, и Казахстан, огромные территории с населением в 90 миллионов человек, т.е. бóльшую часть охваченной междоусобицей огромной страны), о миллионах смертей, о вымирающих селах, об обезлюдевших городах, о массовой беспризорности и гибели детей. Чтобы спасти детей, их эшелонами отправляли в Среднюю Азию, где был хлеб. Такие эшелоны, это, конечно, капля в море, но все же что-то, потому что ценна каждая жизнь. Вот и в романе речь преимущественно идет об одном таком эшелоне, который неимоверно медленно, в течение много недель, теряя детей, умирающих по дороге, и подбирая новых, тащится через земной ад, через голодную, страшную, вымирающую, потерявшую человеческий облик, страну..."

  • 20.02.2023 15:57:41

    Леонид Подольский. "Женщины Лазаря": очень женский роман." (рецензия на роман "Женщины Лазаря" Марины Степновой (Ровнер)) ("Критика. Эссе")

    "Покупая книгу, я предполагал, что речь идет о Лазаре из Вифании, которого на четвертый день после смерти воскресил Христос, о будущем епископе Китиона. Но оказалось, что отсылка к Библии ложная, что речь идет о Лазаре Линдте, выдающемся физике, одном из отцов советской атомной бомбы. По утверждению Марины Степновой, Лазарь Линдт – гениальный самоучка, который не только институт, но и школу не закончил. Подобно Ломоносову он пешком пришел в Москву из глубинки – Лазарь Линдт родился на Херсонщине, в Малой Сейдеменухе, где в Гражданскую войну свирепствовали и красные, и белые, и множество атаманов самых разных оттенков, так что так и осталось неясно в его биографии, кто убил родителей Линдта и других его родственников..."

  • 17.02.2023 15:59:16

    Владимир Пахомов. "За пайку..." (рассказ вертухая)" ("Проза")

    "...Он еще что-то говорил, но я уже ничего не слышал, глядя на его плюгавую фигуру (про таких говорят: соплей перебьешь), и с огромным трудом скрывая гадливость (именно не презрение, а гадливость), как он, этот сморчок, упивался предоставленной ему властью, не ограниченной никакими законами и просто человеческими понятиями. Больше всего меня поразила даже не будничность его рассказа, а его ностальгия по тому времени и я в который раз подумал, что же у нас за страна такая была, что воспитывала людей с исковерканной психикой, гордившихся тем, что они были нелюдями?..."

Спонсоры и партнеры