Одену я чёрную шляпу
В доме царила суматоха и чемоданное настроение. Папа время от времени, чтобы разрядить обстановку комментировал события опереточным пафосом :
Одену я чёрную шляпу,
Поеду я в город Анапу».
Мама решила за год до школы вывезти меня на всё лето к морю. Врачи настаивали на удалении гланд, а для этого надо было укрепить организм, желательно в Анапе. Ради моего здоровья мама была готова на любые жертвы. Она сумела занять деньги на поездку и с великим трудом добилась на работе отпуска за свой счёт.
Ветер странствий
В поезде мы ехали двое суток в одном купе с маминой сослуживицей А.В.и её двумя детьми. Было весело и время текло незаметно. Мамы раскладывали на откидном столике крутые яйца и бутерброды. Мне нравилось выбегать в коридор прижиматься к окошку и подставлять лицо навстречу горячему ветру. Может отсюда пошло выражение «Ветер странствий»? Спать меня уложили на одной полке валетом вместе с Аллочкой -- старшей -дочерью А. В.
Белой акации гроздья душистые…
Трудности начались по приезде. Снять комнату на юге в сезон было тогда почти невозможно. С маленькими детьми не хотели пускать. Всё осложнялось ещё тем, что мама болезненно переносил жару. Превозмогая надвигавшуюся мигрень, в спасительной шляпе с широкими полями, с не подъёмным чемоданом, мама стучала в очередные ворота,— и мы шли дальше. При каждом порыве ветра подымалась пыль и нас накрывала душная волна цветущей белой акации, которая здесь росла почти у каждого дома.
Доктор
В конце концов, комнату «не близко от моря» мы нашли. Но тут как назло я заболела каким-то непонятным гриппом с температурой. Мама разузнала адрес врача и пригласила ко мне частного доктора. Это была немолодая интеллигентная женщина, видимо из «бывших». В Москве я панически боялась врачей из поликлиники, а к этой сразу почувствовала доверие…
Рынок
Едва светало. По прохладному воздуху мама уходила на рынок. К моему пробуждению из корзинки торчали тощие шеи колхозных цыплят для бульона или влажный хвост кефали, только что выловленной из моря и, главное, среди персиков, обёрнутый в газету, лакомый кусочек чёрной паюсной икры от местных контрабандистов.
Руслан и Людмила
Каждый вечер я с нетерпением ждала, чтобы мама прочла мне на сон грядущий очередную главу из «Руслана и Людмилы». У мамы был «свой» толстый однотомник Пушкина, в строгом чёрном переплёте, выпущенный к столетию со дня гибели поэта. Тонкие страницы от времени пожелтели и переворачивать их надо было с большой осторожностью. Мама практически с ним не расставалась. Пушкин был выигран ею в школьной олимпиаде...
Картинок в книжке не было ,но все происходящие чудеса были настолько убедительны и зримы ,что иллюстрации не требовались— перед глазами роились то говорящая голова, то бани, где нежился витязь, то испуганная Людмила, пока облако сна окончательно не обволакивало сознание.
Лёгкая ирония маминой интонации не мешала мне воспринимать драматические коллизии сюжета. После окончания поэмы, я испытала что-то похожее на досаду от вынужденного расставания с героями. Испив живой воды пушкинской поэзии, я навсегда запомнила её хрустальную чистоту и неподдельный вкус.
Костюм Маугли
Белый зыбучий песок обжигает ноги, полуголые человеческие тела преграждают дорогу. Мама решительно сняла с меня платье, только на голове панамка, я— в костюме Маугли. Забытое чувство наготы вернуло мне первозданное сознание родства с каждым земным существом от мала до велика. Я всего лишь одно из тысячи растений под солнцем. Наверно, так себя чувствовали первые люди в раю.
Чёрное море моё...
Какое оно огромное, прозрачное вблизи. А там дальше, взрослые говорят, турецкий берег. Тот самый из песни: "...Не нужен мне берег турецкий» . В некоторых местах пляжа у самой воды какое-то зелёное месиво, с отвратительным запахом. Мы его брезгливо обходим. Мама смеётся— водоросли. Обмотав голову полотенцем, чтобы сразу после купания насухо меня растереть, мама завела меня в море по подбородок и слегка придерживая, положила на воду. На расстоянии вытянутой руки пронизанные лучами, прозрачные как льдины, скользят медузы, иногда они задевают мои ладони.
Про маму
Мама не была спортивным человеком, но плавала прекрасно, так как выросла на берегу Тихого океана в далёком и загадочном Владивостоке. Без всяких резиновых фигурок она за считанные дни обучила меня элементам браса. Тогда же в Анапе она случайно спасла жизнь тонущему мальчику. Заплыв за буйки, она вдруг услышала отчаянное— помогите, помогите! Ни секунды не сомневаясь, поплыла на крик и увидела, как мужчина одной рукой тщетно пытался вытянуть ребёнка, ушедшего под воду. Мама подплыла с другой стороны и вместе им это удалось. По иронии судьбы люди на берегу приняли её за мать мальчика, и стали порицать, зачем она рисковала жизнью ребёнка.
Набережная детства
Каждый вечер после купания мы с мамой гуляли по набережной. Шёлковые наряды, голые плечи, пряные веянья деревьев и шум прибоя складывались в незабываемое понятие южной ночи. Мы с мамой тоже частица этой ночи, одна из составляющих её ауры.
Иногда мы заходили в маленький сувенирный магазин, больше всего мне нравились выставленные на витрину ракушки, хотелось заглянуть в их перламутровую глубину и расслышать нескончаемый гул моря. Это был период дружбы с Китаем и прилавки ломились от непривычно ярких, радующих глаз, китайских вещей: махровые полотенца, тазики с бабочками, термосы и шёлковые зонтики. До сих пор на дне старого шкафа лежит мамин розовый зонтик от солнца, частица её души. Прошлое оживает. Зонтик, подобно пиону, расцветает над её головой. Розовые тени ложатся на бледное лицо. Живопись импрессионистов, модели Ренуара...Папа прозвал этот зонтик Алыми парусами.
В этом же магазине мама выбрала в подарок доктору, вылечившему меня, веер из сандалового дерева, расписанный фигурками японок.
Парк
По дороге к морю мы проходили через маленький пыльный парк с атрибутами победы над турками. На постаменте стояла чугунная внушительных размеров пушка, до блеска отполированная не одним поколением «лихих наездников» из числа детей, желавших её оседлать. Крутились карусели... В памяти отпечаталось, как в тёплых лучах заката у клумбы с засохшими цветами танцевала немолодая цыганка вместе с маленькой босой девочкой. Тоской бродячей жизни веяло от их танца.
Воздушный змей
В августе, как обещал, приехал папа, весёлый, энергичный, с анекдотами и рассказами о фестивале. Торжественно раскрыв громоздкий чемодан, он извлёк оттуда кучу подарков. Это были всевозможные китайские фонарики и фигурки из раскрашенной бумаги. Весь наш размеренный режим с папиным приездом полетел к чертям. Папа хотел высыпаться и ходил на пляж в любое время. Жара ему не мешала.
Мама по старинке в свободные часы обучала меня рукоделию. На листке в клеточку рисовался цветок, а я должна была обвести контуры ровными стежками. Правильно пользоваться иголкой у меня никак не получалось, и это крайне раздражало маму. Вместо вышивания папа предложил научить меня запускать воздушного змея. Три дня он его старательно клеил. Сбежались все окрестные мальчишки, когда самодельная конструкция стала набирать высоту. При каждой совместной прогулке по городу папа старался преподать мне математические азы: вот эти улицы параллельны, а те перпендикулярны, то есть под прямым углом.
Дикий пляж
С папой мы отваживались ходить на скалистый берег, где когда-то был дикий пляж. Раньше отдыхающие выкапывали там из под камней целебную глину, которой обмазывались с ног до головы как туземцы.
Погода испортилась, дует пронзительный ветер. Море мутное, у берега закипает грязная пена, но мы делаем заплыв. Я подымаюсь и опускаюсь вместе с волной, как учила мама. Мне не страшно- родители по краям. Прямо на меня движется всплывшая кверху брюхом большая рыба, видимо погибшая от шторма.
Джемете
В переводе с татарского Джемете, что-то вроде райского места. Знакомые родителей предложили выбраться туда на пикник. Ехали до заповедного уголка долго и трудно. За колючими зарослями открылась пустыня с раскалённым песком. Питьевой вода нигде не достать. У кромки моря копошатся маленькие крабы.
Везли на всю компанию огромный арбуз. Я увязалась за папой его мыть. Я никогда не пробовала арбузов, только видела на картинках. Арбуз показался мне похожим на большой полосатый мяч. Мне безумно захотелось бросить его в море и посмотреть как он упруго подпрыгнет. Я разжала руки, он грузно шмякнулся на дно, и рваная розовая мякоть всплыла на поверхность. В то же мгновение мой добрейший папа не сдержав досады, от души отвесил мне звонкий шлепок.
Бабочки осени
В последние дни перед отъездом спала жара. На засохших клумбах доцветали неприхотливые цветы вроде бархатцев и петуний. В садах ночами варили персиковое варенье, и дух его витал над городом.
Говорили, что в Анапе целебный воздух, во всяком случае дышать им было райское наслаждение.
На южном солнце я почернела и меня нельзя было отличить от местных загорелых ребятишек.
То что не давалось в Москве, легко получилось на юге: я научилась читать и получать удовольствие от книжек. Кажется, первая прочитанная мной у моря, называлась «Бабочки осени» Бианки.
Прощаясь с морем, мы допоздна гуляли по высокому берегу над диким пляжем. В чёрном пространстве моря то загорались, то гасли красные огоньки маяка.
Вместо эпилога
Больше на море вместе с родителями мне побывать не пришлось. Долгие пятнадцать лет детства, отрочества и юности мы отдыхали летом в средней полосе. Я скучала по морю. Иногда мне снился его прибой и качели волн. В одну из ночей вместо подготовки к вступительным экзаменам я грезила морем. Я слышала его плеск и чувствовала горячий песок под ногами. И тогда (от невозможности встречи) родились строки:
« И скинув в синеву морскую
Заботы непосильный груз,
Я никогда не затоскую
В краю малиновых медуз».