|
МУДРЕЦЫ
Кривизною лунных радуг
В неизвестность шёл Конфуций;
Вёл трёхлетнее осляти
Под серебрены уздцы.
Тлел зари парчовый фартук
Златом тысяч тройских унций.
А навстречу – в спецхалате –
Современный «Лао Цзы».
Прошептал чуть слышно кормчий,
Сединами убеленный –
Ткут для нас на небе боги
Мирозданья полотно.
И к сему добавил громче –
Для меня и для Вселенной
Все прошедшие эпохи,
Как вздыхание одно.
Задремал я на мгновенье,
А уже промчались эры –
Сгибла дюжина династий
Небом посланных сынов.
Где тот камень преткновенья,
Что попрал законы меры,
Вызвав грозное ненастье
Разрушения основ?!
Где былые мощь и слава?!
Поднебесной в чём «проколы»?
Всю мозаику речами
Собери и остекли.
Расскажи, как есть всё, Лао!
«Кровожадные монголы
нас булатными мечами
беспощадно посекли».
А затем вскричал вдруг дико –
«Нынче жизнь сплошные вилы!» –
Становясь лицом белее
Тонкой рисовой муки.
И, застыв, промолвил тихо:
«Миром правят гомофилы
Вашингтонской ассамблеи.
Если можешь, помоги!»
– Надо в северном кантоне
От срединной пуповины
Вознести из доломитов
От кочевников плетень.
А в далёком Вашингтоне
Запретить уж, коль повинны,
Издавать для содомитов
Их похабный бюллетень.
ЛАТИНСКИЕ СНЫ
Я с бессонницей простился –
Эскулапы подлечили.
Мне чудесный сон приснился,
Будто я проснулся в Чили.
Белосахарные Анды
С блеском западной рекламы.
Грациозно, словно гранды,
По тропе гарцуют ламы.
Жизнь проходит здесь неспешно,
Без шальных страстей Монако.
Вслед за ламами, конечно,
Ковыляет гуанако
Узкой кромкою карниза –
Тихой сапой неуклюжей,
Вся покрытая до низа
Одеялкою верблюжьей.
В скалах родины Неруды
Вьются древние дорожки.
По горам несут верблюды
Разноцветные рогожки.
В хладной выси олимпийской
Лёд вздымается ропаком.
Травостой степи альпийской
Щиплют лошади с альпаком.
В диком ржанье ожереба
Радость слышится кобылья.
Белый кондор на полнеба
Распластал над ними крылья.
Паренёк – пастух беспечный –
Дует в дудочку коровью
Песню древнюю про вечный
Спор меж страстью и любовью.
Пики Анд мерцают снежно.
Пастушонок, под сурдинку,
О любви, вздыхая нежно,
Молит девочку – латинку.
МОРЕ
Ломает снасти ветер шквалом.
Идёт волна девятым валом.
Аврал на сейнере бывалом –
Соль проступает на плечах.
Под килем вод бездонных пропасть.
Волну молотит турболопасть.
Задор отваги, а не робость,
В рыбацких слышится речах.
Бескрайних вод «каракарумы».
Матросы сдержано-угрюмы.
Полны дарами моря трюмы –
Хороший, видимо, улов.
Косматых волн седая грива
Летит над палубой игриво.
Ныряет судно вкось и вкриво,
Давая максимум узлов.
Рыдает близко буревестник –
Морских пучин крылатый крестник.
Был кто-то за борт смыт – хоть тресни! –
Воды упругою стеной.
Все мели пройдены и банки
От Сан-Томе до Касабланки.
Тунцы достались и трепанги
Такой жестокою ценой.
Веками с мужеством солдата
Рыбак штурмует бездны ада.
Зверей мельчающего стада
Гоняет в море зверобой.
И, заточив гарпун, как бритву,
Забыв Христовую молитву,
Они бессмысленную битву
Ведут с природой и собой.
Запросы выросли сверх меры –
Тому бесчисленны примеры.
Берут пираты-браконьеры
Природу-мать на абордаж.
Не пережить года лихие.
Пропет ей реквием стихией.
До гласа разума глухие
Спешат к началу распродаж.
В портах изысканно-смиренны
Во льду лежащие мурены.
Перекрывает вой сирены
Торгов начавшихся звонок.
Взлетают брокеры вверх пулей.
Бумажных шляп мельканье тулий.
На лот поставлены с акульей
Печёнкой тысячи миног.
В жгуты закрученные круто,
Лежат безвольно ножки спрута.
На этикетках: «нетто-брутто».
Всё упаковано в стандарт.
В портах коробок батареи.
Вращенье денег всё скорее.
И в небе плещется на рее
Весёлый Роджера штандарт.
ОТЧИМ
Озверев от беспредела
Бил наотмашь маму отчим.
Просто так, совсем без дела.
Просто так, промежду прочим.
Отчим в драке был умельцем.
Вжавшись мышкой в пол от страха,
Я дрожал тщедушным тельцем
После каждого замаха.
Боль в моих зубах скрипела.
Я готов убить был жлоба.
И в моей душе кипела
Детства праведная злоба.
Повзрослеть хотелось очень.
Очень повзрослеть хотелось.
И вкусить, тут буду точен,
Ярой мести оголтелость.
Мне хотелось (как иначе?)
Стать начальником Казани,
Чтобы отчиму назначить
Семь обидных наказаний.
Я подрос довольно рано,
Отомстить за маму чтобы.
Но во мне, и это странно,
Не осталось детской злобы.
Злоба вся перегорела.
И тому Господь свидетель.
А в душе моей созрела
Всепрощенья добродетель.
Годы шли. На пилораме
Стал я опытным рабочим.
И теперь на встречу к маме
Мчусь… а рядом с нею отчим.
Встречу ждать душа устала –
Сердце скачет вверх тормашкой.
Мама старенькою стала.
Отчим – просто старикашкой.
Вспомнив жизненную драму,
Мы глаза слезой промочим.
Жалко мне не только маму…
…и его, промежду прочим.
|