| |
БОГИ, ЛЮДИ, ПТИЦЫ, МУРАВЬИ…
* * *
Небеса населены богами,
а внизу – по контуру земли –
бегают короткими ногами
бедные, как люди, муравьи.
Обитая прямо по соседству,
зная друг о друге без прикрас,
мы похожи, если приглядеться,
только боги разные у нас.
Говорят, мы созданы из глины,
остальное не про нашу честь,
но в моей повадке муравьиной
что-то человеческое есть.
И пока мы делим крошки хлеба,
принимая их за божий дар,
в апогее солнечного неба
боги дегустируют нектар.
* * *
Если мир устроить набело –
без наветов и химер –
каждый будет вроде ангела,
даже муха, например.
Станут все морально стойкими,
благодушными сполна
и за нами с мухобойкою
будет бегать сатана.
* * *
До чего симпатично,
когда вечерами,
на неравные части пространство деля,
в тишине облака проплывают над нами
в те края, где становится пухом земля.
То ли нас по инерции оберегают,
то ли попросту мы никому не нужны –
только звезды вокруг близоруко мигают,
освещая пространство
с другой стороны.
САПОГИ
Мой дед о заоблачных высях мечтал,
не зная, что в небе воды через край –
ботинки промокли,
пока он плутал
по тем облакам,
за которыми рай.
Когда мне наскучит на этой земле,
когда по воде разойдутся круги,
я буду летать
на двуглавом орле
и всем поголовно
куплю сапоги.
* * *
Иногда ночами снится
и покоя не дает,
будто молодости птица
перелетная поет.
Было времечко вначале,
было дело, да прошло –
поперек былой печали
много водки утекло.
Годы в памяти маячат
и дорога далека,
по которой птицы плачут
и кочуют облака.
* * *
У птицы
душа нараспашку,
поэтому птица летает;
а женщина курит взатяжку,
вздыхает и слезы глотает.
Ну, что за морока, ей богу:
живая душа нелюдима,
а горькая полоть понемногу
уходит колечками дыма.
Какую печаль поминает,
какую надежду лелеет? –
а птица
поет и не знает,
что женщина
так не умеет.
* * *
Порой наблюдаю по лицам
и даже по собственным снам,
что люди
завидуют птицам,
а птицы
завидуют нам.
Бескрылый грустит у порога,
а фишка любого орла –
добавить ума, хоть немного,
к тугому размаху крыла.
Все наши мечты и усилья
ложатся на те же круги:
кому-то -
широкие крылья,
кому-то –
большие мозги.
* * *
Мы выживали времени назло,
как все послевоенные подранки.
Когда я становился на крыло,
в меня уже стреляли из берданки.
Не наших бьют
и наших тоже бьют –
я знаю птиц высокого полета,
которые о Родине поют,
а их за это из гранатомета…
В ЛЕСУ
В лесу, где кроны шелестели
желтофиолевой листвой
и птицы сказочные пели
над непутевой головой,
подумалось о том, что лето
вернется только через год
и песня молодости спета,
по мере наших непогод.
У птицы пестрая окраска,
в лесу не холодно пока,
но сказка потому и сказка,
что кончится наверняка.
ВРЕМЯ СКАЗОК
За твою торопливую ласку
в этой жизни военно-мирской,
хочешь, я расскажу тебе сказку
про любовь и про вечный покой?
Время сказок –
обычное дело;
но расстанемся мы поутру,
потому что свеча догорела.
А потом я возьму и умру.
Даже то, что пожизненно мучит
отголосками сказочных снов,
ничему человека не учит,
кроме необязательных слов.
ВОРОБЫШЕК
Жена заплачет,
ангел отвернется
и за душой не будет ни копья,
когда на сердце, будто встрепенется
простая птица, вроде воробья.
Она свободно
крылышки расправит
и медики руками разведут,
а кто-нибудь из космоса представит
земную жизнь за несколько минут.
Душа бывает
праведной и грешной,
но всякий раз, у жизни на краю,
чирикает воробышек сердешный
бесхитростную песенку свою.
* * *
Сегодня опять штормит,
идет полоса невзгод
и Троя моя лежит
в руинах, который год.
Я чувствую, что нигде
не скроешься от химер –
на суше и на воде
спасает один Гомер.
Пора выключать закат
и плыть по ночным волнам
туда, где горчит мускат,
но верят словам и снам.
ОДИССЕЙ
По морю потерянных дней,
где время течет, как вода,
куда-то плывет Одиссей –
до срока не важно, куда.
Герои воюют и пьют,
герои не верят словам,
но песни Гомера поют
Сирены по всем островам.
Я драхмы менял на рубли
в таинственном царстве теней
и плыли мои корабли
по морю потерянных дней.
Я Трою сожгу за собой
и выйду живым из огня
навстречу Гомеру – слепой
старик не узнает меня.
ГЕКТОР И АНДРОМАХА
Андромаха прощается с мужем –
он идет на большую войну
за какую-то малую сушу,
как водилось у них в старину.
Гектор спешится и улыбнется –
меланхолии нет и следа,
только он никогда не вернется,
не вернется уже ни-ког-да.
Что-то в жизни людей неисправно,
если мир утверждают войной,
и опять голосит Ярославна
за высокой стеной крепостной.
Я не знаю, что будет в дальнейшем,
сколько мы возведем крепостей
на слезах обезумевших женщин,
на крови не рожденных детей.
Андромаха прощается с мужем…
АФРОДИТА
Уходила, потом приходила
налегке, как морская вода,
только вот никогда не любила,
не любила тебя никогда.
Можно даже на пристани быта
захлебнуться соленой тоской,
лишь бы солнечная Афродита
появлялась из пены морской.
* * *
У возраста странная мера:
по памяти время храня,
я, может быть, старше Гомера,
но Лермонтов старше меня.
Наверное, скоро наука
откроет великий закон
и дед, опекающий внука,
узнает, что внук – это он.
И, всё повторяя сначала,
выходишь из мрака на свет,
а женщина ждет у причала,
наверное, тысячу лет.
Законы любви и природы
всегда утверждают одно:
какие бы не были годы,
любимым стареть не дано.
СТРЕКОЗА
Как будто звезда Голливуда
тебе заглянула в глаза –
чешуйчатокрылое чудо,
танцующая стрекоза.
Откуда на русской равнине,
где судьбы летят под откос,
берутся такие богини
с фасеточным взглядом стрекоз?
Она заглянула случайно
в таинственные времена,
где жизнь коротка и печальна,
когда улетает она.
* * *
Все мы понемножечку волхвы –
удивляться этому не надо:
шелест облетающей листвы
слышен накануне листопада.
Человеку загодя дана
слуховая чуткая мембрана
и, когда на кухне тишина,
только время капает из крана.
Угадаю ли наверняка
роковую дату невозврата,
слушая, какие облака
пролетают в сторону заката?
|
|