27.04.2016

 

 

"В переводе Павла Грушко", - читала я мелкий шрифт под любимыми мной стихами. Или так: «Либретто Павла Грушко" – это на афишах. Он представлялся мне таким же далеким, как и переводимые им испанцы и латиноамериканцы, но вот он, оказывается, выступает в Манхэттене, практически за углом от меня!

Организованная Пушкинским обществом Америки встреча проходит в помещении Национального писательского союза Америки. Это вполне закономерно и логично: Пушкинское общество давно работает над объединением двух культур, a кто же, как не переводчик, действительно проникает в культуру другого народа, другого языка и создает некое общее пространство.

Итак, еду! Что бы взять для автографа?.. Диск "Звезды и Смерти Хоакина Мурьеты", конечно! - любимая, до ноты, до единой реплики знакомая наизусть рок-опера, глоток другого мира, другой культуры, интеллектуальный пир в “голодные” 80-е. Нет, лучше переводы Лорки и Неруды – ведь это Грушко принес их ритмику и образы русскоязычному читателю. Снимаю с полки потускневший от путешествий из страны в страну, с квартиры на квартиру сборник, испанских переводов, опубликованный тридцать с лишним лет назад, и отправляюсь в Мидтаун.

Переводчикам редко достаются лавры. Их имена не помнят – разве что это, скажем,  Цветаева или Пастернак. Но с Грушко сложилось иначе. Его переводы настолько самодостаточны и в то же время уважительны к авторской индивидуальности, что имя переводчика запоминается надолго. Ученик Овадия Савича, Вильгельма Левика и Арсения Тарковского, Павел Грушко начал переводить испанскую поэзию еще в шестидесятых годах прошлого века и занял достойное, ведущее место среди русских испанистов. В недавнем прошлом Павел Грушко — руководитель творческих семинаров в Литературном институте им. М. Горького и в Московском университете им. М. Ломоносова;  он  — один из учредителей и вице-президент Ассоциации испанистов России, лауреат российской премии «Мастер» Гильдии переводчиков художественной литературы, обладатель Золотой медали Альберико Сала за 1994 г. в жанре поэзии (Италия).

Его программа "Третья сторона листа: стихи и то, что за ними" не ограничилась переводами. Еще один любимый поэтом жанр – это  либретто в стихах, "театр стиходействия", как говорит он сам…  Его пьеса-либретто по мотивам драматической кантаты Пабло Неруды "Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты", например, выдержала около 1500 представлений в московском театре "Ленком", стала кинофильмом и многими аудиоальбомами. А еще у него вышли четыре книги стихотворений: «Заброшенный сад», «Обнять кролика», «Между Я и Явью» и «Свобода слов».  В 2008 г. опубликована антология его пьес-либретто «Театр в стихах», а совсем недавно вышла антология переводов испанских поэтов – «Облачение теней».

- Я считаю себя в литературе практиком, боевиком, - говорит Павел Моисеевич, уклоняясь от теоретических дискуссий. И все же не выдерживает и пускается в объяснение своих переводческих принципов: - Я – человек текста. Перевожу не слова, а суть. Перевод – это трюк, своего рода «ловкость рук и никакого мошенничества». Русский стих поразительно гостеприимен к инородной поэзии, но надо переводить так, чтобы оставался запах иноземного плода, иначе получится одна «клюква». И ему это, надо сказать, удавалось всегда. От барокко до модерна, от Каталонии до Чили – «безуминка» экзотического для русской поэзии ритма остается в переводах, несмотря на переход из силлабической в силлабо-тоническую систему.

 

- А что же театр? Ваши либретто?

- Здесь важно действие, а не поэтические выверты. Поэзия в театре, как сказал Элиот, – слуга драматургии, она -- для продвижения действия.

Одно из стихотворных либретто, по булгаковскому роману "Мастер и Маргарита", "Было или не было…", вышло отдельной книгой, и поэт читает отрывки, иногда останавливаясь и напоминая слушателям соответствующую сцену в романе. Удивительно, до чего эта встреча напоминает доверительную беседу. Павел Моисеевич обращается к слушателю как к равному, подготовленному и внимательному собеседнику.

Итак, театр, переводы... а вот и собственные стихи, конечно. Он читает, останавливаясь, отмечая удачные рифмы:

- Переводы из великих помогают понять, что такое поэзия… В переводах великих 

 

есть огромные подсказки о том, как надо писать. 

 

За рифмованными стихами приходят верлибры - компактные, афористичные: 

-У свободного стиха есть, как я называю его, вертикальный размер, 

 

его задает первая строка. И конечно, 

 

верлибры должны быть компактными, не длинными, иначе это скучные, 

 

необузданные потоки сознания.

 

За лирикой следуют стихи о стихах, потом – переведенные с испанского поговорки и пословицы. Он по-детски радуется тому, что кажется ему удачным, смакует одностишия и, кажется, получает истинное удовольствие от всего процесса. Раздача автографов длится долго: Грушко обстоятельно расспрашивает каждого, надписывает книги и диски не формально, а с выдумкой – кому цитату, кому приглашение дружить. Такой интерес к людям подделать нельзя, он абсолютно настоящий. Достаю свой любимый сборник, и Грушко приветствует книгу уважительным кивком – весь цвет русской "испанистики" в одном томе, достойное было издание!

Потом мы ужинаем в марокканском ресторанчике, причем Павел Моисеевич обращается к официантке на испанском, и она оказывается никакой не марокканкой, а родом из Бразилии, ведь испанский очень близок к португальскому. Следует пояснение: "Может, потому я и не говорю на английском, что в Америке испанский – это второй язык, и всегда найдется кто-нибудь, кто говорит на нем".

Павел Моисеевич продолжает рассказывать – о переводах современных американских поэтов Ричарда Уилбера и Ховарда Немерова, о переезде в Бостон в 2001 году, о нечастых визитах в родную Москву (он родился на самом-то деле в Одессе, но покинул ее в возрасте двух недель), о Кубе в дни Карибского кризиса (во время съемок калатозовского фильма "Я - Куба"), о Неруде (он перевел 12 книг Неруды, они тоже изданы отдельным сборником), o Захарове, о Рейне. И снова о "Мурьете", -- он читает на память отрывки из этой своей пьесы в стихах по мотивам Неруды скороговоркой:

"Здесь крыши и груши мокры от дождя, и по склонам / бредут виноградники, пахнет душицей, жасмином...", –  и музыка этой поэзии колышет теплый воздух полутемного ресторанчика, и вздыхают в такт, обдают воздухом холодным далекие Кордильеры, открывшиеся русскому поэту.

Он щедр и обстоятелен в общении – делится историями, мастерством, 

 

замечаниями и даже снами, снами дорожными – 

 

путешественника и эмигранта. Он пишет книгу воспоминаний, 

 

но стихи его – это пометки на полях, вехи, свидетели долгой, 

 

богатой событиями и впечатлениями жизни.

 

 

					Галина Ицкович (Нью-Йорк), фото автора

 

Статья предоставлена автором, печатается с незначительными изменениями 

 

по сравнению с оригинальным вариантом (журнал "Интерфокус").

 

http://inter-focus.de/index.php/ru/