Роман «Эксперимент», одновременно сатирический и публицистический, остроумный и насыщенный юмором, можно бы много цитировать, но, пожалуй, приведенная выше цитата в наибольшей степени характеризует взгляды Подольского, его размышления и его писательское кредо, восходящее к классической традиции.

 

А вот повести: «Судьба», давшая название книге, «Лида», «Сказ про Илью» – в них много общего: сконцентрированная «свинцовая мерзость» и до-, и постреформенной жизни, трагические судьбы, бессилие перед властью «маленьких» людей, главных героев повествования. А рядом повесть-притча «Потоп», написанная Подольским еще в восьмидесятые, на переломе – в ней как будто нет главного героя, вернее, в роли главного героя выступает оболваненный, обманутый народ, испытывающий восторг и страх перед властью. Страх настолько силен, что люди готовы скорее умереть, чем попытаться оказать сопротивление власти, вождям. Это же чувство страха перед властью – еще советской – перекочевывает у Подольского из повести «Потоп» в рассказы «Московские каникулы» и «Вялотекущая шизофрения», обильно приправленные сарказмом и юмором. Недаром Подольский как-то выразил свое ощущение: «Когда я описываю действительность, мне иногда кажется, будто я описываю сумасшедший дом».

 

А рядом – пронзительно светлый, лирический рассказ «Воспоминание» и замечательный, проникнутый легкой мистикой рассказ о художнике и о силе искусства, «Посвященный».

 

Прикованные к социальным экспериментам, герои Подольского корежат не только социальные слои и классы, но и язык: ЗПС, СЭЗ, ИНО, ООО, КТА. Следуют расшифровки: зона политической свободы, свободная экономическая зона, индекс несбывшихся ожиданий, отсутствие оптимистических ожиданий, коэффициент телевизионной активности.

 

В рассказах, вошедших в книгу «Судьба», писатель создает целую коллекцию запоминающихся типов. Вот одинокая старушка, доживающая жизнь в горьком одиночестве:

 

«– Пусть вас положат в больницу.

 

– Боюсь я в больницу. Из больницы прямо на кладбище».

 

А вот в аэропортовском ожидании встречаются двое знакомых, пьют коньяк и говорят о жизни. Один летит в Египет, другой – в Таиланд, посмотреть на тамошнюю жизнь из усталой, растерявшей веру страны, которую перекрутило:

 

«– Всю страну перекрутило. Люди устали от политики… и еще больше от политиков. Все устали. Всем и так все ясно. При большевиках страна копила силы, интеллигенция ждала часа – и что? Пар вышел в свисток».

 

И еще, старик и доктор:

 

«– У вас никого нет? – Сын. Четыре года не приходит, ждет, пока умру. Ему не до меня».

 

И еще двое. Конец восьмидесятых:

 

«– Ты, Миша, от ума глуп, а я – от глупости умен. Накось, ешь воблу.

 

– Хочешь, в бичи пойдем? Ты пойми, Петрович, сущности в тебе нет. Государственный батрак на производстве.

 

– Какая такая сущность, – отмахивается Петрович. – План есть, премия, сыт, одет, опять же лозунг текущего момента.

 

– А душа, душа?

 

– Да ты никак про Бога, – желтозубо ухмылялся Петрович. – Так я это… атеист. Накось, ешь воблу».

 

Много ли среди этих жителей тех, кто не утратил желание понять смысл происходящего? Кто откроет себе и другим правду? Кто знает куда идти?

 

Сказано же, куда: «В Гор. А из Гор в Упр, а из Упр в Хоз, а из Хоз в Фин, а из Фин…»

 

Прозу Подольского нельзя назвать легкой, хотя написана она очень легким, даже изящным языком. В книге «Судьба», как в зеркале, отражается судьба автора, эпизоды его жизни и его размышлений складываются по крупицам в калейдоскоп. Только отражения все время разные, не похожие друг на друга – в лирической повести «Писатель», вошедшей в рецензируемую книгу, и в монументальном романе «Идентичность», опубликованном год назад.