|
ЛУНА- КАК МЕДАЛЬ ЗА ЛЮБОВЬ...
***
Луна — как медаль за любовь,
что выжить смогла ненароком
в пустыне, где сдох бы любой,
на гиблом пути одиноком.
Луна высока и ясна,
неведомы тлен ей и бренность.
Медаль золотая она,
что свыше даруют за верность.
Когда же не вся мне видна
за трауром млечного крова -
любовь выпиваю до дна
из рога её золотого.
Впускаю в себя тишину,
которая будет и дальше...
Лишь только три слова шепну,
в которых ни капли нет фальши.
***
А любовная лодка разбилась совсем не о быт -
о холодные скалы и рифы глухого загробья.
Только что мне с того, ты со мной, не убит, не забыт,
мы без лодки плывём, став единою плотью и кровью.
Мы плывём по извилистым улицам синего сна,
преступая границы стыда и убогого смысла.
Наша встреча вдали, никому до конца не ясна,
в облаках набухая, слезой дождевою нависла.
К этой жизни земной у меня не пропал аппетит,
только рвётся душа, разрываясь на равные части.
Снова лёгкое сердце, как шарик воздушный, летит,
а звезда, долетев до земли, разобьётся на счастье.
***
Глаза, что были бездонными -
стали теперь бездомными.
Сиротскими и бесхозными…
А были — лунными, звёздными.
И руки, тебя обнимавшие -
как крылья висят опавшие,
ненужные, безутешные…
А были такие нежные.
Щека, что с твоей ключицею
срослась голодной волчицею,
на камень гранитный клонится,
где счастье моё хоронится.
А голос «Tombe la neige» нам
поёт о том, что всё те же мы,
и сколько бы зим ни минуло -
всё так же нужны мы милому,
невидимому, уплывшему,
но всё ещё не забывшему
в каких-то слоях озоновых
ни губ, ни волос, ни слов моих…
***
Наивная музыка голову кружит,
легко обнимает за плечи…
Как будто вот-вот все границы нарушит
и нас от разлуки излечит.
Любимая музыка верхнею нотой
выводит меня за пределы,
в иные высоты, глубины, длинноты,
куда я как в воду глядела.
Когда-то внимали мы ей, засыпая,
как музыке волн у причала.
Теперь на неё я иду как слепая…
И ставлю пластинку сначала.
***
Под покровом шумящих рощ
мы не можем увидеть ветер,
только чувствуем его мощь
или ласку в немом привете.
Ты как воздух стоишь вокруг –
не увидеть и не потрогать,
но я знаю, ты рядом, друг,
и любая — к тебе – дорога.
Дождь сливает в один поток
всё небесное и земное...
День распустится, как цветок,
что дарил ты всегда весною.
***
Привыкаю смотреть поверх голов,
поверх неурядиц и пыльных слов,
быта поверх и тоски поверх,
туда, где только звёзд фейерверк.
Привыкаю поверх земного смотреть
туда, где вовек не достанет смерть,
где то, что храню, ото всех тая,
туда, где только лишь ты и я.
***
В моём Ничто, где я с тех пор живу,
где нестираем каждый штрих былого,
мой каждый день похож на дежавю,
где как цветок выращиваю слово.
Там крутится обшарпанный винил,
и вновь в твоих объятиях легка я.
Не выцветает синева чернил,
и голос твой звучит, не умолкая.
Не тает снег давно минувших лет,
рыдают отзвучавшие аккорды.
Там всё ещё действителен билет
в страну, которой возрасты покорны.
***
О любви океан ледовитый,
где ты прячешь, в глубинах каких,
моего дорогого Давида,
нас, счастливых, горячих, нагих.
Я слова очищаю от пыли,
от следов липких губ и глаз,
те слова, что мы позабыли,
но которые помнят нас.
Свет идёт от них лучезарный,
что чуть теплится, но не жжёт.
И живу я перчаткой непарной,
бог зачем-то её бережёт.
На ограде висит такая -
как живая чья-то рука.
Каждый раз я, тут пробегая,
замечаю издалека.
Не найдётся её хозяин…
Просто выбрось, на землю брось.
Потому что нельзя, нельзя им,
как перчаткам, нельзя поврозь…
***
Мне кажется, звёзды замёрзли,
и хочется их отогреть.
Как будто бы ты ещё возле,
как воз ныне там — ещё смерть.
Как будто ещё всё не поздно.
Дышу на узор на стекле...
Оттай же, оттай же, мой звёздный,
в моём потаённом тепле.
***
А я зажигаю в апреле
ночами свечи как очи,
чтоб жарко они горели
в холодном сумраке ночи.
Чтоб тихо сердца вздыхали,
срывая мертвящий кокон,
и празднично полыхали
квадраты жёлтые окон.
***
Приснился сон, что о тебе лишь…
Твои слова в глухой ночи:
«ты целоваться не умеешь».
А я просила: «научи».
Так медленно ласкали губы,
слегка касаясь, пригубя,
не торопливы и не грубы,
оберегая и любя.
И кажется, что вновь разбудишь
ты поцелуем, как тогда…
Спасибо, что ты был. И будешь.
И не исчезнешь никогда.
***
Жизнь прожить — что поле перейти
минное...
Всё, что было с милым на пути -
минуло.
Всё, что светом полнило глаза -
кануло.
Мне на лоб как будто чья слеза
капнула.
Снег и дождь идут о нас с тобой,
вслушайся.
Лишь тебе, великая любовь,
служим все.
***
Метельный мир, в тумане всё плывёт,
и я одна на свете этом белом.
Мы жили, жили счастливо, и вот –
всё что осталось, выглядит пробелом,
пунктиром от тебя и до меня,
мостом воздушным, звёздным коромыслом,
что виснет, удлиняясь и маня
недостижимым, плавающим смыслом.
Ну как тебе живётся одному,
мой запредельный, вечный, незабвенный?.
Когда же вновь тебя я обниму,
отняв у этой вечности мгновенной…
***
Это ласка вселенская, а не тоска,
это грёзы и сны, а не грусть.
Мальчик-с-пальчик по камушкам дом отыскал.
Я по звёздам к тебе доберусь.
Я увижу тебя и тебя обниму
в этом млечном сердечном тепле.
И увижу, быть может, сквозь вечную тьму,
что не видела здесь на земле.
Это будет со мною, не может не быть,
пусть ещё через тысячи лет.
А пока я тебя продолжаю любить
и ловить каждый лучик и след.
Каждый детскою сказкой по жизни ведом,
эту даль ощущая как близь,
где нас ждёт поднебесный несбыточный дом,
где любимые нас заждались.
***
Ну прощай, мой несбывшийся год.
Новый день, наставай, ворожи.
Пусть укроют меня от невзгод
огоньков городских миражи.
Обернётся прохожий на взгляд,
или снег обернётся дождём –
всё вернётся на круги своя,
только зиму и смерть переждём.
И зонты, как большие цветы,
раскрываются в волнах толпы,
и плывут они, словно плоты
в океане мирской суеты...
А вдали, за земною чертой,
на границе у света и тьмы,
где-то город стоит золотой,
там живёт наше светлое «мы».
***
Что держит меня на свете,
на жизни, что без тебя,
когда всё сдувает ветер,
в бессмысленный ком сметя?
Но движется всё живое,
срастаются все клочки,
и где-то нас снова двое,
и с неба — твои зрачки...
Не высечена из камня,
жизнь движется и течёт,
и видится сквозь века мне
наивный её расчёт.
Нас ветер несёт друг к другу,
ты смотришь сквозь облака.
Ну дай же скорее руку,
кивни мне издалека.
Пространство своё сужаю
до сердца, где ты и я.
Пусть буду для всех чужая,
зато для себя твоя.
Брожу по пустой квартире...
Но знаешь — такая жесть! –
пусть нет тебя в этом мире,
а я могу, чтобы есть.
***
Как в чужой тарелке – в мире новом,
с неразрывным, выношенным — врозь.
Мне с тобою, как в лесу сосновом,
так легко дышалось и жилось.
Облака как бельма смотрят слепо,
и дома побелены луной,
где таятся, словно в душных склепах,
истины с засохшею виной.
Улицы безлюдные ночные,
словно русла пересохших рек...
Кажется, что в них увижу сны я
тех людей, что канули навек.
И на нашей улице был праздник,
когда ты был мой и только мой.
А теперь весна лишь только дразнит,
обернувшись вечною зимой.
Подышать на счастье, как порою
дышат на морозное стекло...
Что в груди зияло лишь дырою -
засияет ясно и светло.
Нет, не хлебом — лишь тобой единым,
нестираем в сердце вечный след.
Этот клин невышибаем клином.
Ведь на нём сошёлся белый свет.
ИЗ ЦИКЛА "СВЕТОБОЯЗНЬ"
***
Пахнет молодостью непрожитой –
проживи меня, проживи!
Солнце корчит смешные рожицы,
и вокруг вся земля корёжится
невозможностью нелюбви.
Я от счастья хочу зажмуриться,
словно это светобоязнь.
От улыбки отвыкла, курица,
и привычнее стало хмуриться...
Это молодости боязнь.
Пахнет снегом, арбузом, ёлкою,
прокатиться зовёт ледок...
И подглядываю как в щёлку я –
это юность тряхнула чёлкою,
подожду ещё вдруг недолго я –
мир раскроется, как цветок.
***
Улыбка-бомж искала лица,
где ей найти себе приют,
где можно было б притулиться,
но ей приюта не дают.
Она приклеиться пыталась,
но тут же делалась мертва,
поскольку жизнью лишь питалась
и засыхала как листва.
Улыбка-друг, куда ты делась?
Как лицам без тебя темно.
Но озариться – это смелость,
оно не каждому дано.
Любовь, как раненая птица,
блуждает среди лиц и тел,
всё ищет, где бы угнездиться,
кто б приютить её хотел.
О где ты, где, большое сердце,
что не боясь разбиться вновь,
отважно распахнуло б дверцы,
впустив улыбку и любовь!
***
Улыбнуться никому,
полюбить ничто…
Я гляжу в ночную тьму,
в неба решето.
Танец смерти, жизнь в дыре,
мёртвый глаз планет.
В этой дьявольской игре
выигрыша нет.
Улететь бы на Памир,
спрятаться под клён...
Слишком этот ушлый мир
неодушевлён.
Сколько расшибаем лбов,
горе по пятам...
Всё равно жива любовь,
но не здесь, а Там.
***
Вновь слышу – в груди что-то торкает –
жалеть, понимать, обожать...
Без этих хватательных органов
вселенной мне не удержать.
И, слова не ведая ложного,
на этом горючем парить...
А счастье из корма подножного
привычно себе сотворить.
Да, голый король снова здравствует,
да, сраму не имут верха.
Но нет их и духу в том царствии,
где самоуправство стиха.
***
Сколько поводов для смеха, для ухмылок и пародий
эта жизнь предоставляет, как бы ни была черна.
И во времена любые я верна своей природе,
хоть где тонко, там и рвётся моя тонкая струна.
Моя слабость — это сила, хоть всегда меня бесило,
что давно не отличаю пораженья от побед.
От Базарова усвоив — стыдно говорить красиво,
иногда грешу я всё же выражаться как поэт.
Я смеюсь над этой жизнью и судьбой моей плачевной,
только губы для улыбок раздвигаю уж с трудом.
Скоро, скоро он погаснет, свет зари моей вечерней,
и заколота я буду нежным месяца серпом.
***
День влюблённых раз в году — как это мало!
Не вместить ему столь пыла и огня!
Сколько жизнь бы ни клевала и ни мяла –
этот праздник ежедневно у меня.
Пусть давно уж не жена и не невеста,
и давно уж не попутывает бес,
только в сердце снова тесно — словно тесто,
поднимается влюблённость до небес.
Хоть бы вечер — хоть пока ещё не вечер,
без любви моей ушёл бы — да ни в жисть!
Снова тянется соломинкою встреча,
словно этим говоря мне: удержись.
Ах, остатки, всем известно, как вы сладки.
Будь же счастлива, как крошкой воробей.
На прорехи ставя новые заплатки,
в книге жизни открываю я закладки
на страницах всех любовей и скорбей.
***
О зима, зима моя,
сколь ни бесишься в азарте,
но тебе желаю я
скорой смерти в тёплом марте.
Гаснут звёзды от лучей.
Ночь, умри перед рассветом.
Дунув на уют свечей,
новый день идёт с приветом.
Свет в туннеле, как маяк,
манит ласковым виденьем.
Лёгкой смерти, жизнь моя,
перед будущим цветеньем.
***
В детстве дружила с девчонкой «плохой».
Я оставалась к запретам глухой.
Мы убегали тайком со двора,
школьные прописи — что за мура!
Мы, на троллейбус вскочив голубой,
ехали до остановки любой
и, выходив чёрте где: вот те на! –
шлялись по городу с ней дотемна.
Мы хохотали и ели пломбир.
С ней я узнала, как выглядит мир
тайных лазеек, глухих закутков,
сорванных с клумб незнакомых цветков,
дальних окраин, оврагов крутых,
где совершали в пути передых.
Мы забредали в такие края…
Это край света! – кричала ей я.
Прошелестело полвека с тех пор.
Где эта улица, где этот двор?
Где эта девочка? Где эта я?
Где мне грозившая пальцем семья?
Лишь обнимает холодная ночь
и ничего не вернуть, не помочь.
Вот он, край света, и я на краю…
Мы и не знали, что жили в раю.
***
Я верю, верю, верю,
что было всё не зря –
от нежности апреля
до дрожи декабря,
от детской колыбели
и школьного двора –
до облачной постели
из пуха и пера.
Живу и ожидаю
того, чему не быть.
Душа, не увядая,
обречена любить.
Как занавес, отдёрну
я на окошке тюль
и март, как мат отборный,
приму взамен пилюль.
***
Чай заварила, цветы полила.
А говорила, что жизнь не мила.
Сладок мне звук погремушек её,
что заглушает небытиё.
Пусть освещает мне мрак впереди
ёлка рождественская в груди.
И поджидает с букетом из роз
мой небожитель, мой бог, дед Мороз.
Вы по волнам не плывите, венки.
Ёлочка-жизнь, не гаси огоньки.
Дай мне поверить в тебя без затей,
главная сказка для взрослых детей.
***
Снег 29-го марта...
метёт, и метёт, и метёт…
Ведь бита давно его карта,
а он всё равно идёт.
Уж убраны зимние вещи,
асфальт кое-где подсох.
Но снег этот, вешний, вещий,
как будто последний вздох...
Зима восстала из гроба,
чтоб землю опять обнять.
И снег этот высшей пробы,
ушедший, как буква ять.
Зима, ты ведь завтра минешь
и смоют тебя дожди,
но этот прощальный финиш,
как вечное «подожди!»…
Как вечное Happy Birthday...
Пусть даже седая прядь –
ещё ничего не поздно,
всё может вернуться вспять...
Неужто — в душе уколом –
вновь светлая полоса?
Всё чисто, бело и голо.
И можно начать с аза.
ИЗ ЦИКЛА "ДВА НЕСЛАГАЕМЫХ, НЕСОЧЕТАЕМЫХ"
***
Два неслагаемых, несочетаемых,
множим на ноль и в итоге зеро...
Только бы было в душе обитаемо,
только бы не умирало перо.
Боль безоглядна, а радости крохотны,
но драгоценен полночный улов.
Вытерпи, вытерпи, лист мой безропотный,
эти уколы мучительных слов.
Не убежать от судьбы неизбежности,
не усмирят седуксен и глицин.
Я не привита от вируса нежности,
не родилось ещё этих вакцин.
День из улыбок от солнечных зайчиков,
ночь из намёков расплывчатых снов...
Лёгкие зонтики строк-одуванчиков –
нету для жизни надёжней основ.
***
Ты пришёл на минутку ко мне навсегда,
снег расчистил в душе, растопил ото льда,
чтобы больше не ведала злого.
Как угодно пусть душу мою искорёжь –
но теперь никуда от меня не умрёшь,
я узнала волшебное слово.
Ты во мне прорастаешь как тихий цветок,
моей жизни застенчивый новый виток
в одинокой безгласной пустыне.
Я с балкона смотрю тебе истово вслед,
сколько б мимо холодных ни минуло лет –
этот взгляд никогда не остынет.
Я на ветер слова, ну а ты их лови,
все они о незамысловатой любви,
невесомой, туманной и зыбкой,
что порой проступает сквозь сумрачный день,
за тобою скользя неотступно как тень,
пробавляясь одной лишь улыбкой.
***
Обнять тебя нельзя, а ты любить не можешь.
И давний наш дуэт немножко глуповат.
Ты, Боже, тут ничем, похоже, не поможешь.
Никто не виноват. Никто не виноват.
Но теплится душа в немеркнущей беседе...
Чуть тлеет огонёк, но в нём — мильоны ватт.
Пусть вечно зелен он, как виноград весенний.
Никто не виноват. Никто не виноват.
А сердце рвётся вон, колотится как птица,
наперекор всему блаженствует: виват!
И зелень глаз твоих на солнце золотится…
Никто не виноват. Никто не виноват.
***
Незабытое Богом место –
остановка для наших встреч.
Ты был послан несчастья вместо,
от отчаянья уберечь.
Две скамьи и навес над ними
охраняли от мира нас.
Дребезжали трамваи мимо,
вечер ласковый тихо гас.
Бог то место не забывает,
он всё помнит и нас там ждёт.
Дождик даже не задевает,
и так нежно там снег идёт.
Свято место отныне пусто –
проезжая, гляжу в окно.
Что-то шепчет шестое чувство…
Всё давно уже в прошлом, но...
***
Я втайне знаю: ты хороший,
и сколько б лет не утекло –
фальшивой ласки мне дороже
твоё прохладное тепло.
И что с того, что сединою
зимы окрашены крыла,
что опьяняют сны весною,
но отрезвляют зеркала,
что обманули все июли
цветеньем розовым степи,
но двери крылья распахнули,
и сердце сорвано с цепи.
Пусть всё — виденье, наважденье,
души волшебная игра,
не день рожденья — дня рожденье
теперь я праздную с утра.
В стихе затею я утехи,
что и не снилось — сочиню,
а телефонные помехи
не помешают ничему, –
расслышать главные аккорды,
любви единственный улов,
когда сердец границы стёрты,
и всё легко понять без слов.
Уже не пусто и не голо,
и мне не страшно средь зимы,
когда пробьётся, словно колос,
ко мне родной до боли голос,
когда не я и он, а – мы.
***
Привязанность… а что это такое?
В руке верёвка, чтоб не отпустить?
И никогда не знать себе покоя
от страха за разорванную нить?
Чем ты владеешь? Лишь одной верёвкой,
отнюдь не тем, кого связала ей.
Порвётся привязь — и судьба с издёвкой
вернёт тебя к отдельности твоей.
Как эфемерны, мнимы эти узы,
ослабишь хватку — и рука пуста.
Одна любовь не ведает обузы,
она легка, свободна и проста.
Она парит над крышей невесомо,
не забирает, только отдаёт.
Не нужно ей ни привязи, ни дома,
она гнездо на дереве совьёт.
Открыты все замки, ворота, дверцы.
Неведомы ей хитрость и корысть.
Зачем держать, что принадлежность сердца,
что даже смерти не отнять ни в жисть.
***
Я научилась говорить прости
всему, что прежде плакало и пело,
и жизни пряжу нежную плести
из пауз, многоточий и пробелов.
Шептать вдогонку и смотреть вослед,
в графе желаний проставляя прочерк,
и больше не вытаскивать на свет
всё то, что затаилось между строчек.
Как мёда золотистого струя
стекала из стиха у Мандельштама –
так будет тихо течь судьба твоя,
в элегию переливая драму.
Оттаивать в надышанном тепле,
пить медленно, любить не поспешая,
и жизнь в конце раскроется тебе -
бесшумная, безгрешная, большая.
***
Когда-то загадать пыталась –
что, если завтра будет снег…
И в юности всегда сбывалось,
и мнилось, будет так навек.
Что лишь с утра откроешь глазки –
а там — о чудо! Снег идёт!
И ты живёшь как будто в сказке,
и всё ещё произойдёт.
Но только снег и происходит,
а ты по-прежнему одна.
С души с годами глянец сходит
и с глаз спадает пелена.
С утра гляжу я на дорогу -
так хочется ещё поспать,
а снега нет, и слава богу,
тебе поменьше разгребать.
Что снег? Поток небесных крошек,
лишь символ, образ, свет из век.
Сейчас мне ближе и дороже
обыкновенный человек.
Люблю тебя сквозь боль и нежить,
сквозь снег, и сумрак, и туман...
И пусть всё так же будет нежить
нас возвышающий обман.
|