***
Ну прощай, мой несбывшийся год.
Новый день, наставай, ворожи.
Пусть укроют меня от невзгод
огоньков городских миражи.
Обернётся прохожий на взгляд,
или снег обернётся дождём –
всё вернётся на круги своя,
только зиму и смерть переждём.
И зонты как большие цветы
раскрываются в волнах толпы,
и плывут они словно плоты
в океане мирской суеты...
А вдали, за земною чертой,
на границе у света и тьмы,
где-то город стоит золотой,
там живёт наше светлое «мы».
***
Вот календарь на новый год счастливый.
Но старого ещё змеится нить...
Мы обрываем лист нетерпеливо.
А старый год не хочет уходить.
Хоть на глазах его худеет тело,
но молит – кто б ещё денёчков дал...
Ведь он ещё так мало в жизни сделал
и очень мало радости видал.
Что новый год – оскаленный, зловещий,
нам принесёт – неведомо ещё.
А этот – как разношенные вещи,
обвивший нас доверия плющом.
Уже сжились, сроднились, примирились.
Ведь всё равно получше – никого...
Мы с ним уже почти договорились –
он нас не тронет, ну а мы —его.
Да, цены… Но пока ведь не цунами...
О тигр свирепый, пощади бычка.
Доска уже кончается под нами...
И что потом начнётся с кондачка?!
Но нет, увы, помиловать не вправе
тебя ни старики, ни молодёжь.
Уж ничего не сможешь ты исправить.
Таким, как есть, в историю войдёшь.
***
Без тебя четвёртая ёлка.
В первый раз без тебя так долго.
Пусто у нас в дому.
Но ничего никуда не делось,
не распалось, не разлетелось,
просто ушло во тьму.
Жизнь заканчиваю заочно.
Это просто и это срочно –
свой возделывать сад.
Снег на скамейке меня заносит...
Эх, высоко же меня заносит –
нету пути назад.
Помнишь щегла — посмотри, всё там он,
он прилетел к нам от Мандельштама,
сын того или внук.
Ты передразнивал его трели,
как вы забавно друг другу пели,
словно зовя подруг.
Помню тебя как свои пять пальцев,
помню нас прошлых, бродяг, скитальцев,
всех, кто давал ночлег.
О дорогие родные лица,
вы теперь можете только сниться,
след ваш заносит снег...
Листья ко мне на балкон слетают,
мою жизнь на ветру листают,
зябко прильнув к груди.
И я всё тише, нежней, покорней
слышу – во мне прорастают корни,
словно всё впереди.
***
Без тебя не то что б никак –
без тебя мне незачем просто.
Занесли нашу жизнь снега,
наросла на душе короста.
Разворачивать фантик дня –
что в нём — радости или слёзы?
И зачем проживать их, для,
всё равно летя под колёса?
Разум строит свой бастион,
укрепляет вокруг окопы,
устанавливает кордон,
заготавливает оковы.
Но любовь встаёт как мираж
и обходит его капканы.
Никакой не удержит страж
сумасшедшего океана.
Ведь любовь – это наша суть,
и другому не быть уделу.
Смерть, ты видишь, не обессудь,
ничего тебе с ней не сделать.
***
Осень — это вторая весна,
как сестра, что не Ольга, – Татьяна.
Та была весела и ясна,
а другая из слёз и тумана.
Но вторая умела любить,
и грустить, и раскрашивать слово,
молча нежность в печали топить,
и горстями разбрасывать снова.
Каждый лист – это тоже цветок,
только знающий больше, чем надо.
И дожди – это новый виток
от капели до хляби и хлада.
Осень – это убийца весны,
но – на миг, не всерьёз, понарошку,
чтоб понять, как дороги грязны,
и прокладывать к солнцу дорожку.
Жизнь весной голосит петухом,
день людским половодьем запружен.
Осень – то, что в остатке сухом.
То, что жизнь преподносит на ужин.
Осень с нами мудра и честна,
как последняя жизни попытка.
Осень – это прощальная нам
***
В кофейной ли гуще, в стихах, во сне
увидится некий бред —
повсюду грядущее кажет мне
уайльдовский свой портрет.
Я кофе давно растворимый пью
и часов замедляю ход,
но вновь наступает на жизнь мою
непрошеный Новый год.
Меж прошлым и будущим — пять минут.
Застыло на миг бытиё.
И бездне страшно в меня заглянуть.
Страшнее, чем мне — в неё.
КУКУШКА
Кукушка-выскочка в часах
не обещает жизни долгой.
Оно понятно: не в лесах,
кукукнет пару раз – и в щёлку.
Почти живое существо.
Вещунья, пифия, сивилла...
Я не боялась ничего,
не верила и не просила.
Но вот тебя прошу сейчас,
боюсь – и верю в это чудо:
о накукуй мне лишний час,
моя домашняя пичуга!
О наколдуй мне лишний день
и юных нас, от счастья пьяных,
и всех любимых мной людей,
что скрылись в норках деревянных.
Кукушка, стой, не уходи!
Но мне за нею не угнаться...
О знать бы, что там впереди,
когда сердца пробьют двенадцать.
***
Мы приговорённые друг к другу.
Мы заговорённые с тобой.
Протяни мне ласковую руку,
раздвигая сумрак голубой.
Никогда любить не перестанем,
нежности не вычерпать до дна.
В мрачном молчаливом океане
наша жизнь – что искорка одна.
Но она горит светло и ярко
вечным несгорающим огнём.
Смерть – всего лишь глупая помарка,
мы её для ясности замнём.
Хочется учиться у природы,
принимая и благодаря.
Сентября последние щедроты,
честная аскеза ноября...
Знаю, что напрасны ожиданья,
только всё равно они не зря –
декабря волшебные желанья,
разочарованье января.
Я пишу о нас светло и вольно…
Не прошу читать я никого.
Одного читателя довольно.
Даже, может быть, ни одного.
***
Чай заварила, цветы полила.
А говорила, что жизнь не мила.
Сладок мне звук погремушек её,
что заглушает небытиё.
Пусть освещает мне мрак впереди
ёлка рождественская в груди.
И поджидает с букетом из роз
мой небожитель, мой бог, дед Мороз.
Вы по волнам не плывите, венки.
Ёлочка-жизнь, не гаси огоньки.
Дай мне поверить в тебя без затей,
главная сказка для взрослых детей.
***
По капле тепло убывает…
Боюсь ноябрей-декабрей.
Они в нас тепло убивают,
другое, не от батарей.
Ах, пане-панове, не внове
той песенки зябкая дрожь…
Ищу его в голосе, в слове,
но нет его там ни на грош.
Хоть льдинки не вижу в глазу я,
но холодом веет в тепле.
А я его преобразую
в морозный узор на стекле.
За этим волшебным рисунком
дороги весны не видны...
От голоса веет рассудком
и губы твои холодны.
***
О зима, зима моя,
чистая душа.
Я любуюсь, не тая,
на стекло дыша.
Между нами мёрзлый пласт,
несказанный друг.
Чистота морозных глаз
и холодных рук.
Не моя вина, что мы
для небес меню,
что под натиском зимы
я тянусь к огню.
Вьюги снегом заметут
прошлые грехи.
В белом саване придут
белые стихи.
***
Лето – плоть, весна и осень — души,
а зима – рассудочность ума.
Солнце, ветер, лужи или стужи –
это строки Высшего письма.
Нужно слышать, всматриваться в почерк,
понимать любой намёк и знак,
чтоб душа не знала обесточек,
чтоб сквозь камень пробивался злак.
Без тебя мне жить уже не больно.
Я любовь накапливаю впрок.
Обнимаю рифмою глагольной,
укрываю сердцем между строк.
Из песка пространства неземного,
из барханов мертвенных пустынь
вылеплю песочный замок снова
для своих немеркнущих святынь,
где живёт прощание славянки,
звёзд стеклянки водят хоровод,
где гармонь в завьюженной землянке
счастье заплутавшее зовёт.
***
Иду средь январей,
тобой одним ведома.
Накапливайся, зрей,
будь в вечности как дома.
Пускай придёт скорей
бессмертная истома…
О снег, мой тихий друг,
посланник Зазеркалья,
верни мне нежность рук
украденного Кая.
От рая, что вокруг,
пока так далека я...
Пусть новый Новый год
ничто не сменит в сумме,
но помоги мне код,
язык, заветный зуммер
перевести на тот,
***
Следы моих строк заметёт январём,
покажутся нежность и жалость старьём,
но я буду той же, что прежде.
Пусть мира оскал кровожаден, свинцов,
но сердце — гнездо для любимых птенцов,
себя принесу я им – ешьте.
Чем дальше, тем больше тебе я близка.
Не раз на пути ошибётся тоска,
других за тебя принимая.
Но ты ведь и вправду — вокруг и везде,
во сне, и в дожде, на земле и звезде,
повсюду меня обнимая.
Пока я люблю тебя — я буду быть,
не дам никому о тебе я забыть,
стотысячью песню слагая.
И верится – там, где друг друга мы ждём,
легка я не только на высший подъём,
но и на помин там легка я.
***
За окном то скоропись снега,
то бегущий петит дождя...
В этих письмах такая нега,
ведь они идут от тебя.
Сообщают открытым текстом:
«вспоминаю… скучаю… жду...»
Они пахнут забытым детством
и не видят ни в ком вражду.
Я читаю их, не читая,
ибо знаю их наизусть...
И когда-нибудь я растаю
в этой нежности, ну и пусть.
Словно в сказочном царстве неком,
мною слепленном на авось,
опускаются хлопья снега
***
Зима дана нам для того,
чтоб по весне тоска созрела,
чтоб дорасти нам до всего,
что б после нежило и грело.
Чтоб даже сквозь метельный вой
мы различали звук капели,
и каждой капле световой
мы были б рады с колыбели.
И сколько б вирус ни косил –
не знать, не помнить о расплате...
А просто быть — сколь хватит сил.
И даже если их не хватит.
***
На смену осени бомжовой
пришла алмазная зима.
Из рукавиц её ежовых
уже не вырвешься сама.
Душа захвачена с поличным.
Слова замёрзшие болят.
И холоднее, чем обычно,
любимый голос или взгляд.
Живу с покорством страстотерпца
и жду, когда же, ну когда
моё заплаканное сердце
покроет панцирь изо льда.
И там уснут мои печали
в скульптурных позах несмеян,
чтоб взоры больше не встречали
любви прекраснейший изъян.
***
Жизнь как блюдце выпала из рук
и разбилась на мильон печалей...
Даже если склеить это вдруг -
так уже не будет, как вначале.
Я брожу в обнимку с декабрём.
Обжигает холодом предсердье.
Весело играть мне как с огнём
в крестики и нолики со смертью.
Я на этом свете не вполне…
Иногда лишь только появляюсь.
Боже, не печалься обо мне.
Я любовью как-то пробавляюсь.
Погляжу в небесные глаза...
Мне твой высший замысел неведом.
Ты о самом тайном не сказал.
Ты ещё о главном не поведал.
И прошу в мольбе своей слепой,
словно перед выходом на сцену:
жизнь возьми, а мне отдай любовь.
Думаю, что это равноценно.
***
Я снова Бога-дед Мороза
начну желаньями смешить:
хочу мне розы, а морозы
пускай прикажут долго жить.
Пускай стихи меня прокормят,
любви пожизненной хочу,
а если смерть — то в лёгкой форме,
другая мне не по плечу.
Чего ещё хотелось мне бы?
Не заземлял чтоб гололёд,
чтоб уносил в седьмое небо
лихой поэзии полёт.
Чтоб краски — ярче, сласти — слаще,
чтоб врач ничем не навредил,
чтоб приходил любимый чаще,
а лучше чтоб не уходил.
Чтоб берегли меня от бедствий
лишь за красивые глаза,
чтоб называли так, как в детстве,
чтобы начать бы всё с аза.
***
В новый год все немножечко дети,
(а не только немного волхвы).
Ну куда же, куда же нам деть их –
жажду чуда, орехов, халвы,
мандаринов, хлопушек, снежинок,
духа хвои, тепла очага…
Сколько было у счастья ужимок
и смешинок, ушедших в снега...
Сколько жизнь у нас уворовала
светлой радости детской, но я б
декабрём бы их премировала –
всех людей, переживших ноябрь.
Я вручала б надежду на счастье
как медаль за лихие года,
благо та не распалась на части,
сохранившаяся в холода.
В декабре день особенно светел,
взгляд приветлив и искренен смех.
Мы опять на минуточку дети.
Это лучший подарок для всех.
В дни иные – плохая, лихая,
жизнь опять обнимает, гляди,
и улыбками, и стихами
осыпает нас как конфетти.
Новый год – словно сваха и сводня –
всех повяжет в весёлой гульбе.
И мне нужно так мало сегодня –
лишь улыбку ребёнка в тебе.
***
Декабрь, манивший светлым раем,
сменился трезвым январём,
когда игрушки убираем,
когда себе уже не врём.
Когда с порханья и паренья
на пеший переходим ход,
когда отчётливое зренье
нам возвращает новый год.
Суровые настали будни.
Отпел наш праздник, отплясал.
Прощайте, оливье и студни,
вернитесь, ёлочки, в леса.
Нам юность голову морочит.
Уж поезд хрипнет от гудков,
но уходить она не хочет,
в рубцах от наших коготков.
Ещё огни не догорели,
ещё любовь глядит из глаз...
Останься, ёлка, до апреля,
и запоздало радуй нас.
***
Как бы расширить дня границы,
осуществить иль повстречать
то, что устало только сниться,
на чём молчания печать.
И сердце мне сбивает с ритма
крепчайший кофе или чай,
а пуще глаз твоих харизма,
когда увижу невзначай.
О, от самой себя побеги...
Хочу худеть – и печь пирог,
хочу чтоб сгинул ты навеки –
и чтоб явился точно в срок.
Пусть будет что душе угодней,
чтоб только светлое сбылось...
Причин несчастной быть сегодня
пока ещё не родилось.
Пока судьба не рвёт на части,
я безмятежна и тиха.
Начало дня. Начало счастья.
Начало нового стиха.
***
О если б без шор, без зажима
от сердца шёл к сердцу ответ.
Чтоб слово – окно, а не ширма,
туннель, выходящий на свет.
О солнечный зайчик ушастый,
мелькни на мгновенье в окне,
чтоб мир, неживой и ужасный,
тепло улыбнулся во мне.
Ещё календарь не помечен
следами известий дурных,
и кажется день бесконечен,
превыше всех рамок земных.
Стерпи моё слово, бумага,
и только душе не перечь.
Пока не закончится тяга –
звучать будет чистая речь.
***
Ночь с тёмными завесами
отбелена будет рассветом.
И утро с его неизвестными
не справится вновь с ответом.
День будет таким, каким его
увижу в себе – не в окнах.
Со всем, что навеки сгинуло,
но всё ещё не умолкло.
Иду по родному городу,
где каждый своим озабочен.
Снег всех покрывает поровну –
счастливых или не очень.
Обнимется с каждым метелица,
и все для неё хороши мы...
Но наша любовь не делится,
она лишь моя пожива.
А я может быть для этого
и родилась на свете –
из вещества поэтова,
такого как снег и ветер.
***
Не смотреться в ночные окна,
ни в витрины, ни в зеркала,
там расплывчато всё и блёкло,
там я прежняя умерла.
Не искать потерянным взглядом
лиц знакомых в чужой толпе,
ибо всё находится рядом
из того, что нужно тебе.
Пусть без горечи даже дня нет,
ты надеждам себя доверь.
Ведь закрытую дверь сменяет
пусть другая, в другое, дверь.
И прорежется луч в тумане,
и слова уже не болят,
если светится пониманьем
чей-то встречный случайный взгляд.
И со мною в сухом остатке –
то, что сумрак не погасил –
в сердце рвущемся звёзд заплатки
и любовь из последних сил.
***
Заглянуть вовнутрь себя,
где нам так печалилось,
там где, кошкою скребя,
сердце звать отчаялось.
Отогреем, отдыша...
А оно сожжёт потом.
Ты жива ещё, душа?
Отзовись хоть шёпотом.
Отстрелялся вечный бой.
Всё угасло в темени.
Заминирована боль
до поры до времени.
Как внутри ни голосим –
а поделать нечего.
С одиночеством своим
мы навек обвенчаны.
***
Живу в безвременье, в безлюдье, в безвековье...
И что добавить может Новый год?
Такси: откуда вас забрать? – Из безлюбовья.
Куда? – До счастья! У меня дисконт.
Таксист умаялся подсчитывать убытки:
– Нет, далеко! туда не повезу!
Ну, ладно, хоть бы до развилки… до улыбки…
до чертовщинки в сказочном лесу.
Туда не знал ещё дороги навигатор.
Диспетчер, чертыхнувшись, снял заказ.
Но моим Музом в небесах он был угадан,
меня домчал по адресу Пегас.