|
СЕРДЦЕВИНА
***
В своём соку варись, кружись,
прорехи на душе латая.
Не ад, не рай, а просто жизнь,
как середина золотая.
Не приз судьбы и не сюрприз,
не пламя – тихое свеченье,
не ураган, а ясный бриз,
иль речки ровное теченье.
Я не схожу уже с ума
и говорю вполне цивильно,
во мне кричит она сама –
любви златая сердцевина.
Какой же внутренний раздрай,
когда меж адом или раем
сама что хочешь выбирай...
Я сердцевину выбираю.
***
Как ветер сквозь дождь, как улыбка сквозь слёзы,
как снежный с горы нарастающий ком...
О чём и о ком эти сны или грёзы –
мне трудно поведать земным языком.
Об этом рыдала и пела мне лира,
с небес долетала высокая весть.
Казалось, что ты не из этого мира,
а может, и так оно в сущности есть.
Порою меня не бывает счастливей,
порой выживаю всему вопреки.
Любовь моя – это не буря, не ливень –
скорее, течение тихой реки.
Как тщетно там сердце пыталось согреться,
как не узнавали меня зеркала...
Отныне мне в них и не нужно смотреться –
стихи отражают меня догола.
Там каждый мой штрих досконально проявлен,
просвечен до донышка день мой любой.
Порою слова мои ранят краями,
но всё потому лишь, что это любовь.
***
И даже если ты звезда
в лучах лаврового венца –
ты ищешь своего гнезда,
ты ищешь своего птенца.
И чтобы не сойти с ума,
сойдя с орбиты кочевой,
ты создаёшь его сама
из никого, из ничего.
Ты знаешь, что это абсурд,
и ядом обернётся мёд,
но если есть где высший суд –
он оправдает и поймёт.
Любить как петь, любить как пить,
не знать, не помнить о конце,
и многих до смерти любить
в одном единственном лице.
***
Это с нами случилось в августе.
На душе тяжело.
Ничего не прошло, милый Августин,
ничего не прошло.
Были мы с тобой не разлей вода,
каждый был однолюб.
Понимали всё с полу-лепета,
с шевеления губ.
А теперь я должна одна идти.
Ждёт небесный вокзал...
Смертью всё не кончается, знаете? –
так Проперций сказал.
***
Как в окошке тебя выглядывала –
так высматриваю в облаках.
И в шкатулку души выкладываю –
всё, что светится, промелькав.
Обыщу закоулки млечные –
может где-то за тыщи вёрст
мне заколки остроконечные
мастеришь из осколков звёзд?
Без подарка на день рождения –
знаю, ты бы и там не смог…
Сквозь обличья или видения
я почувствую твой намёк.
Я почувствую в птичьем посвисте,
в дуновении ветерка,
пусть неясно, туманно, косвенно –
то тепла твоего рука...
То твой голос и интонация
по незримым бегут волнам...
Ведь недаром, недаром снятся мне
сны, что ведомы только нам.
***
За очерченным кругом – чертог,
одиночества мир ледяной.
Тело просит тепла как цветок,
и дождя, и улыбки земной.
Всё что есть – это вовсе не то...
Смотрит с неба родная звезда.
Сердцу хочется верхнего до,
чтоб с него не сходить никогда.
Нотой выше, где ястреб погиб,
но где звёзды растут как цветы,
Млечный ковш как ключицы изгиб,
и где мне улыбаешься ты.
***
Жизнь не кончается, пока
любовь безудержная длится,
и будут жить они века –
залюбленные нами лица.
Душа как глиняный кувшин
всю эту нежность не вмещает,
расплёскивая до вершин,
в луну и звёзды превращает.
Я ночь как жизнь хочу продлить,
ей насыщаясь в одиночку.
Ах, если б можно разделить
с любимым было эту ночку…
ИЗ ЦИКЛА "БЕЗЛЮБЬЕ"
***
Как жизнь моя в безлюбье впишется,
в безлюдье с чуждыми людьми?
Не телефонится, не пишется
и не живётся без любви.
Года стремительно уносятся,
взамен приходят холода,
но вслух никак не произносятся
слова «прощай» и «никогда».
Язык на этом спотыкается,
о тяжесть слова без любви,
и губы намертво смыкаются,
закушенные до крови.
Пусть будет даже на беду мою,
и даже если я молчу,
я только о любви и думаю.
Мне нелюбовь не по плечу.
***
Небо кажется дружелюбным,
покровительственным таким.
Небо кажется многолюдным –
всюду звёздные пятаки.
Много-много маленьких глазок
на нас сверху устремлены.
И как будто бы взгляд их ласков,
все как будто бы влюблены.
Улыбаются сверху ночи,
обещают нам много дней...
Но чем дальше – тем одиноче,
одинарнее и одней.
***
Несу, сгибаясь тяжело,
слов сто пудов и пять кило,
что некому сказать теперь,
когда я отворяю дверь.
А я сказала бы тебе,
как день был светел и погож,
как повстречала я в толпе
того, кто на тебя похож,
что покупала средь рядов,
потом по нашей шла тропе,
как небо было тех цветов,
что очень нравилось тебе.
На кухне твой висит портрет,
и в спальне, в комнате висят.
Они и слушают мой бред
с тех пор, как у меня ты взят.
Я за тебя куплю цветы.
Ничто не нарушает тишь.
Порой мне кажется, что ты
в соседней комнате сидишь.
И я могла б войти легко,
но почему-то не вхожу...
И на портретное стекло
как на окно в мороз дышу.
***
За тридевять земель живу от сказки
про принцев и Емель.
От сонного тепла, любви и ласки
за тридевять земель.
Где раки не свистят и не зимуют,
у чёрта на рогах,
и где не узнаю себя саму я,
от радости в бегах,
где Магомед давно забыл дорогу
к Кудыкиной горе,
где попадёшь к заветному порогу
на смертном лишь одре,
где я, в своих запутываясь смутах,
маршрутах и шасси, –
так далеко – в пятнадцати минутах
поездки на такси.
***
Я не буду просить звонить тебя,
говорить, чем жива,
потому что лишь по наитию
говорят те слова.
Потому что мне не осилить то,
что тебе по плечу.
Потому что если просить о том –
то уже не хочу.
Упрекнуть и придраться не к чему –
ты корректен и трезв.
А любовь моя искалечена –
вечно свежий порез.
Золотые у принца волосы,
а характер жесток.
От сухого глухого голоса
высыхает цветок.
Я глаза открываю засветло –
словно Бог хмурит бровь,
словно солнце мне туча застила –
нелюбовь, нелюбовь…
***
Любить свободно, просто, как во сне,
без всяких но и самооправданий.
Свет глаз твоих и свет в моём окне.
И отсветы несбывшихся свиданий.
Из слов твоих хоть снеговик лепи...
Я пристально гляжу в души бинокль:
пространство – вот что нужно для любви,
где паруснику так уж одиноко ль?
Любить – не значит прибирать к рукам,
держать, чтобы не вырвала утрата, –
а курс держать в открытый океан,
откуда больше нет уже возврата.
Ты здесь из сказки, только не моей.
В моей конец печальнее и раньше.
И день мой всё короче и темней,
а твой всё так же розов и оранжев.
Но слава Богу, что он был не скуп,
что поживу ещё на белом свете,
и словно лёгким дуновеньем губ
любовь свою пускаю я на ветер.
***
Ты ушёл, а улыбка осталась.
Тебя нет, а любовь всё жива.
Может быть, и последнюю малость
перемелют судьбы жернова.
Но пока на бумагу роняю
своих слов опадающий лес,
от забвения я сохраняю
то, что мне лишь упало с небес.
Твоей вечной улыбкой согрета,
до рассвета никак не усну...
Нарастанием медленным света
нам зима обещает весну.
***
Сегодня всё таяло, таяло,
и дождик, в порядке бреда,
всё, что ты в себе утаивал –
поведал мне по секрету.
Пусть жизнь неохотно радует,
все живы мечтой одною –
вдруг что-то войдёт, как радуга,
внезапное и цветное.
И Тот, кто всем этим ведает,
подарит нам чудо встречи,
как «продолжение следует»,
как знак, что ещё не вечер.
***
Я шла с тобой, разбрасывая камни,
и помогала в том твоя рука мне,
теперь одной те камни собирать.
И жизнь, что проживалась с аппетитом,
теперь как будто набрана петитом,
так в ней всё мелко, что не разобрать.
Мне мало Бога и его напутствий,
как было Блоку мало конституций,
и вьюгой поцелованный он жил.
А мне твои всё снятся поцелуи,
и мне теперь под звуки аллилуйи
тянуться к небу из последних жил.
Ты умер, не спросясь меня и Бога,
и как теперь к тебе, с какого бока
мне подобраться, небожитель мой...
И безотчётно, глупо, бестолково,
порою принимая за другого,
отчаянно я жду тебя домой.
Глядят в бинокли пристальные звёзды.
Чернеют окна как пустые гнёзда,
лишившиеся тёплого птенца...
А я пишу, брожу по белу свету,
то в поисках родного силуэта,
то в поисках любимого лица.
***
Не растает никак эта наледь.
Я устала от наших невстреч.
Я хотела б хотя бы на память,
что ещё мне осталось, сберечь.
Жизнь как поезд проносится мимо,
и дыханья всего лишь на вздох.
Пронеси эту чашу, помилуй,
пощади нас, безжалостный Бог.
Толпы кинулись делать запасы,
но напрасен мартышечный труд.
Нету спасу, пойми, нету спасу,
люди раньше, чем крупы, умрут.
Но пока не утянуты в омут –
просто делать, что сердце велит.
И прикладывать словно к живому
стих как пластырь, когда заболит.
А когда поведут на закланье
и земшару настанет хана –
повторять буду как заклинанье
обожаемые имена.
ИЗ ЦИКЛА "НО ВЫДАЛ НАС БОГ И НЕ СПАС..."
***
Набраться весны про запас –
пусть даже она лишь в зачатке.
Носить её словно запал
в подкорке, в клетчатке, в сетчатке…
Мы думали: вечен запас
вселенской любви подноготной.
Но выдал нас Бог и не спас,
и мы от надежды свободны.
Рутиной становится ад,
как арка двора – преисподней,
ведь если нельзя под и над –
то надо вживаться в сегодня.
Ведь жизнь продолжается, да.
Трава прорастает сквозь плиты.
А лица, что гложет беда –
дождём, не слезами залиты.
И каски из нынешних лет –
всего лишь эпохи гримаски.
На душах бронежилет
привычен, как некогда маски.
Дурдом стал понятен как дом,
тюрьма как своя для сограждан.
Путём всё, своим чередом...
Вот это-то, это и страшно.
***
Мы лузеры, мы не вписались в социум
и жизнь вокруг видали без прикрас.
Пусть неуместны на местах под солнцем мы,
но под моим торшером – в самый раз.
Мы лохи, неудачники и чайники,
мы олухи небесного царя,
но были здесь мы счастливы за чайником,
о разном и прекрасном говоря.
Когда я в восемнадцатом в депрессии
цеплялась за соломинки их рук,
то был он для меня теплей поэзии –
надёжный тот товарищеский круг.
Был островком в пучине, тихой пристанью...
Весь мир тонул в рутине и борьбе,
а мы друг в друга вглядывались пристально
и открывали лучшее в себе.
Беда подкралась незаметной падлою –
глухая разделила нас стена.
Наш мир кристальный раскололся надвое.
Меж нами Сталин, фюрер и война.
Нас словно жизнь из тёплой норки высадила
в чужое и холодное плато...
О как война людские души высветила!
И сразу стало ясно, кто есть кто.
***
В детстве я в сказке читала подобное –
страшной, аж бил колотун, –
как там героев в чудовища злобные
заколдовал злой колдун.
Не узнаю я их в новом обличии,
уже и уже их круг...
Вот уже нету как будто в наличии
прежних друзей и подруг.
Нас разделяют слова фарисейские,
то, что души супротив.
Кто ж расколдует те чары злодейские,
чудищ в людей превратив?
Если в болоте мозги уже по уши –
в них просыпается зверь...
Ты одурела, Россия, давно уже,
и озверела теперь.
***
Жизнь моя не остров одинокий,
это часть всего материка.
Хотя многих, бесконечно многих
унесла забвения река.
Над глубокой бездною из праха
мы идём по узкому мосту.
Главное – не поддаваться страху
и глядеть не вниз, а в высоту.
Но земною тягою влекома,
клонится к могилам голова.
И в гортани застывают комом
маленькие нежные слова.
«Не судимы да не...», нет, судимы
будут все, кто жизнь обрек на смерть.
Пусть вовек глаза не отводимы
от того, чего не в силах зреть.
Бог убийства – малахольный Молох
утирает свой кровавый рот.
А весёлый легковерный олух
верит в то, что всё наоборот.
Не прокатят тут нейтралитеты,
хаты с краю, умыванье рук.
Городов обугленных скелеты
к нам взывают: Брут ты или друг?
С нами правда, совесть, свет и Пушкин,
с ними ложь, бесправье, мрак и чад.
Пусть стреляют вражеские пушки –
музы всё равно не замолчат.
***
Не буду следить за собой –
другие следят в оба глаза.
Шаг вправо – шаг влево – конвой
не даст оступиться ни разу.
Ни да и ни нет не скажи,
и чёрного-белого тоже.
Над пропастью жизни во лжи
нас учат теперь уже, боже!
Вернётся эзопов язык,
придумаем новые шифры.
Освоим уловки, лазы…
Лишь только бы были все живы.
***
Летит по небу клин давно усталый,
но не стреляйте, дайте долететь.
Там промежутков слишком много стало
для тех, кто на земле устал терпеть.
Молю вас, не стреляйте в пианиста,
в статиста, в машиниста, в никого!
Из сатаниста слепим гуманиста,
пока ещё не стало роково.
Охотник, даже в детской той считалке,
ты зайчика не трогай, пощади,
стань как мазай, защитник или сталкер,
дай нам считать не только до пяти.
Пусть дрогнет палец, наводя на мушку,
пусть вспомнит память звание людей.
Не троньте, даже бабочку и мушку...
О, не стреляйте в белых лебедей!
***
Тварь дрожащая или смеешь выйти на площадь?
Умирать ли героем иль доживать подлецом?
Ты спроси у Бога сегодня чего попроще.
На стене у меня икона с твоим лицом.
Знаю, что бы ответил, тут нет у меня сомненья.
Я была за тобою как за нерушимой стеной.
И мне страшно одной, когда рушатся прежние звенья,
когда в душах гуляет лишь ветер один ледяной.
Уголок убрала цветами, моя хата с краю...
Как легко забить, не рыпаться и тупить.
Не хочу выбирать. В ваши игры я не играю.
Только есть черта, которой не переступить.
Посреди марафона толпы, болтовни, выпивона,
бесконечного серого фона бездумных тетерь,
но я выйду на площадь, к экрану, к перу, к микрофону
прокричать вам о том, за что убивают теперь.
***
Жизнь задевает по касательной.
Творец не принял мой билет.
Всё мельче, всё необязательней
я становлюсь по мере лет.
И груз уже не жалко сбрасывать –
чем выше дирижабль мой,
и даже тень уж не отбрасывать,
поскольку ею стать самой.
Так легче на исходе августа,
когда на выход без вещей…
Но только ты, любовь, пожалуйста,
не тай, не гасни, не тощей.
Я унесу льняную буковку
как контрабанду на борту,
спасусь твоей последней луковкой,
волшебной бусинкой во рту.
***
Даже в самой кромешной печали
есть открытое настежь окно.
И куда бы ты в ночь ни отчалил –
не окончится жизни кино.
Будет лес всё насвистывать вальсы
и выныривать месяц из тьмы...
Расставляю сервизы и вазы.
Мы пируем во время чумы.
Жизнь простая, мясная, земная
озаряет на миг невзначай.
Провалиться ли свету – бог знает,
но чтоб нам неизменно пить чай.
Я не знаю, что будет с тобою,
ты не знаешь, что будет со мной.
От судьбы укрываю любовью,
как селёдку под шубой цветной.
Как Марина сказала когда-то:
«Надо мальчиков баловать, им
на войну вдруг придётся, в солдаты...
Путь господень неисповедим».
И опять ведь как в воду глядела!
Впору снова как Мунку вопить...
Но пока там ещё суд да дело,
будем баловать, холить, любить.
Эти нежные детские пальцы
не привыкли к мешкам вещевым.
Оловянный солдатик, останься
невредимым, родимым, живым…
***
Светлое послезавтра, светлое позавчера...
Ну а сегодня – Тартар, чёрного до черта.
С неба не жди ответа, слепы глаза планет.
Я проверяла: света в этом туннеле нет.
Что нам любовь заменит в этой пустой глуши?
Солнечное затменье разума и души.
Цинковые обозы, русские корабли...
Выплаканы все слёзы на груди у земли.
Говори осторожно, всё причиняет боль
в этой стране острожной, где нескончаем бой.
***
Уже не вспомнить мне себя былой,
с публичным выходом...
Я за тобой – как нитка за иглой,
как вдох за выдохом…
Теперь же всё поставлено на кон,
дракону к ужину...
Я выйду как на плаху на балкон
навстречу ужасу.
В двадцать втором нам жить уже году
не улыбается...
Строка, опередившая беду,
всегда сбывается.
***
Играли в смерть, ей щекотали пятки –
я во дворе придумала игру.
Наскучили все эти жмурки, прятки.
Томили мысли: как же я умру?
Бумажки перемешивали в шапке –
любой из нас тогда был глуп и мал,
но подходил ни валко и ни шатко
и жребий свой зловещий вынимал.
Придумывали, как поинтересней,
и были смерти редки и сочны.
Как десять негритят из детской песни,
не знали мы, что все обречены.
Что всё это стрясётся с нами вскоре...
Смертяшкина не любит, когда с ней
заигрывают… и мементо мори
напомнит о себе в один из дней.
Валерке выходило: «Смерть от пули».
Мы хохотали: «Ты в бою бывал?»
Был киллером расстрелян он в июле
у дома в девяностых наповал.
«Машина переедет» – вышло Лёвке.
Смеялись: «Надо жить среди кобыл».
И воздуху мне не хватает в лёгких...
Нет, не машина… поезд это был.
Летели глухо земляные комья,
летели жизни – со счетов собьюсь...
Володька, Люська… Про других не помню.
Уже звонить и спрашивать боюсь.
Всё чаще выплывает мне из дали,
как ту бумажку я тяну со дна...
«В войну погибнешь» – как мы хохотали,
какая на фиг к лешему война!
Но вот уже над нами эта гидра…
И я, ловя последнюю зарю,
как будто бы уже на ней погибла
и с вами с того света говорю.
ИЗ ЦИКЛА "СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТИК"
***
Я с балкона бросала стихи тебе вслед,
ты ловил их как будто кружащийся снег.
А в том месте, где строчки коснулись земли,
по весне молодые цветы расцвели.
Я бросаю на ветер слова о любви,
ты ладонями их, как и прежде, лови.
Пусть они словно снегом укроют тебя,
как стеной обступя, белизной ослепя.
Я тебя осыпаю любовью с небес,
мне не надо других новогодних чудес.
Столько зим, столько лет я дышу тебе вслед,
каждый стих – как счастливый трамвайный билет.
Ты постой под балконом и счастье поймай,
и не важно, что с рельсов сошёл тот трамвай.
Важно то, что в сосуде горит, не сосуд.
Пусть стихи мои счастье тебе принесут.
***
А я как все не путешествую,
я странствую в себе самой.
И что ни день – то происшествие.
Мой мир хоть маленький, да мой.
День начинается – прелюдия...
Отдёрну занавес окна...
Не так уж важно где — на людях я
или по-прежнему одна.
Чем хуже жизнь – тем интереснее,
чем дальше в лес – тем больше дров.
Их наломать, – дрова полезнее
иных божественных даров.
Я знаю, где искать секретики
и после вам их выдавать,
листвы счастливые билетики
взамен рекламы раздавать.
Не унывай! Весна на улице.
Идёт вразвалочку трамвай.
Он довезёт до счастья, умница.
Смотри его не прозевай.
|