Светлана Замлелова «Поэт», журнал «Наш Современник», № 3, 2021 год
 |
|
Желание революции, перемен, конституции, чего-то вкусного… В общем, «перемен требуют наши сердца»…Как знакомо это. Так было в начале и конце 20-го века, повторяется в нынешнем. Но перемены и революции приносят вместе с немыслимыми страданиями, войнами, мученическими смертями тысяч и тысяч людей желания новых перемен. Всё повторяется, и ничему не учит история, а, тем более, литература. Именно об этом Светлана Замлелова написала очень интересную повесть, опубликованную в журнале «Наш Современник». Интересную, поучительную и актуальную, несмотря на то что события в ней происходят почти сто лет назад.
И тогда, и сейчас - немало недовольных состоянием дел в обществе, уровнем благополучия и свободы, властью и её политикой… А какой она должна быть, власть и политика? Кто знает…
|
|
Герои повести – собирательные образы поэта и его супруги, которая в большей степени управительница быта, чем муза бытия. До революции они мечтали о её приходе, плохо представляя, чем это обернется. А после революции и войны, совершенно не приняв и не поняв, что, всё же, произошло, мечтают, чтобы всё вернулось, и было, как раньше.
|
«Ещё из студенческих лет он вынес, что старый мир должен упасть. Что будет затем – кто его знает? Революция сменялась революцией. Война – войной. Идеи боролись за умы, а группы – за власть. Люди ожесточались, налаженное хозяйство рассыпалось. А в образовавшемся хаосе, как это всегда бывает, выскочили и стали заметны не лучшие представители рода человеческого… Мир ожесточился, и по-другому не могло быть.
…Чтобы выделяться в этом новом мире, нужно пестовать в себе неприятие его, чтобы, глядя вокруг, неизменно сознавать своё превосходство.
Удивительно похожие разговоры доводилось слышать уже в наше время, когда добрые и милые, дотоле мирные люди выходили на центральную площадь своего города, протестуя «против всего плохого за всё хорошее». И светились радостью их одухотворенные глаза только от одной мысли: «Вот прогоним банду, и заживём весело, сытно и привольно». И подносили кирпичики, дабы швырять их в не таких, как они. И угощали борщиком и пирожками набиравшего силу трехголового псевдореволюционного Змея-Горыныча. А его пасти изрыгали вперемешку огонь и лживые обещания перемен, суля смерть врагам и записывая в них всех, кто мыслит иначе, чем они. И прогнали старую банду. Но пришла вместо неё новая, такая же, только более кровожадная и беспощадная. И страшными оказались перемены. Приспосабливаться к ним пришлось всем, с разной степенью успеха. А протестовать оказалось опасно для жизни. Революция, как выяснилось, нетерпима к иному мнению. Впрочем, так же как та, что свершалась большевиками. И потому намного легче - не замечать, не мучиться вопросами, не повторять – «страна, вина, война». А говорить на «чёрное» - «белёсое», выглядывая тихо из окна. Не выделяться даже в грязном месиве, быть с краю – не на взлётной полосе, оправдывать любое мракобесие. И быть, как все, как все, как все…
А ведь предупреждали умные люди прекраснодушного поэта – опасно желать перемен, ибо непредсказуемы они. И могут переменить участь, сломать судьбу, отнять жизнь… Не слушал он этого. И никто не слушал. И не слышит.
«…Революция – это драка. И драка не до первой крови. Драка до окончательного утверждения одних и уничтожения других. Инерция Революции может быть страшней самой Революции…. Что если и ваша голова пострадает после того, как стоп-кран с надписью «Революция» будет приведён в действие в поезде под названием «Россия»? Любого, кто встанет у неё на пути, революция уничтожает. И это – аксиома. Так нужно ли? Стоит ли оно того?
– О, нужно! Нужно! – восклицал он, пускаясь в пространные рассуждения о народе, которого не знал, и об идеях, в которых почти ничего не смыслил».
Ему хотелось, как лучше, и всем, кто в начале прошлого века уверовал в сладость идей, а в конце века – распевал вместе с Цоем: «Мы ждём перемен». Думали о хорошем и те, кто прыгали на площадях в полурелигиозном экстазе, и те, кто сейчас продолжает традиции песен «про тесто» в разных городах и странах…
«Хочется чего-нибудь такого». Это о них, которые знают, что «так жить нельзя» А как? Неизвестно. Но, главное, что не так.
«…Не гармонизация дорожного хаоса казались ему отвратительными.., но исчезновение личности – явление, по его убеждению, ставшее типичным и повсеместным. Но спроси кто-нибудь у него: «А как же надо?» Он бы только отмахнулся – почему он должен знать, как надо? Он знает, как ему не нравится, а стало быть, как не надо. Разве этого недостаточно для человека свободного и талантливого»?
Наверное, не зря среди лидеров протестных движений во все времена – литераторы, люди, которым резвое воображение легко рисует утешительные картины светлого будущего. Потом, когда эти картины тускнеют, покрываясь слоем грязи и крови, приходится либо принимать всё, как есть, объясняя и оправдывая любое зло, либо раскаиваться и признавать неправоту. Но это – самое трудное и, практически, невыполнимое. Как же быть? Вот, как пишет об этом Светлана Замлелова:
«Он не хотел и не мог признавать неправоту. Он поступил так, как нередко поступают несчастные и недовольные – нашёл источник всех бед вовне. Источником этим оказалась… Россия. Это именно в России всё происходит не так, как должно происходить; всё в России неправильно и непохоже на остальной мир. И Революция здесь неправильная. Отыскав это объяснение, он даже немного успокоился. Но вместе с тем, стал наливаться ненавистью, как сосущее насекомое кровью… Выходило, что он хотел перемен, но каких-то совсем других. Он хотел, чтобы жизнь изменилась, но так, чтобы жить стало легче, а вовсе не наоборот. Причём легче именно ему, а не кому-то ещё»...
Врут и врут. Неужто это вечно? Врут и врут. Сквозь шепот, как сквозь крик. Правда пробивается по встречной, а вранье, как прежде, - напрямик. Врут и верят в собственные басни. И за всем скрывается корысть. Словно за несчастьем – призрак счастья. Как за миражами – просто жизнь.
Просто жизнь тридцатых годов прошлого века представлена в повести образами писателей, их взаимоотношений, попыток вписаться вовремя, подстроиться под его требования. Это удавалось далеко не всем, и не все были искренни в своих поступках. Но автор не осуждает никого, ибо кощунственно делать это по отношению к тем, чьи судьбы в тисках времени меняли свой облик и характер, и не всегда в лучшую сторону. Добавляет интереса к чтению процесс расшифровки имен героев повести, скрытых за псевдонимами. Абсолютно узнаваем Алексей Толстой, и это понятно – графский облик ни с кем спутать невозможно. А в остальных персонажах проглядывают черты других знакомых мастеров пера, которые из того времени перекочевали в вечность. Но черты эти столь прихотливо розданы и перемешаны, что обмануться нам не трудно. Да, впрочем, не это главное. На фоне их действий, не всегда приглядных и лицеприятных, проявляется контур эпохи, тяготевшей к черно-белому изображению и восприятию. Но при этом красный цвет был определяющим во всех отношениях. Герой повести исчезает, растворяется в этом цвете. Но стала ли его мученическая смерть (и ещё многих и многих) откровением и страшным сигналом для потомков? Ответ в сегодняшнем времени, и он неочевиден. И этот свет, и тот не учат и не поучают. Они просто берут своё, оставляя взамен надежду на чудо, предостерегая от веры в чудеса, среди которых упования на добрые перемены и справедливого царя…
Кто хороший поэт, кто – плохой… Помаши мне оттуда рукой, ты ведь тоже и странный, и странник, из себя самого изгнанник. Поделись не строкой, не уменьем, не пронзительным стихотвореньем, тем, что стало судьбой на века… Просто пусть шевельнётся рука, и пойму я, как песню, как чудо, эту боль, что сквозит ниоткуда…
Отголосок этой боли сквозит между строк повести Светланы Замлеловой. Повести провидческой в своей мудрости, которая с милосердием и пониманием сетует: «Слаб человек». И поэты в этой слабости ещё более очевидны и красноречивы. Особенно, когда «перемен требуют их сердца».
Владимир Спектор