Не так давно в приморском городе Южнобережске скончался Петр Фомич Гвоздев. Местный олигарх - владелец заводов, пароходов и туристической базы "Райские кущи".
Когда-то Петра Фомича по партийной линии выдвинули директором номенклатурного дома отдыха, и лет "-надцать" трудовой жизни отдал Гвоздев делу организации отдыха правительственной элиты.
Всякое случалось за эти годы - кое-что носило даже и мистически-уголовный запашок, однако животворные ветры капиталистических перемен не только разогнали душок, но и надули в сторону Петра Фомича и дом отдыха, и лесные угодья и парочку, как сказано выше, белобоких теплоходов…
Досужие газетчики, пытавшиеся разглядеть в смерти местного олигарха нечто криминально-мафиозное, потерпели фиаско. Петр Фомич умер естественной смертью. Это подтверждало и медицинское заключение: "смерть наступила по причине сердечной недостаточности и острого респираторного…"
В семьдесят лет - с небольшими копейками - от роду такое случается повсеместно. Хотя Петру Фомичу и по внешнему виду, и по финансовому состоянию и по бойкости характера - еще о-го-го, жить да жить, но, как говорится, сподобил Господь.
"На боевом посту закончил свои дни последний герой славной эпохи!" - таким заголовком начинался некролог в одной левого толка городской газете. На боевом посту, точно речь шла не об олигархе, а о боевом офицере.
Написанное, что свойственно прессе вообще и левой в частности, не соответствовало действительности, ибо отошел в мир иной Петр Фомич не с поста, а из собственной постели.
- Фомича! А Фомича! - обратился утром к П.Ф.Гвоздеву, присматривавший за усопшим абрек Ибрагимыч, лицо горской национальности, или "малый", как называл его на барский манер Петр Фомич (без малого метра два ростом, центнера полтора живого веса, смоляная борода, гладко бритый череп… такого в темной аллеe встретишь - обретешь, и к волхвам не ходи, долгосрочное заикание).
У этого Ибрагимыча вроде существовало реальное имя, впрочем, Петр Фомич никогда его и не знал, а называл абрека на манер героя своего любимого телесериала «Угрюм река». Практически вся обслуга Петра Фомича носила имена героев этого фильма: шофер – Прошка. Кухарка – Анфиска. Уборщица, или как сейчас принято называть, La femme de menage – Синильга.
- Вставай, слюшай, дарагой. Хватит койка мять. Время мится пора пришел… Што такой? Пачему не встаешь!? Плохо да!? Ой вах! Сердце? Ой вах, кажется, помри Фомича! Совсем помри! Вах-вах! Аллах Акбар. - запричитал абрек. - Выпей боржома! Выпей да… легче станет… не хочешь воды? Скажи, что хочешь - доктора звать буду! Ну, скажи что хочешь, Фомича. Вставай да… - звал, поскуливая точно бабка-плакальщица, "малый" своего хозяина.
Однако Петр Фомич не вставал и Ибрагимычу не отвечал.
По всей видимости, в это самое время стоял П.Ф. Гвоздев перед Создателем, а может так сдаться, что и во всю ивановскую уже бегал он по аллеям небесных "Райских кущ"?! Честный труд, а также страдания по партийной линии вполне давали на это право.
Погребение было роскошным. Не только потому, что оставил на него Петр Фомич соответствующее распоряжение и копейку-другую, но еще и оттого, что если семь слов заголовка некролога были журналистским вывертом, то слова "последний герой эпохи" являлись истинной правдой. И в дело похорон вмешалась краевая администрация, что придало этому скорбному и в некотором роде интимному событию назойливую социально-политическую окраску.
Волею судеб, а может по чистой случайности, но новопреставившийся раб божий Петр, как сказал церковный батюшка на отпевании, стал последним героем социалистического труда г. Южнобережска. После Петра Фомича перерой весь симпатичный тенистый и холмистый городишко вдоль и поперек, ни одного живого героя в нем и днем с огнем уже было не отыскать.
Упокоили Петра Фомича на центральной аллее лучшего городского кладбища. Как раз между бывшим первым секретарем крайкома и недавним лидером бандитской группировки. Многие находили в этом нечто символичное…
Так случилось, что из близких людей Петр Фомич к концу жизни имел только "малого" Ибрагимыча, а из родных - единственного сына Виктора Петровича Гвоздева, который своим существованием наглядно отрицал известную поговорку - "яблоко от яблони далеко не падает".
Виктор Петрович умудрился так далеко упасть от своей яблони, то есть отца, что многие даже не верили в его родство с Петром Фомичом.
Гвоздев-старший, если прибегать к аллегориям на тему его фамилии, походил на строительный гвоздь-сотку, и принадлежал к числу редко встречающихся на Руси напористых, деятельных и чертовски приятных особей.
Виктор Петрович, напротив, смахивал на ржавый сапожный гвоздик, и относился к той многочисленной плеяде русских граждан, которых спокон веку кличут блаженными или чокнутыми. Болезненно честный, назойливо справедливый, неряшливый и затертый точно уличный бомжик, он к сорока пяти годам все еще ходил в бросовом чине, в каком- то "несытном" ведомстве. Петр Фомич даже обсуждал с адвокатом вопрос о составлении наследственных бумаг на имя абрека Ибрагимыча.
- Все одно он все деньги, в какой-нибудь приют отдаст. А разве они легко доставались? - объяснял Гвоздев старший адвокату. - С собой, конечно, не заберешь, но и бросать их черт знает кому тоже неохота.
- Даже если вы это и сделаете, то всякий судья за небольшое вознаграждение переиграет завещание в пользу вашего сына, - внес поправку адвокат. - Потом… Хм- хм. Хотя в адвокатской практике и отсутствует понятие нравственности, но, тем не менее… одним словом, я посоветовал бы вам подумать о душе.
- Что душа… душу не взвесишь, а копейку… вот вам, пожалуйста. - Петр Фомич подбросил на ладони дарственные бумаги. - Легко разве она доставалась копейка эта? Ой, нелегко! Сынишка же мой профукает все это в два дня. Да и благо бы в картишки там проиграл или с девками прокрутил, так нет, раздаст обалдуй уличным раздолбаям.
- Но и абрек ваш тоже еще неизвестно на что деньги потратит!? - возразил адвокат. - Хотя я-то знаю. Накупит, подлец, оружия и начнет в горах баловать. Уж это народ известный. Одно слово, куролесы, язви их в…
- Хорошо, - оборвал адвоката Петр Фомич. - Составляй на его имя…
Кроме солидного капитала в дензнаках и недвижимости, в руках у Виктора Петровича оказались: фотографический альбом, где Петр Фомич был снят с хорошенькими девицами в форме горничных из цековского дома отдыха. Высокий, стройный в цветной рубахе и широкополой соломенной шляпе, Петр Фомич Гвоздев смахивал на июльский подосиновик.
Пачка желтых истлевших писем и коленкоровая тетрадь, на которой строгим, деловым подчерком было выведено слово "Дневник"
Несколько фотографий Виктор Петрович оставил себе, а остальные вместе с письмами сжег. Хотел было предать огню и "Дневник", ибо не приучен был читать чужие бумаги, но, подумав, - "А вдруг в нем отец упоминает людей, по стариковской забывчивости не внесенных в завещание" - принялся листать дневниковые страницы…
- Ну, теперь наш Витек даст оторваться.
- Да уж надо быть охламоном, чтобы этого не сделать.
- Я бы на его месте вообще работу бросил и укатил на острова.
- Это ты, или я бросили бы, а этот придурок деньги какому-нибудь кошачьему приюту отдаст и дальше будет пару в этой дыре протирать.
- Ерунда! От таких бабулек со всякого мигом вся блажь слетит. Диалектика! Держу пари!
Вот такие разговоры бродили по коридорам и кабинетам несытного ведомства - места службы Виктора Петровича Гвоздева.
- Ну, что я говорил? - воскликнул как- то утром служащий, объявивший несколько дней тому назад пари на отставку Виктора Петровича. - Уволился таки наш юродивый. Так-то, друзья-товарищи. Попрошу подготовить бабцы!
- Не может быть! Не верим! - изумлялись посрамленные сотрудники...
Верь, не верь, а, отслужив по отцу сорок дней, Виктор Петрович таки уволился из ведомства и без видимых причин, и без соответствующей этому делу помпы выехал из города в неизвестном направлении.
"В Москву! В Москву! Сказала одна хорошенькая служащая - репетировавшая, как раз в те дни, в любительском театре Чеховских "Трех сестер".
Не прошло и месяца после его отъезда, а о нем уж и думать забыли. Как будто и не жил в Южнобережске больше сорока лет Виктор Петрович Гвоздев, да и не только в городе. Создавалось такое впечатление, что его вообще в жизни не существовало. Случилось бы остановить бывшего сослуживца В.П. Гвоздева и задать ему вопрос. - А вы Виктора Петровича помните?
- Какого Виктора Петровича это того, что по строительному ведомству? Ну, как же, как же.
- Да нет, из вашего. Работал тут у вас, да уволился месяца два, а может три тому назад…
- Нет, не помню. Режь, стреляй, не помню.
Так бы и окончательно забыли Виктора Петровича, если бы не развернулись в Южнобережске интригующие события, вызвавшие живой интерес городского населения…
Начались они с того, что пенсионерка Ольга Васильевна Б., возвращаясь из магазина, нашла в своем почтовом ящике синенькую квитанцию.
"Странно", - подумала Ольга Васильевна. И это соответствовало действительности. Уже несколько лет Ольга Васильевна в развороченном хулиганьем ящике ничего кроме мусора, птичьих экскрементов и сигаретных бычков не находила. - "Наверное, почтальон ошибся номером"… но, тем не менее, достала очки и принялась читать.
Ольга Васильевна Б… Улица Кораблева 20. Квартира 7. Все правильно. Все сходиться, - качая головой, шептала Б. - Надлежит явиться за денежным переводом в сумме…"
"Ах!" Воскликнула Ольга Васильевна. Хватаясь за перила. И это было правильно. Поскольку от означенных в переводе цифр пол под ногами у нее стал стремительно уходить вниз. А может, наоборот, она сама стала возноситься к небесам?
- Боже же ты мой! Отцы преподобные. Небесный Серафим! - Бормотала Ольга Васильевна, шурша квитанцией. - Никола Чудотворец! Я ему аккурат на той неделе свечку ставила. Явил-таки чудо!
В каком-то смысле Ольга Васильевна была права, ссылаясь на Николая Чудотворца. Поскольку прислать ей денежный перевод, да еще в такой сумме мог только небесный доброжелатель. Ибо земных родственников у Ольги Васильевны уже не осталось. Муж умер. Сестры и братья тоже отошли в мир иной. Была когда- то дочь, но… Даже страшно вспоминать.
Пенсионер Петр Петрович Л. спустился за газетой и с удивлением обнаружил за крашенной салатовой краской почтовой дверцей извещение о денежном переводе.
- От кого, ума не приложу, - расписывая вечерком пулечку, объяснял соседу Петр Петрович. Родных у меня никого. Жена уж пять лет как представилась. Дочка уж лет двадцать как там лежит. Ты помнишь, какой дело было? А?
- Да, раздули дело, - подтвердил сосед.
- Раздуть раздули, да тут же и спустили по тормозам. Пшик и нет дела. Кто убил? Как убил? Все замазали. Все стушевали. Уж и Щекотилу взяли, и Витебское дело закрыли, а о моей дочери до сих пор никто вразумительного не скажет…
Странный перевод обнаружила в ящике и Софья Петровна Н. Однако ж Софья Петровна, как бывший боец вневедомственной охраны, охать не стала и к соседям за советами не побежала, а, прямиком направилась в местное отделение милиции.
- Почтовое отделение. Адрес. Денежный перевод. Не понял, в чем проблема, мамаша? - поинтересовался у Софьи Петровны дежурный по отделу. - Идите и получайте.
- Да откуда же мне может быть перевод? У меня-то из близких только что кошка, - объяснила Софья Петровна.
- Ну, может, кто из родных прислал. Может, дочка?
- Да нет у меня дочки. Уж больше двадцати лет как уж нет. - Софья Петровна негромко заплакала. - Кто? Что? Так и не нашли. Следователь говорил, что несчастный случай.
- Да успокойтесь, мамаша. Может, какой граф Монте-Кристо прислал, - пошутил следователь.
- Так я вот и боюсь, что придешь, а меня этот твой Кристо к Христу и отправит.
- Да ну что вы! Это может где в Москве или там, в Питере, а у нас ни-ни-ни. Впрочем, мамаша, если хотите, я вам адресок частного детектива дам. Мой приятель, кстати. Вместе в академии учились. В милиции все одно дело без состава преступления заводить не будут, а вам мой знакомый этого таинственного спонсора в три дня отыщет. Специалист высшего разряда! Местный Шерлок Холмс! Вот карточку возьмите.
Дежурный протянул Софьи Петровне розоватый квадратик с надписью "Частное сыскное бюро Следопыт".
Агентство "Следопыт" занимало помещение бывшего опорного пункта милиции, а до того следственного кабинета ЧК - НКВД.
Обстановка: дубовый стол, помнивший, стопроцентно, народовольцев, ореховый шкаф, из-за которого с задвинутой за него картины выглядывала бесовская бородка железного Феликса. Медная лампа, хранившая возможно отпечатки пальцев самого Лаврентия Павловича. Мраморное пресс-папье, разбившее, однозначно, не одну допрашиваемую голову, и строгий черный телефонный аппарат, что греха таить, отдававший и расстрельные команды. На стенах пожелтевшие, но сохранившие цифры и диагонали графики соцсоревнований и квартальной раскрываемости. Техничка в синем халате. Секретарша с институтским ромбиком на лацкане пиджака. Все являло собой величие и надежность исчезнувшей эпохи. Все внушало торжество законности и справедливости.
Вот только директор сыскного агентства не вписывался в понятие "блюстителя закона". Блюститель, он в лице рядового гражданина: усы, бакенбарды, плечи, суровый взгляд. Что там еще? Ах да - чистые руки, горячее сердце, холодная голова.
Частный детектив Иван Иванович Ковалев: малюсенький, дробненький, плюгавенький, с реденькой, словно подернутой пылью травкой, шевелюрой скорей походил на жокея с московского ипподрома, нежели на учредителя сыскного агентства.
"Да этакий макротер не то, что иголку в стогу сена не найдет, такой и себя утром час искать должен", - подумала Софья Петровна, и хотела даже, прибегая к лошадиной терминологии, повернуть оглобли из "следопытского" офиса.
- Слушаю вас, мадам, - остановил ее частный детектив.
Софья Петровна глубоко заблуждалась насчет детектива И.И. Ковалева.
Иван Иванович не только походил на жокея, но и в некотором роде являлся им. Дело в том, что уж если И.И. Ковалев вцеплялся в подозреваемую им "холку", то бледный вид имела и та холка, и круп и, пардон, лицо и тело. Иван Иванович был одним из тех редких на Руси работников правоохранительных органов, что служат не за бакшиш и чин, а ради торжества законности. Оттого и вылетел (слава Богу, по-мирному) из стен городского МВД.
Софья Петровна подумала, потеребила в руках тряпицу (на вид вроде платочка) и рассказала о сути своего визита.
- Ага! Все понятно. Все доступно! Все в наших силах! - заявил Иван Иванович просительнице. - Но, видите ли, уважаемая Софья Петровна, мы в некотором роде, так сказать, коммерческая структура. То есть мы работаем на взаимных договоренностях. Вы нам, некоторым образом, финзнаки, а мы вам чисто конкретную информацию. Я доступно изъясняюсь? - поинтересовался, потирая миниатюрные ладони, детектив И.И. Ковалев.
- Не совсем?
- Тогда я ставлю вопрос конкретней. Есть ли у вас денежные средства для оплаты наших услуг? - требовательно осведомился И. И. Ковалев.
И этот тон придал ему в глазах Софьи Петровны, если и не весу, то почтительности точно.
- Ну, милый мой, ты ж посмотри в бумагу-то. В переводе цифирь проставлена. И не малая! Да за эти цифири не то, что твои услуги, всю твои контору с графиками и прочими потрохами купишь.
- Так то оно так, но вдруг окажется, что переводик-то ваш нулевой, так сказать, липовый, а работу мы уже начали…
- Хорошо, - оборвала его Софья Петровна. - Вот тебе задаток.
- Ну что вы, Софья Петровна, побойтесь Бога! - пересчитав деньги, воскликнул детектив. - Да за эти гроши и проездного билета не купишь. А у меня одних разъездов будет рублей на…
- Больше нет! - не дала Софья Петровна детективу закончить свои возражения.
- Ну ладно давайте ваш задаток и будем писать договорчик, - почесав затылок, объявил И.И. Ковалев.
".. 10 % - значилось в договоре - поступают в оплату сыскному агентству "Следопыт".
Заперев договор в сейф, и пообедав на полученный аванс, И.И. Ковалев отправился, так как погоды стояли дивные, пешком на почтовое отделение. После коротко опроса и приятного вознаграждение служащей - Иван Иванович выяснил, что сумма, проставленная в квитанции, соответствует действительности. Отправитель, увы, оказался неизвестен.
"Ну и Бог с ним с этим отправителем. Главное - счет чистый и десять процентов моих. На этом собственно можно и закрывать расследование", - подумал не без удовольствия И. И. Ковалев.
Но ближе к концу трудового дня в агентство "Следопыт" явился еще один обладатель счастливого перевода пенсионер Степан Тимофеевич С.
Дело принимало интригующий поворот. На другой день Иван Иванович Ковалев, обойдя городские почтовые отделения, знал всех обладателей таинственных переводов.
Не надо было иметь семи пяди во лбу и юридическое образование, чтобы просчитать "генеральную линию" переводчика. Деньги получили люди, чьих дочерей убил некий так и не раскрытый серийный убийца, действовавший в Южнобережске лет двадцать тому назад. Нет, конечно, по каждому отдельному факту смертоубийства в те далекие дни было возбуждено уголовное дело и даже найдены исполнители. Но опять же не нужно было иметь университетского значка, чтобы не узреть в этих закрытых делах следственно-правовой липы. Ковалев прекрасно помнил лозунг следователей тех дней: "был бы человек, а дело мы ему всегда отыщем".
Тем же вечером детектив Ковалев встретился с бывшим старшим следователем краевого МВД Алексеем Сергеевичем Добычиным.
- Иван Иванович, сознавайся, какие такие сыскные задачки тебя ко мне привели? - разливая в рюмки коньяк, поинтересовался А. С. Добычин. - Ты ведь с коньячком и знатной закусью ко мне, чай, не задарма пришел. Угадал?
- А почему бы и нет? - улыбнулся И.И. Ковалев.
- Э, нет! Меня, перец ты мой, на мякине не проведешь.
Алексей Сергеевич выйдя в отставку, занялся земледелием, и от того речь его была засорена огородными терминами. - Я, репчатый ты мой, на своем веку видал, перевидал. Сеял, и сжал немалых! Говори, пока я не бухнул… У меня закон: после первой о делах ни слова! Улавливаешь?
- Хорошо.
Иван Иванович Ковалев ввел собеседника в курс текущего дела.
- Ну, а от меня ты чего конкретно хочешь?
- Скажи вот что. Мог ли быть причастен к убийству девушек тогдашний директор санатория Гвоздев?
- Легко! В смысле причастия. В смысле прополки, - усмехнулся Добычин. - Да он в этом деле и был главный огурец! Будет тебе известно, что все убиенные девицы находились, так сказать, в интересном положении. Попросту в семенном. Петр же Фомич был знатный баклажан на женской гряде. Потом, гости его цековские!? Те тоже мастаки были побаловаться насчет клубнички. Там, ситный ты мой, такие землянички бегали. Ого-го-го. Кровь с молоком! У самого папы римского рясу бы снесло.
- Но зачем же убивать, не понимаю? - удивился Ковалев. - Ведь можно было договориться и полюбовно. Вы нам, мы вам. Квартира там. Повышение зарплаты. Да мало ли.
- Ну, кто ж его знает. Нашла блажь на людей.
- Хороша блажь. Мочить молодых девчонок, точно каких террористов-боевиков.
- Ну, Иван Иванович, ты словно с черной дыры возник. Да у нас вся жизнь из чьих- то блажей и состоит. Ну, а сам ты, что думаешь? - поинтересовался Добычин.
- Да, по всему выходит, что один из Гвоздевых каким-то боком причастен к этому делу. Скорей всего старший! На склоне лет раскаялся и, так сказать, купил индульгенцию на грехи свои тяжкие, то есть, говоря твоим языком, решил часть закромов передать родственникам убиенных девиц. А может, сынок чего в бумагах отцовых нашел и таким образом отмыл папашу перед страшным судом. Версии есть. Можно работать.
- Ну, решил. Ну, компенсировал. Мотыгу ему в руки и святость на небесах. Чего ж его теперь трогать? Пусть теперь, как говориться, спит спокойно дорогой товарищ.
- Но ведь по этим делам безвинно пострадали люди. Отсидели многолетние срока.
Надо требовать пересмотра дел. Реабилитировать людей!
- Ты, Вань, часом ко мне направляясь, не споткнулся? Об асфальт башкой не дробалызнулся? Нет? Во-первых, невинных не сажали, а подводили под мокрые и нераскрытые дела тех, кого нельзя было "прополоть" по "отмазам". Мне ли тебе это объяснять! Во- вторых, если Гвоздев убил, то ему вроде, как и простительно. Ведь согласись, что господин Гвоздев принадлежал в некотором роде к небесным садоводам. Вершителям, между прочим, судеб! Шутка ли сказать с самим генеральным секретарем за руку здороваться! А кто его знает, может девчонки те от генерального-то и понесли? Этот тоже, знаешь ли, по женской части был тертым урюком! Генеральному, Ваня… и ты это должен усекать - лишние хлопоты ни к чему. У него, кабачок ты мой желтобокий, голова государственными делами занята. Попросил человек уладить конфликт. А уж, как и кто его уладил - один Бог ведает. Так что скручивай, Иван Иванович, следственную палатку. Ты свое дело сделал. Счет чистый? Подставы нет? Получил бабульки и играй в бирюльки. Отдыхай Ваня! Вздрогнули!
И дальше на протяжения вечера бывший опер Добычин говорил уже только о помидорной рассаде, арбузной бахче и об одной интересной средних лет особе…
- Но я хоть могу сослаться прокурору на тебя, Алексей Сергеевич? Ну, в смысле, что у вас были подозрения и кое какие косвенные улики на Гвоздева старшего? - прощаясь, спросил Ковалев.
- Сослаться ты можешь только почва у тебя гиблая, и даст она в итоге пустоцвет. -
Согласился разомлевший от алкоголя бывший следователь А.С. Добычин.
Иван Иванович Ковалев записался на прием к городскому прокурору.
- Петр Петрович. Обратился он после рукопожатию к прокурору. У меня есть все основания требовать доследования по делу об убийствах молодых женщин имевших место двадцать лет тому назад в нашем городе.
- На каком основании? - поинтересовался прокурор.
- На основании того, что родственники убитых несколько дней тому назад получили переводы на крупные денежные суммы.
- И какую ж ты такую узрел меж этим связь?
- Да что вы, Петр Петрович, - изумился И.И. Ковалев. - Да самую прямую. Еще раз повторяю деньги, получили родственники жертв… кроме того, все жертвы работали в небезызвестном вам цековском доме отдыха.
- Ну, первое понятно. Второе, мягко говоря, вызывает недоумение.
- Я поясню. Переводы стали поступать вскорости после смерти Петра Фомича Гвоздева, работавшего, как вам известно, в те годы директором дома отдыха.
- Ты хочешь сказать!?.. - удивленно глянул на И.И. Ковалева прокурор, - что он, так сказать, раскаявшийся убийца. То есть все свои деньги пустил на помощь убиенных им девиц? Ну, ты, брат, даешь!!! Петр Фомич - кристальный человек! Последний, можно сказать, герой эпохи! В мэрии обсуждается вопрос о присвоение одной из городских улиц его имени.
- Я ничего не говорю, я только констатирую факт, - возразил частный детектив. - А для того чтобы что-то говорить или предъявлять обвинения, надо начать доследования по вновь открывшимся фактам. Я уже разговаривал с Добычиным. Помните такого? Он сообщил мне. Что у следствия были основания подозревать Гвоздева в убийстве. Дайте ваше согласие! Теперь чего скрывать? Кого бояться? Мы ведь, кажется, живем в правовом государстве? Вот пусть и восторжествует, пусть с опозданием, но восторжествует попранная законность. И улица не будет названа, не дай Бог конечно, именем убийцы.
- Во-первых, пусть Добычин благодарит Бога, но больше все-таки жену, что он вышел из органов в отставку, а не вылетел за аморалку. Во-вторых, Ваня, - прокурор перешел на доверительный тон. - Плюнь ты на это дело обильной слюной и закрой его - не открывая, - продолжил он, глядя на собеседника близоруким, плавающим взглядом. Ты говоришь, что есть связь между смертью Гвоздева и денежными переводами родственникам убиенных младых дев. Допустим. А теперь ответь, а на кой ляд тебе и мне эта связь? Чтобы завтра валяться в сточной канаве с перерезанным кадыком?
- Но ведь мы служители закона и ради его торжества обязаны жертвовать собой. Ведь вы и клятву давали. И говорили слова "не щадя жизни" И вдруг…
- А вот пафоса не надо, - перебил его прокурор. - Вот эта твоя законность теперь только на одном плакате осталась, да и то черт его знает где-то на городской окраине. Одно дело жертвовать за дело, а другое умирать за чью-то блажь. У тебя в заднице колет? Ну, это уж, как говорится, твои проблемы. Но есть вещи, Иван Иванович, если перефразировать Шекспира (Петр Петрович, кроме того, что был прокурор, картежник и любитель женских форм, слыл еще и за известного городского интеллектуала и книжника.) что не под силу не только мудрецам, но и тертым операм. Усекаешь? Помяни мое слово, всколыхнув это дело, ты не протянешь и двух дней, а заодно с тобой и я. В том, что слова мои истина в последней инстанции можешь не сомневаться. Сколько мне помнится, по одному из названных тобой дел работали нынешний начальник краевого МВД и городской мэр. Догоняешь?
- Хорошо, если вы боитесь, то я с вашего позволения стану копаться самостоятельно.
- Ну, как знаешь. Как знаешь, Ванюша! Запрещать, я тебе не волен. Другие нынче времена, но поддерживать и потакать твоей блажи не буду. Одно только могу тебе обещать. Прощальную речь на твоих похоронах я произнесу пламенную. И про правое государство упомяну и про торжество законности…
Другой бы последовал дружескому совету и забыл бы об этом деле, но Иван Иванович Ковалев относился к разряду людей, у которых, образно говоря, в одном пикантном месте сидит преогромное шило. И колет, и гонит это шило таких вот Ивановичей в такие, Бог ты мой, места в которые и собака-то свой нос не сунет. Короче не внял детектив Ковалев советами и, упаковав командировочный саквояж сменным бельем и несколькими фотографиями Гвоздевых, выехал в город, из которого были отправлены денежные переводы.
Лишь один световой день понадобился Ивану Ивановичу в том городе, чтобы установить личность отправителя.
Петр Фомич Гвоздев?
Виктор Петрович Гвоздев?
Нет. Настоятель Свято-Николаевского монастыря отец Силуян.
Права была Ольга Георгиевна, та, что первой обнаружила перевод в своем почтовом ящике, упоминая Святого Угодника Николая Чудотворца.
Правдами-неправдами, на что только не пойдешь для торжества законности, ссылаясь на недуги, и духовное наставление, выхлопотал таки рандеву Иван Иванович Ковалев у отца настоятеля.
- Батюшка! Я знаю, что в вашем монастыре в последнее время обрящется брат Серафим, бывший в миру Виктором Петровичем Гвоздевым, - воскликнул с порога детектив Ковалев и пошел галопом излагать суть пригнавшего его в монастырские стены дела. - Я хочу знать только одно. Он дал вам деньги для переводов?
- А зачем вам это простите, не имею чести знать вашего имя отчества? - поинтересовался отец Силуян.
- Видите ли, - представившись, продолжил И.И. Ковалев. - Эти деньги посланы родителям убиенных дев. Дела, как водилось в те дни, были быстро раскрыты, преступники, а на деле невинные люди, получили многолетние срока.
Возможно, к этому делу причастен и брат Серафим, или его недавно умерший отец.
Для торжества законности, справедливости и реабилитации невинно пострадавших жертв. Одним словом, мне хотелось бы с ним поговорить и расставить, так сказать, точки над I.
- К сожалению, я ничем не смогу вам помочь, уважаемый Иван Иванович. Иже брат Серафим дал обет молчания.
- Но тогда может вы что-то знаете?
- Даже если и знаю, увы, уважаемый Иван Иванович, тайна исповеди. Так что уж не обессудьте, любезный.
- Но ведь пострадали невинные люди! Неужели вам не жалко ни жертв, ни безвинных каторжан!? - драматически сложив свои крохотные ладошки, воскликнул И.И Ковалев.
- Зело чудно вы рассуждаете, милейший Иван Иванович. Паки не я выносил им приговор, не мне и судить об их виновности. Хотя одним могу вас утешить, им тоже отряжено значительное денежное вспоможение. Засим бью челом, батенька. Зовут, знаете ли, дела наши скорбные. Уж вы простите, коли, что не так.
И отец Силуян проводил детектива Ковалева до монастырских ворот.
- Батюшка, вспоможение вспоможением, но ведь существует закон, - объяснял дорогой Иван Иванович Ковалев. - И нарушивший его должен отвечать. Ведь это справедливо!?
- Сын мой, справедливость это в вашей епархии, а в этих стенах главенствует милосердие и сострадание. Прощайте. Хранит вас Господь.
И отец Силуян закрыл за Ковалевым дубовую дверь.
В тот же день Иван Иванович Ковалев, приобретя билет в купейном вагоне, выехал в родной Южнобережск.
Соседями его по купе оказалась симпатичная молодая пара.
Муж, или голова, как называла его супруга, женщина с мягким малороссийским говором, достал из чемодана бутылку "Первачка", а хозяйка завалила вагонный столик пирожками, варениками, колбасой, вареными яйцами, навертела невообразимо вкусных салатов… И пошло неспешное застолье. Детектив Ковалев разомлел и выложил попутчикам цель своей поездки.
- Скорей всего этот самый Виктор Петрович. Ну, сын нашего олигарха… отыскал в бумагах отца доказательства его причастности к убийствам девушек. Деньги раздал пострадавшим, а на остальные купил себе место в монастыре, где и лег на дно под именем брата Серафима. Но я доведу это дело до конца!
- Так конец же уже есть, - возразила миловидная хозяйка. - Ведь он же его отец. Правильно? А разве можно доносить на отца? Нет, милый мой, я против Павликов Морозовых. Правильно, по божески поступил этот ваш - как его - Гвоздев.
По-христиански и не надо его осуждать. "Почитай мать и отца своего, дабы продлись дни твои на земле" Так-то, дорогой мой Иван Иванович.
- Но ведь существует законность. Она превыше всего. У нас оттого и живется так погано, что все от царя до простолюдина попирают закон. Нет, милейшая моя я так это дело не оставлю. Чего бы мне это не стоило, но я доведу его до конца. Законность должна восторжествовать на нашей земле, а иначе мы, как слепые дрозды, будем лететь не в ту сторону.
- Да ну их всех к лешему! - прервал спор, голова. - Пойду-ка я лучше гитару поищу...
И пошли в купе Визбор с Окуджавой все о высоком, все о добром и о вечном. Под конец дружно с душой спели "Милая моя, солнышко лесное".
На словах "Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены" Иван Иванович закивал головой и мирно засопел...
Ночью семейная пара вышла на станции с маловразумительным названием, а еще дня через два путейские рабочие обнаружили под железнодорожной насыпью, изувеченное мужское тело детектива Ковалева…
Похороны Иван Ивановича Ковалева, (хоть и вылетел он из него в свое время с превеликим треском) взяло на себя Южнобережское МВД. Нельзя сказать, что они были столь пышные, как у П.Ф. Гвоздева, но и то сказать, ведь не последним же героем эпохи был частный сыщик И.И. Ковалев. Так винтик, червячок или, говоря языком Добычина, "рассада" в огромном общественном организме. Но, тем не менее, народу собралось изрядно. Речей было сказано в избытке. Особенно запомнился яркий спич городского прокурора. "Придет день. Сказал он. И я в это верю, когда на нашей земле восторжествует законность! На страже, которой всю свою сознательную жизнь стоял наш товарищ, рядовой служащий общества Иван Иванович Ковалев"
День погребения выдался ясным и теплым.
- Сердечному человеку и день хороший выдался, сказал прибывший на кладбище на собственном авто пенсионер Петр Петрович Л.
Однако ближе к ночи над городом разыгралась непогода.
- Точно как в ночь распятия Спасителя! - крестясь на образа, шептала напуганная непогодой пенсионерка Ольга Васильевна Б. Сильный порыв ветра оборвал старый транспарант (о котором некогда говорил И. И. И. Ковалеву прокурор), требовавший своими линялыми буквами крепить социалистическую законность. Требовать-то требовал, а сам, подлец, летел по городу с ревом и свистом, точно разбойник с большой дороги. Хорошо еще, что своим дубовым каркасом и ржавым железным листом разрушил и попортил всего ничего: фасад лучшего городского питейного заведения, монумент то ли защитников, то ли захватчиков, несколько - по счастью уже и без того не горящих - фонарей, витрину бутика высокой моды и, пролетая над морем, до смерти напугал команду рыболовецкого баркаса. Говорят, что потом эта команда неделю снимала стресс в лучшем городском питейном заведении и нанесла заведению и городскому хозяйству куда более значительный ущерб, нежели злополучный транспарант.
По факту убийства И. И. Ковалева Южнобережская городская прокуратура возбудила уголовное дело. Хотели было приписать его описанному выше плакату, но вспомнили, что Иван Иванович погиб несколько раньше. Тогда решили придать этому делу, в связи известными горскими волнениями, политическую окраску. Обвиняемым, а затем и осужденным по нему прошло известное уже читателю лицо горской национальности Ибрагимыч, или "малый" как некогда называл его на барский манер П. Ф. Гвоздев.
Верный, преданный Гвоздеву абрек получил по максимуму - законность восторжествовала.
О деле Ковалева писала вся краевая, да и бери выше федеральная пресса, а через полгода в Южнобережске пятый через десятый житель мог припомнить Ивана Ивановича Ковалева. Зато каждый второй, а то и первый укажут вам направление на проспект носящий имя последнего героя славной эпохи - Петра Фомича Гвоздева.