О войне в Западной Украине и последующей ликвидации соединений ОУН-УПА написано немало. Наряду с художественной литературой существуют многотомные исследования, сняты разные по качеству и достоверности художественные и документальные фильмы. Не будучи историком и не имея ни малейшего желания высказывать неправомерные и, быть может, спорные суждения о том далеком времени, я хочу рассказать об одном, казалось бы, не очень значительном эпизоде той войны. В основу рассказа положены пересланные мне воспоминания отца одного из моих однокурсников. Для удобства передаю этот рассказ от первого лица.
Конец июня 1944 года. Окрестности города Владимира. Полевой лагерь переформирования 70 –й гвардейской мотострелковой дивизии. На поверке сухим надтреснутым голосом старший лейтенант с орденом Красной Звезды и двумя нашивками за ранения выкликает мою фамилию, а старшина костистым, продубленным ветрами и солнцем лицом неустанно песочит нас, вколачивая в наше 19- летнее сознание премудрости войны.
Как мы боялись, что война закончится без нас и вот – скоро на фронт! Нам снились лихие атаки, впереди знамя, бегущие немцы с поднятыми руками, ну и конечно – ордена, на худой конец медали. Моим соседом оказался высокий худенький нескладный паренек с веснушчатым лицом .В первый же день я узнал, что зовут его Сева, а фамилия его Гольдман. На фронт он ушел добровольцем с 3-го курса Московской консерватории. Мы сдружились и вскоре вместе мечтали о фронтовых подвигах.
15-го июля эшелон с нашим 207–м гвардейским полком двинулся на запад и на вторые сутки прибыл на какую-то большую станцию. Здесь мы получили оружие, боекомплект, сухой паек на два дня и в больших грузовых машинах (американские - Студебеккер – пояснил сидящий у края кузова сержант в ладно сидящей форме) двинулись по разбитой и размокшей колее.
-Не дрейфь, командиры знают куда- подбодрил меня тот же сержант. -Впервой что ли на передок?
-Куда ?- переспросил я.
-Да на передовую, чудило! Ну ясно, что впервой. Западная Украина это, и ты теперь в составе 1-го Украинского фронта, как его боевая единица, а вместе с дружком твоим (он кивнул на Севу) теперь вся надежда на вас-рассмеялся он.-Да не обижайся, шутка на войне - первое дело, а война без шутки, это как селедку есть, да соленым огурчиком закусывать без водки. Не пробовал? И не надо- одно неудовольствие от этого.
-Да я вижу, что ты с дружком твоим много кое-чего ещё не пробовали,- продолжил он через минуту,- бабу-то небось даже за сиськи не держали (Сева густо покраснел), точно ведь?
-Ладно пацаны - держитесь меня, не пропадете. Жоркой меня зовут, с 41-го воюю. И под Сталинградом был, и под Орлом, и Днепр переплывал на бревне от разбитого плота, а ни одной царапины! Во как! Маманя образ повесила, сказала, что от бабушки ей достался.
Часа через три автомашины остановились и зычный голос дал команду выгружаться и строиться в колонны. И вот уже два часа мы месим жидкую грязь, облепившую сапоги, дружно толкаем застрявшие автомашины с боеприпасами, полевые кухни, штабные “виллисы”. А вокруг следы войны, но не той, что мы видели в ежедневных кинохрониках во Владимире. Разбитые и сгоревшие автомашины, воронки, снарядные ящики, танк с оторванной башней, нелепо торчащие вверх стволы покореженных орудий, каски и втоптанные в грязь ошметки одежды, санитарные сумки и обрывки бинтов, траншеи с рядами поваленной колючей проволоки.
И - запах. В пронзительную гарь от сгоревшей резины, масел, бензина и дизтоплива вплеталась незнакомая приторно- удушливая вонь.
-Война так пахнет- тихо сказал Жорка -вот вернемся и расскажем детям и внукам нашим
про все это- он махнул рукой -a как про этот запах рассказать-то? Так и останется с нами, когда война кончится, на всю оставшуюся жизнь.
К вечеру мы, вымотанные до полумертвого состояния, наконец дошли до переднего края.
После ужина командир роты, молодой лейтенант со всей возможной суровостью, которая совсем не вязалась с его безусым мальчишеским лицом, объяснил поставленную перед нами
боевую задачу:
-Там, где вы прошли сегодня маршем, была передняя линия обороны немцев.-Впереди нас - вторая. Прорвем, и замкнем кольцо, две дивизии будут в котле. Наша задача с ходу взять деревню и с боем идти дальше. Разведка донесла - мин впереди нет, в деревне до полуроты солдат противника. Две пулеметные точки и траншея между ними 120 метров.
Атака по красной ракете ровно в 5 утра. Всем ясно? А теперь отдыхать.
Деревня чуть виднелась на небольшой горке за широким лугом, покрытым густой зеленой
травой с россыпью желтых, голубых и розовых мелких цветов. Деревня эта была не наша - чужая, с неправдоподобно высокими островерхими крышами,
крепкими заборами и воротами. Слева от нас виднелись какие-то развалины.
-Пулемет там у них – лучше места нету - пробормотал Жорка-, а второй, наверное, вон на той горушке. И получается наш выпас, да лужок этот чертов как на ладони и весь простреливается, а наш лейтенант от артиллерии отказался, в героя играет, и сходу взять эту деревню не получится. Так-то, пацаны.
Почти сразу после ракеты с той стороны ударили пулеметы. Пули отбрасывали людей
на несколько метров, вырывали куски тел вместе с одеждой. Атака захлебнулось.
На лугу осталось человек 40, были слышны крики и стоны раненых.
-На часовне у них МГ-34, а на горушке МГ-10, судя по звуку- шептал Жорка.-Оба, если близко, двумя пулями человека разрывают. Но вот, что, пацаны, интересно – из наших ППШ шмаляют. Точно из наших. Вообще-то немчура их не уважает, странно как-то...
После второй атаки на лугу осталось ещё человек 50.
Стоял безоблачный июльский день. С луга доносился медовый запах разогретых трав, стрекотали кузнечики, высоко в небе пел жаворонок и казалось абсолютно нереальным, что в этих травах лежат бойцы, с которыми ты только вчера шёл по грязной дороге и даже не успел познакомиться. И так не хотелось умирать в первом бою. В третью атаку батальон не поднялся, словно по молчаливому уговору.
Огонь, особенно перекрестный, был такой плотный, что, кажется, и головы поднять нельзя.
Мы лежали рядом с Севой, вжимаясь сколько можно в пахучую мягкую землю, не глядя друг на друга. Вместе с животным страхом нас душил стыд, выжимая закипающие на веках злые слезы. Как же мы, комсомольцы, воспитанные в лучших традициях страны Советов, не можем преодолеть страх? Как же так? Почему?
Лейтенант, страшный, всклокоченный, с побелевшими глазами и наспех перевязанной левой рукой, без фуражки метался по траншее с пистолетом в руке:
-Вперед! В атаку! Ну подымайтесь же! Ну прошу вас, товарищи бойцы...
За мной! За Сталина! За Родину!
Он поднялся во весь свой скромный рост и вскарабкался на бруствер.
Я увидел, как вздыбился и отлетел в сторону его погон вместе с куском плеча,
а вторая пуля с жутким звуком ударила в развернувшуюся спину, сбросив лейтенанта,
как тряпичную куклу, в траншею.
-Спекся лейтенант,- равнодушно проговорил Жорка,-да ему и так трибунал, сколько
народу положил, а тут” смертью храбрых” напишут. Только кому его храбрость нужна?
Вон они лежат там, а за что? Хотя у нас под Сталинградом полковник - запямятовал фамилию-то - полк положил под снег, так до весны и лежали, так я слышал, в генералах ходит нынче. Ну наш-то, упокой его душу, счастье, если бы штрафбатом отделался.
Командование принял седоусый старший сержант.
-Связь давай, связь, мать твою- кричал он на связиста- хоть все в гроб вашу мать ложитесь, а связь мне дай.
-Мировой мужик- шепнул мне Жорка,- ещё с Жуковым на Халхин-Голе начинал, а мы с 42-го со Сталинграда вместе, он там майором был, отказался нашу роту в шестую атаку поднимать, ну его и разжаловали в штрафбат, а в 43-м под Курском мы снова встретились.
-Жорка- позвал комбат -иди сюда, будешь у меня ординарцем и начальником штаба
по совместительству. Что делать то будем? Почти половину роты на лужку оставили.
-Да нам бы хоть парочку снарядов или танк бы один на полчаса…
-Ну да, как всегда ты один умный, без тебя знаю.
Сюда смотри- он кивнул на разостланную на столе карту -да хотя ты только игральные
знаешь. Тогда слушай- наши справа и слева наверняка в прорыве - я думаю, что километров
40 уже впереди, так что прислать могут только танк. Но если до вечера не будет связи, значит остается один вариант, как тогда в 43-м, помнишь?
- Не забыл, Тополевка деревня называлась и жарко было так же, а дот был бетонный.
-Собери к 7:00 всех командиров взводов ко мне! И санинструкторов тоже, не могу уже слушать, как раненые кричат там на поле, будь оно неладно.
Все это рассказал нам с Севой Жорка, вернувшись от ротного. Он был как всегда весел и общителен.
-Не ели ещё? Правильно! Меня ждали? Давай по фронтовой, да еще по одной. Ничего, пацаны, сегодня к вечеру, а может и к утру пришлют завалящий танк и хана немчуре!
Он прищурился:
-Испугались сегодня, да? Сильно?
Мы оба кивнули.
-Да в первом бою всегда так, кажется, что все пули в тебя летят, только дурак не боится.
Я думаете не боялся? Да чуть в штаны не наложил. Ничего, обвыкнете, а если без геройства (ну как лейтенант наш) то оно и вовсе не страшно.
Примерно в восемь часов Жорка вернулся необычайно серьезный.
-Вообщем, пацаны, связи нет и танка не будет, самим придется, сегодня в 4:00 атака. Взводный вам все обьяснит.
И вдруг расплылся в улыбке:
-Там такая санинструкторша Тонька, даже я заробел.
Для неё таких, как ты, музыкант, троих не хватит, даже если и Кольку (он кивнул на меня)
добавить, но если меня ещё позвать, то может быть и справимся.Да ты что, музыкант, покраснел, как Первое Мая? Погоди, война кончится, мы тебе так ую бабу подберем, не чета вашим московским будет.Ты каких уважаешь-то? Я вот больше сисястых, да и ты, Колян, я вижу тоже.
Я сконфуженно кивнул.
Разбудил нас Жорка перед полуночью.
Таким мы его ещё не видели.Он сразу весь осунулся, ходили ходуном скулы, руки тряслись.
-Вот так- то, пацаны, санинструкторы вернулись.Нет больше раненых - всех ножами фрицы вырезали! Нелюди! Всех до одного. - Он замолчал и поднял на нас глаза, полные ненависти.
-Только вот думаю я, что не немцы это. Еще с 43-го всегда позволяли мы им раненых
забирать, а они нам. Постреливали поверх для виду и острастки, но чтобы ножами, раненых?Что-то не так тут. Завтра разберемся. Спать давайте.
Мы не знали тогда, что видим Жорку живым в последний раз.
Перед рассветом взводный приказал нам вести беспрерывный огонь по немецким позициям.
-Чтобы головы не могли поднять! Наша задача- прикрыть Жорку, он с гранатами ползет к пулемету, впереди себя мертвяка толкает, а к горушке - трое добровольцев из 3-го взвода тоже ползут - дай им бог. Жорка мертвяка еше с ночи выбрал, который полегче.
На наш огонь зло огрызались пулеметы, длинными очередями выбрасывая пучки травы вверх, из траншей стреляли как-то вяло- наверное, атаки ждали, что ли?...
Шли томительные минуты и вдруг мы увидели два огненных куста разрывов на месте часовни и пулемет замолк! Из травы поднялась знакомая фигура и помахала рукой, только на миг поднялась всего то..
Из-за громкого ура, раскатившегося по нашей траншее, почти никто, кроме взводного не услышал сухого щелчка пистолетного выстрела, как будто ветка сломалась...
Ракета ещё не догорела, а мы уже неслись вперед, что-то бессвязно крича, не обращая внимания на падающих рядом бойцов, в какой-то небывалой остервенелости.
Все было кончено. Деревня наша! Возле уцелевшего дома бойцы собирали пленных. Жорки не было видно. Мы бросились к пулеметной точке. Возле искорёженного пулемета лежали.... девушки!? Да, да, девушки! В похожей на немецкую, но не немецкой форме. На рукаве у каждой был ярко голубой шеврон с золотым львом на задних лапах. Вокруг густым слоем лежали стреляные гильзы, вскрытые ящики из под патронов, множество пустых бутылок, пачки сигарет, какие-то пестрые обертки, вскрытые консервные банки с яркими наклейками. Две из них еще были живы. Одна с окровавленными ногами вдруг подняла руку с пистолетом.
Раздался пустой щелчок, потом ещё один!
Она хрипло рассмеялась:
- Ненавижу! Ненавижу! – она говорила на похожем на наш языке.
Вторая, с залитым кровью животом простонала: - «Пить!»
Несмотря на жару, её бил озноб, лицо было покрыто бисеринками пота, темные волосы, выбившиеся из-под фуражки слиплись.
-Дай фляжку ей- сказал взводный Севе- недолго ей осталось..
Сева нагнулся над ней и бережно попробовал поднять голову.
Отшвырнув фляжку левой рукой, она, выхватив из под себя нож, косым выверенным ударом располосовала Севе живот слева направо.
Ещё ничего не понимающий и даже пока ничего не чувствующий Сева оцепенело вместе с нами смотрел на выползающие сизые внутренности.
Взводный полоснул по девушке короткой очередью.
Вместе с пузырящейся, толчками выплескивающейся изо рта кровью, она прохрипела:
- Будьте прокляты!- Мы догадались, что это украинский.
Жорку мы нашли в 20-25 метрах от пулемёта.
Он лежал на животе и на левой стороне спины пониже лопатки виднелось отверстие от пули. Улыбка ещё не сошла с его уже мёртвого лица.
-Это она его, сука, последним патроно , так понимаю- прохрипел взводный и зашагал
к часовне. Вскоре мы услышали ешё одну короткую очередь.
-Так, бойцы – слушайте меня. Вы ничего не видели, понятно! Ничего!
Бегом к деревне- санинструктора ему- он кивнул на Севу.
-Жорку ... голос его дрогнул- сюда к часовне перенесите.
-А кто они? - не выдержав, спросил я.
-Дивизия СС Галичина, из украинцев-добровольцев. Я думал, что их всех под Бродами
расколошматили, а они вон где. Знал, что девки у них есть, но не думал, что такие…
-А почему они не застрелились- они что, не знали, что с ними будет
- Униатки они все, а это грех смертный, самоубийство, хотя и у нас, православных, тоже.
Я ведь здесь в 40-м был, освобождали их, сволочей.
-А что они кричали? - не унимался я в каком-то горячечном возбуждении.
-Это по-украински. «Будь проклят и ненавижу» -Они по-русски не разговаривают , немцы и те за войну кое-что научились понимать, а то и разговаривать , а эти нет, не хотят - добавил он длинное непечатное ругательство.
Возле дома в деревне стояла куча пленных немцев.
Отдельно стояли примерно 15 девушек в уже знакомой нам форме.
Все они были молодые и некоторые даже красивые. Они весело переговаривались и курили.
Ротный громко сказал, почти выкрикнул:
-Вот это они ночью наших раненых - он не договорил, потом справившись с собой продолжил-пленные немцы рассказали.
В куче оружия мы увидели наши ППШ (прав был Жорка).
Конвоировать девушек на сборный пункт вызвались четверо бойцов. Немцев повели отдельно.
Раненых отправили в медсанбат. Сева был ещё жив. Возле него сидела та самая санинструктор, о которой говорил Жорка,
дородная русская красавица в явно шитой на заказ форме, которая только подчеркивала её фигуру.
-Довезём, довезём дружка твоего, не переживай- пропела она.
-Жорку и лейтенанта похоронцам не оставим. Знаю, что наступать надо и времени нет,
но не оставим, копайте могилу вот тут, у часовни,- приказал ротный.
-Ладанка у него материнская,- сказал я,- надо матери отправить .
-Да не было у него матери, детдомовский он, так хотел, чтобы кто-то ждал его с войны.
Отправим ладанку с медалями (восемь их у него) в детский дом, я лично прослежу.
Женщин он очень любил, а те его за всё, что было в нём настоящего, мужского,
да и за нрав его лёгкий, весёлый...
Ну давайте поскорей- и вперед, скоро машины подойдут.
Вместо послесловия
Это был мой первый и последний бой.
В этот же день, нашу колонну на марше обстреляли из минометов, я получил три осколочных ранения и был отправлен в полевой госпиталь. Там я узнал, что Сева умер в госпитале от заражения крови. Там же в госпитале я узнал, что девушек тех до сборного пункта не довели, расстреляли по дороге в безымянной лощинке. Солдаты, как один, твердили, что они пытались бежать. “Смершевец”, узнав всю историю, притворно кричал на конвоирующих, хватался за пистолет, а потом тихо отправил их в обратно роту.
Меня после госпиталя отправили в Ленинград в артиллерийское училище, а там и война закончилась.
Я пытался найти родителей Севы, но не нашёл. В их квартире жили другие люди, которые сказали, что предыдущие жильцы переехали то ли в Ленинград, то ли в Куйбышев, но адреса не оставили. В 1964 году я пробовал найти могилу Жорки. Развалины часовни оставались на месте, но никаких признаков могилы не было. Под ногами что-то хрустнуло и я из под листвы достал горсть позеленевших гильз...
А один осколок до сих пор во мне...