|
ЭТО ЛЕТО НЕ ПРО НАС
***
Я осень, песня моя спета,
а ты весна, лучи из глаз.
И между нами только лето,
но это лето не про нас.
Оно так приторно и душно,
там нету тайны, дни ясны.
А осень и весна воздушны,
они как сказки или сны.
С тобой подснежников балеты,
со мной вечерние огни.
Но между нами лето, лето,
и мы одни, одни, одни.
Я мёрзну без платка и пледа
и без весны схожу с ума...
Но за тобою следом лето,
а впереди меня зима.
И всё-таки я верю в небыль,
что осени весна сродни.
И ты так близок – словно небо,
лишь только руку протяни.
***
Снег идёт уже миллионы лет,
прикрывая собою грязь,
но его ускользающий после след –
ненадёжная с небом связь.
И стыдливое маленькое «люблю»
вырастает лютым волком,
так тоскливо воющим на луну,
что луна – словно в горле ком.
Я любила тебя и была неправа,
потому что жизнь не на век,
и летели к тебе, словно снег, слова,
мой нечаянный человек.
Я, увы, не Сольвейг и не соловей,
и хочу одного уже –
породниться с горькой улыбкой твоей
и примёрзнуть к твоей душе.
И смотреть, как весной отсыревший снег
превратится в слёзную слизь,
потому что даже в звериный век
без кого-то не обойтись.
***
Сказать «люблю» есть столько способов –
неявных, скрытых, молчаливых.
Когда его не слышишь досыта –
как роза сохнешь без полива.
Одной лишь только интонацией
и обертоном тёплой нотки
или строки туманной грацией –
я захмелеть могу без водки.
И даже просто номер набранный
и телефонное дыханье –
сильнее фраз, привычно навранных,
и комплиментов полыханий.
Скажи мне что-нибудь хорошее
иль промолчи, на боль подуя,
и слово, как цветок проросшее,
вмиг для себя переведу я.
***
Звонки трамвайные вместо твоих,
листьев воздушные поцелуи…
Что ж, принимаю хотя бы их
и обживаю судьбу нежилую.
Будь благосклонен ко мне, небосклон!
С бору по сосенке, с миру по нитке...
Эквиваленты, дженерики, клон –
всё ж помогают открыться калитке,
что отворяется лишь изнутри
в сад соловьиный, в эдемское царство...
Листьев сердечки летят, посмотри,
словно эмблемы любви и мытарства.
Не колокольный – трамвайный трезвон,
ближе к земному, помельче, попроще.
Пусть здесь не кущи, всего лишь газон,
сердце моё не бунтует, не ропщет.
С мира паршивого – шерсти клочок,
вот и раздетому вышла сорочка.
Дальше ещё не молчанье – молчок,
от тишины замогильной отсрочка.
Я опускаю глаза свои вниз,
мысли купаю в пыли придорожной.
Это с собой небольшой компромисс,
сделка с душой не от жизни хорошей.
***
Как сто сестёр тебя люблю я,
как сто сестёр.
Моя любовь как аллилуйя,
а не костёр.
Под тенью пальмы, солнцем юга
нам не бывать.
Мне хочется тебя баюкать
и укрывать.
И сердце бьётся, не шалея,
не в унисон.
Ребёнку ведь всего важнее
спокойный сон.
Люблю тебя совсем не страшно –
легко, шутя.
Живи, солдатик мой бумажный,
моё дитя.
Люблю тебя без соли-перца,
а как родню,
и в этом мире, словно в сердце,
я сохраню.
Сквозь грязь и холод, дым и копоть,
сквозь кровь и смерть
я сохраню твой нежный локоть
и тихий смех.
Люблю, как и не снилось Богу
в его кругу,
как сто сестёр любить не могут,
а я могу.
***
И шеи тонкий стебелёк,
и плечи, что не опереться...
Но ты мой тёплый уголёк,
которым я могу согреться.
Костёр губами не раздуть,
из искры не взовьётся пламя,
но он мне освещает путь,
не обжигая и не раня.
Цветочек, в чём жива душа,
так хрупок кажется, изнежен.
Но, над землёй его держа,
не даст сломать железный стержень.
И я, как частоколом строк,
тебя от бед оберегаю,
и верю, что в конце дорог
ждёт жизнь какая-то другая…
***
Наступит завтра, если ты
сегодня скажешь: доброй ночи.
В душе распустятся цветы
и звёздочки откроют очи.
Хочу, чтоб голосом твоим
кончался каждый день и вечер,
чтоб думать, что он нам двоим,
что вечен мир и бесконечен.
«Спокойной ночи!» – пустячок,
но от него теплее спится.
У смерти вырванный клочок,
спокойной радости крупица.
***
Любовь – это страсть или жалость?
Мечта или жизнь наяву?
Казалось бы, экая малость,
а я лишь на этом живу,
горючем, которое выжжет
отметину, словно на лбу.
И вечный тот двигатель движет
светила и нашу судьбу.
Любви не бывает без грусти,
как верно подметил народ.
Она никого не отпустит
и вечно стоит у ворот.
Ты с нею не разминёшься,
не скроешься в снег или дождь,
на мине её подорвёшься,
когда того вовсе не ждёшь.
Но смерть от неё – это праздник,
а жизнь без неё – это смерть…
Любовь манит пальчиком, дразнит,
очки нам пытаясь втереть.
***
Так тебя беспомощно люблю –
не обнять, не уберечь от смерти.
Я тебе не парус кораблю, –
жизнь в нераспечатанном конверте.
Но, пока не засосала грязь,
я из строк крою тебе рубаху,
чтобы, в лебедёнка превратясь,
улетел от горечи и страха.
Если б я могла… но не могу.
Лишь мои слова – защитный кокон.
Как молитвой ими берегу
и крещу тебя вослед из окон.
Бог не фраер, он всё видит там,
верю, он не просто эфемерность.
Ветер за тобою по пятам
пусть несёт любовь мою и верность.
***
Не обижаешь, не ломаешь,
но всё, что в глубине клокочется,
ты по-другому понимаешь,
не так как я, не так, как хочется.
Такие разные настройки,
что совпаденья не получится,
а мне не впрок судьбы уроки,
ловлю твоей улыбки лучики.
Летят слова мои на ветер,
ничем друг другу не обязаны,
но ближе нет тебя на свете,
одним мы этим миром мазаны.
Зачем гармонию на части
мне расчленять, анализировать…
А надо просто лучик счастья
в горячих строчках зафиксировать.
***
Придёшь, как правда во спасенье,
и будет к ужину треска,
вино и грустное веселье,
а после светлая тоска.
Грудную клетку открываю
по вечерам, я не запру
любовь, чтоб бездна мировая
взяла её в свою дыру.
Лети же, птичка с синим тельцем,
через дома, через леса,
согрей собой чужое сердце
и песней радуй небеса.
Твои напрасны опасенья,
ты мне не рыцарь на коне.
Не ложь, а правда во спасенье.
Не отвечай улыбкой мне.
***
Пока я живая – я вам расскажу
о том, что понятно любому ежу,
но что неподвластно ещё иль уже
далёкой и близкой любимой душе.
Друг другу потёмки, а надо чтоб свет,
и стынет вопрос, не узнавший ответ,
трепещет былинкой на горном ветру,
ответь же, откликнись, пока не умру.
Но каждый живёт свою личную жизнь,
на вечном балу в одиночку кружись,
выплакивай строчки, зови и кричи, –
лишь эхо раздастся в беззвёздной ночи.
А я б рассказала, навек своему,
как страшно, когда одному – и во тьму,
поняв, что вовек не дождаться уже,
что богом обещано было душе.
***
По крови ты никто, а по душе мне вровень –
так думала, когда мы встретились едва.
Узнала я потом: одной мы группы крови,
а вот с душой сложней, поскольку мира два.
Не можем понимать друг друга мы порою,
душа размахом крыл другого отдалит,
но чувствую тебя в своём составе крови
и по тебе всегда душа моя болит.
Бегущим вдаль двоим не пересечься рельсам,
планетам не сойти с устойчивых орбит,
среди земных цветов не выжить эдельвейсам,
но ты гвоздями слов к душе моей прибит.
Как хорошо летать, быть вольным словно ветер,
как больно, что далёк и мертвен свет планет.
О радость по всему, что есть на белом свете,
и горесть от того, чего на свете нет.
***
Не забываться, не расслабляться,
помнить, что ты чужой.
Не обниматься и не сливаться
с тем, что за той межой.
Не обольщаться, что стенки тонки,
не ожидать ответ,
помнить, чужая душа потёмки
и ей не нужен свет.
Слово взрывается как граната,
всё на миг ослепя.
Мне от тебя ничего не надо.
И самого тебя.
***
Улыбка — это лишь маска боли,
не дай бог видеть её во плоти...
От фонаря так светло мне, что ли.
Фонарь, мне ручку позолоти.
Да не руку, а ручку, фломастер,
чтоб не оскудел, не погас бы пыл,
чтобы стала я – «мастер, мастер»,
каким Мандельштам для Сталина был.
Чтоб ты прочёл у меня о том бы,
какая боль на вкус и на вес,
и каково, когда слова бомба
прямо в сердце летит с небес.
***
Ты в мои не попадаешь ноты,
в знаки препинания, длинноты,
в ритм дыханья, в нужную октаву,
кровь одна, но не того состава.
Я с тобой не попадаю в ногу,
то бегу, то отстаю немного,
ты порою как мираж в пустыне,
все сближенья кажутся пустыми.
Словно в ступе мы в воде толчёмся,
никогда мы не пересечёмся.
Вилами я напишу на волнах:
без тебя бы жизнь была неполной.
Ты заглянешь в сердца тихий омут –
черти, что водились, вмиг утонут.
Но меж нами протянулись вёрсты,
и мерцают словно слёзы звёзды.
***
Бреду в непроглядном безвыходном мраке,
в котором навеки застряла.
А сердце колотится, как у собаки,
которая всё потеряла.
И вдруг показалось – спасение в этом
единственном, тайном, нелепом –
пахнуло далёким неслыханным светом
и мрак растворился как не был.
И я понимаю, что вся в его власти,
всё вытерплю, словно бумага,
и с сердцем, что бьётся, как блюдце на счастье,
пойду за тобой как собака.
***
Обед остыл вчерашний –
нетрудно подогреть.
Душа остынет – страшно,
что больше не гореть.
Тогда кругом пустыня…
Но верно знаю я –
навеки не остынет
любовь к тебе моя.
Витая в эмпиреях,
вселенную топя,
оттуда обогреет
холодного тебя.
***
Снежинку нельзя отдышать,
не поцеловать, не погладить,
ни к сердцу её прижать,
ни как-то ещё поладить.
Любуйся издалека,
смотри, как она летела.
Иначе влагу рука
почувствует, а не тело.
Снежинка моя, ледок.
Узор твой строго классичен.
И от него холодок
немного метафизичен.
Иди, куда Бог ведёт,
лети, мой журавлик в небе,
под песенку «Снег идёт»,
под мой стиховой молебен.
ДРУЗЬЯ
***
Мы как давние кенты
час иль два болтали кряду,
и в конце уже вдруг ты –
если что — сказал, – я рядом.
Я запомнила тогда…
«Если что...» а что случится?
Катаклизм, болезнь, беда –
и мой друг в момент примчится.
Но зачем же ждать беды,
дать сбываться тем тирадам…
Наготовила б еды,
щегольнула бы нарядом.
Пара слов лишь на ходу...
Что ж ты их так долго прятал?
Буду помнить и в аду:
«если что — приду, я рядом».
Если вдруг умру — не верь.
Будут знаки — будь же рад им...
Отвори окно и дверь,
ты почувствуешь: я рядом.
***
Я верю тебе на слово,
на губы, глаза и руки,
на память всего былого,
на то, что мы ценим в друге.
Пускай назовут тетерей,
я верю тому, кто близок.
Я верю тебе, я верю
без клятв, бумаг и расписок.
Кто ищет подвоха злого,
страхуется, насторожен…
Я верю тебе на слово.
Я знаю тебя хорошим.
Моё доверие свято,
мне нежно с тобой и дружно.
А если что будет взято –
то значит, так было нужно.
***
Друзья не те, чьи любезны лица,
с кем веселились и пили,
а кто тебя навещает в больнице,
в тюрьме или на могиле.
Не те, кто при встрече тебя обнимет,
гримасу любви состроит,
а кто с себя последнее снимет,
от бед и тоски укроет.
Когда новый день обернётся темью
и на часах твоих полночь –
будь с теми, кто не на словах, на деле,
кто молча придёт на помощь.
***
Сколько бывших живых и желанных Оттуда,
тех, кого не взяла вековая остуда,
чья улыбка нам светит из разных сторон.
И скользят, не касаясь нас, мёртвые взгляды
тех, кем прочно забыты, зарыты, закляты,
хоть им и далеко до своих похорон.
Относительно всё и условно на свете.
Те, кто нам никогда на любовь не ответит,
манекенами кажутся из-за витрин.
Ну а те, положившие душу за други,
и оттуда к нам тянут доверчиво руки,
и не важно, что это лишь только внутри.
Пусть он эти слова никогда не услышит,
но когда ветерок тихо зелень колышет
или пёрышко птица роняет с небес,
и по звёздам читаем любимое имя,
мы уже не одни, мы воистину с ними,
ну а те, что лишь мнимо живые, те без.
СКАЗКИ
***
Горит в окне огонёк,
летит лепестка записка.
Ты может быть и далёк,
но я зато очень близко.
Бумажную жизнь живу,
(живая блуждает где-то).
В стихах моё рандеву,
отрада моя, вендетта.
Бумажный солдатик мой,
бумажный к тебе кораблик
пошлю, чтобы вёз домой,
шепнув ему «крибли, крабле...»
Пусть дом из папье-маше,
картона или бумаги,
отваги хватит душе,
поэты немного маги.
Там можно жить без гроша,
без слёз, если есть чернила...
Ну как тебе, хороша
та сказка, что сочинила?
***
Я сначала тебя придумала,
а потом уже повстречала.
Словно фея в лицо мне дунула –
и судьба началась сначала.
Мне казалось, что здесь не с теми я,
несозвучия опасалась.
Просто знала, что есть ты где-нибудь.
Этим, собственно, и спасалась.
Где в весну душа моя ту была,
еле-еле вмещаясь в теле?
Я не просто тебя придумала,
ты уже был на самом деле.
И когда случайную книжку я
на случайной открыв странице –
вдруг увидела словно вспышку я –
свет, струящийся сквозь ресницы.
Эти строчки когда-то снились мне,
и лицо это на обложке...
Ты явился мне божьей милостью,
а она не знает оплошки.
Из какой прилетел планеты ты,
из какой приземлился сказки?
Уж теперь-то и только мне-то ты
можешь всё открыть без опаски.
***
Дворник с лицом небожителя…
Падает медленный снег.
Эта любовь на любителя.
Эти стихи не для всех.
Манной небес зацелованный,
кто он, каких он кровей?
Может быть, принц заколдованный,
может быть, сказочный Кей.
Листья с лопатою шепчутся,
и во дворе – никого...
Может быть, я та волшебница,
что расколдует его.
***
Ну бывает, скажите, лучше ли,
когда мы, посреди земли,
околесицу леса слушали
и такую же вслух несли...
Я запомнила день-видение,
ослепительный и большой,
окончательность совпадения
с самой близкою мне душой.
Всё, что после – лишь отражение,
и бессильны мои слова.
Жизнь щедрее воображения,
виртуознее мастерства.
Среди вялотекущей скверности,
что осилить душа слаба,
испытание нашей верности
вновь устраивает судьба.
Только как ни гасит звезду мою,
дуя холодом на свечу,
о тебе бесконечно думаю,
о тебе об одном молчу.
Ты услышишь моё отчаянье
и подуешь на боль-печаль...
Я любима по умолчанию.
Если мог бы – ты б не молчал.
Знаю, мы уже не увидимся.
Моя сказка с плохим концом.
Смотрит месяц, давно уж видя всё,
с ухмыляющимся лицом.
Что из этого в целом следует?
Энтропия, сбой, диссонанс...
Продолжение всё же следует.
Даже если уже без нас.
***
Сколько мне ещё осталось
милых глаз, тепла, улыбок?..
Божья милость, эту малость
в мире, что как море зыбок,
сохрани на дне сердечном,
на последнем фотоснимке.
В этом мире быстротечном
мы уже как невидимки.
Бог скупой рукой отмерит
крохи радости и ласки,
а душа наивно верит
в хеппи энд, как в страшной сказке.
В небе радуга-подкова,
в море белый пароходик...
Ну не может быть такого,
что сегодня происходит.
МЫ СМЕРТЬЮ УМИРАЕМ НЕ СВОЕЙ...
***
Так мчится жизнь, что хочется стоп-кран
сорвать и выйти где-то среди просек,
где медленно бы шёл мой караван
сквозь лай визгливых церберов и мосек.
Помедленнее, кони, поезда,
хочу остановиться, оглядеться.
Но в бездну та безумная езда
несёт нас всех, и никуда не деться.
Хватаюсь за соломинки любви,
надёжных рук и полевых былинок,
но вязнет путь в грязи или крови
и в пропасть осыпается суглинок.
Спаси меня, незнамо кто и где,
здесь смерть сквозит из всех углов и щелей.
Укрытья нет ни в собственном гнезде,
ни на звезде, ни в вырытой пещере.
Идёт охота вечная на нас.
Единственно – не пробовали дустом…
И всюду неотступно волчий глаз
следит за каждым помыслом и чувством.
Мы смертью умираем не своей
и перед ней не в силах надышаться.
А за окном весна и соловей,
и хочется душой к душе прижаться…
***
А бессонница – это к жизни любовь,
нежеланье расстаться с ней,
когда снов разматывается клубок
и ты тонешь в миру теней.
Я в обнимку сижу со вчерашним днём,
что мне стал уже как родной.
Вспоминаю, что лучшего было в нём,
до того как уснуть одной.
Пока с жизнью ещё не прервалась нить,
не пришла забытья пора,
как мне хочется вечер всё длить и длить,
донеся живым до утра.
***
Казалось, были мы одно –
луна и сумрачные дали,
и я, и лампа, и окно,
и все, кто это понимали.
Как в детстве, нас искать идёт
любовь с улыбкой глуповатой.
А коль кого-то не найдёт –
она, увы, не виновата.
А может, это смерть потом
нас ищет, глядя оловянно...
Чур-чур я в домике! – а дом
вдруг стал шкатулкой деревянной.
Мы миром мазаны одним,
с любовью вьём своё гнездовье,
где после куковать одним,
тоску укачивая вдовью.
Куда нам спрятаться, скажи,
когда в наш дом ворвутся взрывы,
живя над пропастью во лжи,
где все надежды наши лживы.
Но снова слышу: раз-два-три,
иду искать, найду – не сетуй…
Она нашла уже, смотри –
стоит над съёженной планетой.
***
Дом как без глаз, без окон.
Город окнами в ад.
И на экране – вот он,
кто во всём виноват.
Что нам всем с этим делать?
Можно разбить экран.
Только планеты тело
не излечить от ран.
Не вразумить заблудших,
дружбы не возродить,
не залечить нам души,
мёртвых не разбудить.
Нам теперь остаётся
только лишь «not to be».
Потому что не бьётся
с этим всем – «не убий».
***
Мне нет дела до старых счётов,
территорий, гордынь, границ,
у меня здесь свои подсчёты –
всех лав стори в огне зарниц,
всех ещё за минуту бывших,
чей кровавый дымится след,
недоживших, недолюбивших,
до которых всем дела нет.
Пепел мести пространство застит,
и до щепок ли тут людских,
пусть всё сгинет в горящей пасти,
раз мы к цели уже близки.
Всех под нож, под одну гребёнку,
стервеней, боец, матерей!
Что такое слеза ребёнка,
стариков, невест, матерей?
Человек, беззащитный, бедный,
можно спрятаться лишь в гробах...
Начинается дьявол с пены,
что у ангела на губах.
***
Хочу своею смертью умереть,
чтобы никто не помогал мне в этом.
Чтоб как и раньше оставаться впредь
единственной, любимою, поэтом.
Границы невозможного разъять,
как прутья металлической ограды,
и проскользнуть туда, где реки вспять,
где в встречи обращаются утраты.
Как выпало мне жизнью жить своей,
любить, писать, дышать как я хотела,
так смерть хочу принять своих кровей,
чтобы душа свободно отлетела,
чтоб ни казённых стен, ни мёртвых слов,
а лишь твоя рука в моей ладони,
и голос, что, тоскою уколов,
в моей блаженной памяти потонет.
|