|
Дрожь холодного рассвета
На ресницах мокрых сосен.
Повторение сюжета
В память новый пласт наносит.
Ведь не просто так кружили
НЛО вокруг палатки.
Может, что-то заложили
В подсознание украдкой.
А быть может, стёрли что-то,
Что могло бы стать догадкой,
Память посчитав блокнотом
Или школьною тетрадкой.
По себе других не судят -
С нашей памятью сложнее.
Стёртое сегодня будет
Завтра снова и яснее.
Вдруг взорвётся озареньем
Словно бы из ниоткуда.
Для одних как вдохновенье,
Для других как божье чудо.
И опять в душе промчится
Дрожь холодного рассвета,
Приоткрыв слегка страницы
Незнакомого сюжета.
х х х
Уходят праздники в Историю,
Оттуда вылезают новые.
Об актуальности их спорим мы,
В пылу до драк дойти готовые.
В архивах множатся открытия,
Вскипают пеной диссертации.
И появляются события,
Пригодные для провокации.
Крутя калейдоскоп Истории,
Узоры нужные фиксируем
И создаём фантасмагорию,
Которой этот мир тестируем.
В мозги вбиваются понятия,
Из них слагаются суждения,
Чтобы под крышей демократии
У всех одно имелось мнение.
х х х
Кто знает, что там на уме у Бога?
Вы не поверите, но даже я не знаю.
Навряд ли Бог раздумывает много
Об обустройстве ада или рая.
Об этом размышляют богословы –
Зачем же этим Богу заниматься?
Он бросил в этот мир первоосновы
И людям предоставил разбираться.
Пути Господни неисповедимы.
Пытаясь в них хоть что-то прояснить,
Одни лишь заблуждения плодим мы
И быстро привыкаем с ними жить.
Из заблуждений вырываться больно,
И неизвестно, стоит ли вообще.
А если заблуждения достойны,
То с ними рай, как с милым в шалаше.
Кто знает, что там на уме у Бога.
А может, в том и суть, чтоб мы не знали
И не толпились на одной дороге,
А собственные тропы пролагали.
х х х
Болтать о правилах войны
Легко в уютных кабинетах,
Не чувствуя своей вины
За то, что начали всё это.
Источник войн не на полях,
Не в нарушениях границы.
Начало зреет в головах,
Пока в приказ не воплотится.
И посылаются на бой
Те, кто не помышлял об этом.
А может, просто на убой
В сраженье между Тьмой и Светом.
Какие правила войны
Для тех, кто смотрит смерти в морду,
Чьи чувства в узел сплетены
И ставят сложности рекорды.
Внезапный гордиев удар –
И узел в клочья разлетится.
И хлынут диких чувств стада,
Сметая разума границы.
х х х
Там, где когда-то жил поэт,
Я вижу страшную картину:
Кабриолет, а в нём скелет
С ножом, когда-то вбитым в спину.
С ножом в спине поэт не смог
Жить, да ещё в кабриолете.
В него то дождь летел, то снег,
А то и ураганный ветер.
Они летят и до сих пор,
Только теперь уже на кости,
Словно стандартных бед набор,
С небес швыряемый без злости.
Там нет ни злобы, ни добра –
Лишь равнодушные движенья.
И нож, пронзивший два ребра,
Движений этих отраженье.
Здесь, на земле, добро и зло
Давно уже нашли друг друга,
И грань меж ними занесло
Словесной многолетней вьюгой.
х х х
Я толерантен до корней
Моей берёзы родословной,
И с каждым годом всё сильней
Я верю в то, что всё условно.
На вкус, на цвет,
На глас морали
Стандартов не было и нет,
Хотя попытки и бывали,
Но только их не принял свет.
Во многих прячется Прокруст.
Ему дай волю – он наглеет.
И вскоре раздаётся хруст
Костей тех, кто подумать смеет,
Что можно выйти из границ,
Определённых сводом правил,
Где группа компетентных лиц
Всё по своим местам расставит.
Для всех, нарушивших размер,
Определяемый Прокрустом,
Найдётся много разных мер,
Чтоб привести негодных в чувство.
Порой всеобщих мнений свет
Играет радостно на лицах,
Но безусловных истин нет –
Всё может разом измениться.
Закон единства и борьбы
Свой буйный нрав опять проявит,
И безусловный путь судьбы
Тропой условною предстанет.
Единство мнений пропадёт,
Вновь мир увязнет в жарких спорах,
И толерантность расцветёт,
Скрывая старые заборы.
Прокрусты скроются в тени,
Отрекшись от своих делишек,
И будут врать календари
По поводу набитых шишек.
И те, кто непохожих гнал,
Станут терпимы и смиренны.
Вчерашних убеждений вал
Укроется под слоем пены.
А те, кто прежде был гоним,
Осмотрятся с победным чувством,
Наметят цель себе вдали
И превратятся вмиг в прокрустов.
Всех несогласных обвинять
Начнут в отсутствии морали,
А там и мерки создавать,
Под них сограждан подгоняя.
И агрессивный их задор
Бикфордовым шнуром затлеет.
Я толерантен до тех пор,
Пока прокрусты не наглеют.
х х х
Падают жизни под тяжестью лет
Словно осенние листья.
Пишется этот печальный сюжет
Грубой безжалостной кистью.
Время – художник, и Время – поэт.
Все времена многолики.
Время стирает свершённых дней след,
Но оставляет улики.
Следствие будут вести знатоки,
Вскроют сокрытые тайны.
От наших дел и страстей далеки
Всё разберут досконально.
И суд присяжных вердикт огласит:
Люди ушедших лет
Жили во лжи, как в пруду караси,
Но их вины в этом нет.
Папки с делами отправят в архив,
Призванный тайны беречь.
Каждой поставят какой-нибудь гриф,
Чтоб любопытных отсечь.
И не пройдут тайных знаний лучи
Через невежества тучи.
Будет История снова учить
И ничему не научит.
х х х
С годами зрение становится острее.
Мы лучше видим прошлые ошибки,
Что вырастали, как в оранжерее,
На почве наших убеждений зыбких.
Мы любовались их пышноцветеньем,
Затем благополучно забывали.
Но шли они за нами лёгкой тенью,
Не торопясь, но и не отставая.
И, выждав миг, внезапно нападали
И рвали душу острыми клыками.
А мы в недоумении гадали:
Ну что не так опять случилось с нами?
Со временем всё меньше мы гадаем.
Прошедший путь становится яснее.
Кого винить? - мы сами выбираем,
Куда свернуть в житейской лотерее.
х х х
Законодательство из дыр,
Весьма суровое на вид, -
Как Эльдорадо для проныр,
Кто боевит и башковит.
Среди законов хоть на миг
Блеснёт возможностей родник –
К нему они наперебой
Спешат весёлою гурьбой.
Кто не успел – тот опоздал.
А значит, шанс другому дал.
Свой кровный шанс, свой амулет,
Своё спасение от бед.
Опаздывать нельзя никак,
Заметив блеск возможных благ.
Там, где маячит дефицит,
Растут как на дрожжах дельцы.
И рынок – заповедник лжи –
Для них готовит рубежи.
Когда возможно всё купить,
Дельцам весьма комфортно жить.
К услугам их во все века
Висят законов облака.
А в них, готовая упасть,
Таится новая напасть.
Законы вертят так и сяк,
Ища какой-нибудь косяк,
Поскольку знают наперёд
И твёрдо в это верят:
Кто ищет, тот всегда найдёт
Незапертые двери.
х х х
Прошли унылые дожди. Упал последний лист.
В свинцовом зеркале пруда эскизы старых ив.
Недвижны струны камышей. Знать ветер-гитарист,
В предчувствии морозных дней, всё ищет свой мотив.
Пока же тихо. Мир застыл, от суеты устав.
Настало время подводить прошедших дней итог.
Страницы совершенных дел неспешно пролистав,
Готовит память переход на будущий виток.
И в тишине плывут стада степенных облаков.
Их обгоняя, мчат на юг углы усталых птиц.
В лесах видны издалека фигурки грибников.
И кажется, что нет конца покою без границ.
Как жаль, что это лишь обман. Лишь крохотный мирок.
За ним в безумстве городов покой не отыскать.
Там правит бал очередной окрепший бандерлог,
Решив, что можно, наконец, с гранатой поиграть.
х х х
Мы брали в руки буквари,
И нас по ним читать учили.
И книги как поводыри
По жизни предстоящей были.
«Мы не рабы. Рабы – не мы» -
Как заклинанье мы твердили,
Но в камерах земной тюрьмы
В душе рабами всё же были.
Болото рабства столько лет
Въедалось в наше подсознанье,
Что в жизнь свободною билет
Мы брали с чинопочитаньем.
И с верой, что придёт герой
Иль добрый царь и жизнь устроит.
Пусть всё течёт само собой
В комфортном жизненном застое.
От чаш свободы охмелев,
Решив, что можно всё и сразу,
Мы души превращали в хлев,
А потребление – в проказу.
Менялись добрые цари,
В тумане таяли герои,
В пыли скрывались алтари
Задуманных великих строек…
«Мы не рабы. Рабы – не мы»
Мы больше не твердим упрямо.
Не потому, что мы немы.
Нет, просто кончена программа.
Теперь и в мыслях даже нет,
Что что-то рабское осталось.
Мы избавлялись столько лет –
Или нам это лишь казалось?
Теперь у нас другой букварь.
Мы в модной импортной одежде.
Мы – не рабы. Но добрый царь
Рабов в нас видит, как и прежде.
х х х
Молнии били во влажный песок.
А мы всё гадали: по нам или мимо?
Вот и достался нам жёсткий кусок
Разбередившего душу экстрима.
Грома раскаты как хохот небес:
Что тебе надобно здесь, человечек?
Ты в наши игры нахально полез –
Что ж, мы тебя от нахальства излечим.
Эта гроза на песчаной косе,
Лес вдалеке, где могли бы укрыться,
Ветра броски и дождя карусель
Будут потом не единожды сниться.
Холод прогоним глотком коньяка,
С ветром затихшим уйдёт и тревога.
И преставшая злиться река
Вновь позовёт нас негромко в дорогу.
х х х
Последний дождь в последний день последней жизненной ступени.
Последний шаг, затем полёт через колоду измерений.
Вселенский покер без конца, а может быть, и без начала.
Маршрут на картах приведёт к ещё не ясному причалу.
И память снегом занесёт, для жизни новой холст готовя.
Но будет в памяти всплывать внезапной искрою зов крови.
В одеждах новых в этот миг вдруг вздрогнет старое сознанье,
Сквозь блеф привычный уловив реальность планов мирозданья.
Жизнь без начала и конца! Как ты ужасна и прекрасна!
Купаясь в океане чувств, ты остаёшься в нём бесстрастной.
А брызги чувств узор плетут, колоду измерений множа.
И прекратить сквозь них полёт сознание – увы! – не может.
х х х
Поклонник малых форм
В Большой Литературе,
Задав Пегасу корм,
В сторонке нервно курит.
И думает: «Пегас
Ест нынче с аппетитом.
Быть может, в этот раз
К вершинам воспарит он.
Сквозь облака невзгод,
Что ползают над миром,
Туда, где вечный лёд
В алмазах и сапфирах.
И звон холодных строк
Я принесу оттуда
И бичевать порок
Немилосердно буду.
Всю пустоту реформ
И наглой лжи разливы
Посредством малых форм
Явлю я перед миром».
- Скорей же в путь, Пегас!
Летим за вдохновеньем!
Я напишу рассказ
И два стихотворенья.
Лишь тишина в ответ:
Пегаса вновь сморило.
Летать желанья нет,
Взлететь – и то нет силы.
- Знать, не в коня был корм.
Ну что же всё так плохо, -
Сторонник малых форм
Промолвил с тяжким вздохом.
Пегас, открыв глаза,
Сквозь полусон заметил:
- Хотелось бы узнать:
Мы разве на диете?
К набору малых форм
Нас будто приковали.
Мне груз незримых норм
Давно на крылья давит.
В наборе есть свой вкус -
Поспорить с этим сложно.
Но потчевать им Муз
Всё время?.. Сколько можно!
О перемене блюд
Подумать бы неплохо.
А то года идут.
Да что года – эпохи!
Подумай, а пока
Сосну часок, пожалуй:
Летать за облака
Тяжеловато стало.
Ушёл былой кураж, -
Одно лишь чувство долга.
Быть может, ты мне дашь
Отгулы ненадолго?
Всего на пару лет
Забыть бы про заботы.
Передохнём, поэт, -
И снова за работу.
Но малых форм фанат
В ответ лишь усмехнулся:
- Отгулы просишь, брат?
Да ты совсем рехнулся?
Про отдых говорить
Для нас с тобою рано:
Мы много сотворить
Должны ещё по плану.
Так что, бросай ворчать.
Пора заняться делом.
Ведь творчества свеча
Ещё не догорела.
Ты прав: года идут,
И успевать за ними
Поможет только труд,
И он же дух поднимет.
Нам нужно превозмочь
Минутные невзгоды
И обрести помочь
Народу дух свободы.
И не жевать попкорн,
А дать отпор халтуре
Набором малых форм
В Большой Литературе.
- Ты прав, - проржал Пегас, -
Да что я, в самом деле.
Твой пыл меня потряс.
Ну ладно, полетели.
х х х
Прошло каких-то тридцать лет –
И все внезапно вдруг прозрели.
И снова рвутся дать совет
Всё те же самые Емели.
Политологии спецы,
Меняя взгляды как салфетки,
Грохочут словно бубенцы,
Усеявшие теле ветки.
Теснятся громкие слова,
Рождают новую реальность.
И оседают в головах,
Тесня сознанье в зазеркальность.
Меняя смысл привычных слов,
Плодятся глупости подвиды.
Глубокомыслие ослов –
Беда, серьёзнее ковида.
|